Осада

– Не стреляйте! – истошно вопил я, в лицо моего спасителя, – Прошу, не стреляйте! Там же она, она, вы слышите!

Меня не слушали, завернули руки за спину и уткнувши лицом в вековые кирпичи, какое-то время держали неотрывно, пока боль и ярость немного не отпустили. Руки на спине разжались, я поднялся, к изумлению увидев перед собой хорошо вооруженного Позднякова. Видя выражение моего лица, он всякую минуту готов был снова заключить меня в свои клещи. Я покачал головой и медленно побрел вверх, Поздняков шел следом, присматривая за мной, как за дитем, и одновременно пытаясь сообщить, что вертолет уже вылетел, Дениса Андреевича подготовили к эвакуации, осталось переправить во дворец, что до гостиницы, оттуда вывели всех.

– Кого именно? – спросил я, все так же пристально вглядываясь в расползающуюся как чернильное пятно по скатерти толпу мертвецов, пытаясь отыскать снова и снова знакомое лицо.

– Супругу его, Марию Александровну, Яковлева, Илларионова, Ресина, патриарха Кирилла, Марата Бахметьева. Кроме того, его тетю, Елену Николаевну, она здесь с самой гибели мужа, – ну конечно, а где еще размещаться самой богатой женщине страны, как не в самой престижной гостинице России. Она заведовала в Москве всем, а прикрытие супруги обеспечивал муж. Недаром, в бытность существования России, ходил анекдот: «Елена Николаевна в Москве хорошо строит. Причем всех».

– А так же протеже Марата, певец Чайка, – продолжал перечисление Поздняков, – простите, не представляю, какого он пола.

– Будем считать мужского. А Владислав Георгиевич, он как?

– Здесь, руководит переброской. Первый вертолет прибудет меньше чем через час. Он уже в пути, только поднялся, – я поблагодарил, хотел что-то спросить, но выхваченный из толпы краем глаза знакомый облик заставил меня немедля переменить все планы и с криком вырвавшись вперед, умчаться от Позднякова вперед и вниз, через открытый проход в соседней башне. Мое счастье, Семен последовал за мной, его стараниями, а так же встречным огнем двух охранников и семи сотрудников Администрации, мертвяки оказались отогнаны, а я смог подобраться к трупу той, которой обещал ковчег и спасение.

Она все решила сама, наверное, едва я ушел. Действовала настолько целенаправленно, продуманно и аккуратно, что предусмотрела даже прощальную записку, прикрепленную скотчем на рубашке Валерии, продырявленной в нескольких местах бездумными пулями. Записка, к истерическому смеху моему не пострадала, я прочел несколько строк, в которых она сообщала о своем диагнозе, предательски выданном тестом, о невозможности иного рода встречи, о сожалении за все будущие неудобства, которые могла причинить своим поступком; просила прощения, объясняя, что не может поступить иначе, и прощалась. Все же подписавшись Настей, наверное, ее на самом деле так звали.

Я медленно поднялся. Третий раз разгибаясь над трупом девушки. Первым была трагедия, потом… да, пожалуй почти фарс, а теперь… я уже не мог дать ответ. Нет я ее не любил, я… просто желал ей добра. Хотел помочь…  пусть бы ей одной из всего множества живых, что сейчас по всей Москве прекращают свое существование, переходя на сторону нежити. Попытался сделать то, о чем она мечтала, не ради себя, но ради своего нерожденного ребенка.

Я поднялся, влекомый Семеном, и послушно последовал за ним в Кремлевский дворец. Мертвые наступали, повсюду валялись бесчисленные трупы, особенно много со стороны Троицкой башни: единственное место, где живые еще одерживали верх над мертвыми, не давая тем просочиться в узкие ворота. В дверях увидел Владислава Георгиевича, энергично машущего рукой и что-то выкрикивающего в рацию. Увидев меня, он покачал головой.

– Торопец, вы заставили нас побегать. Да, и почему до сих пор безоружны? Давайте без разговоров, в женском туалете дворца небольшая оружейная, что натаскали. Семен, проводите Артема и подберите себе что-нибудь получше вашего позорного Калашникова.

Мы спустились в туалет, детские впечатления, когда я ходил сюда с мамой, лет в пять, кажется, на «Маленького принца», ел какие-то сладости и бегал по лестницам, поглядывая вниз, через стеклянную наружную стену.  Очередь в женский туалет всегда была длиннее, но отпускать меня одного в мужской мама не решалась.

Теперь все было иначе. На столы навалены цинки патронов и магазины, возле кабинок лежат штабеля автоматов, пистолетов и карабинов. Вокруг суетятся люди, что-то берут, что-то откладывают, дважды заходили девочки, как ни странно, тоже за оружием. Хотя нет, почему странно, сейчас все на равных. Как до Екатерины Великой, придумавшей для Руси подобное разделение на М и Ж. Семен сбросил свой Калашников, взял лежавший на полу «Абакан», передернул затвор, выбрал магазин из тех, что покрупнее, подал мне. Тут же дал и еще два, велев распихать по карманам.

– Вкратце, – быстро произнес он. – Это штука получше. Но со своими хитростями. Стреляет куда кучнее АК, но несколько его тяжелее, примерьте, – я все время поглядывал на полуоткрытый ход вниз, откуда вносили оружие. – Не отвлекайтесь, Артем. Лафетная схема, откат происходит внутри замкнутой системы, так что не волнуйтесь за плечо. Переключатель позиций стрельбы вот здесь, я вам ставлю на «двоечку» – будете стрелять дуплетом. Если что переведете вверх или вниз, для стрельбы длинными очередями или одиночными выстрелами. Ни то, ни другое не рекомендую, точность падает. А это оптимум, будете сносить головы без вопросов. Вроде все, да магазин отводится как и у любого другого автомата. Вы меня поняли? – пока Семен объяснял, он механически собирал патроны для своего автомата, хитрого, прежде я таких не видел, впрочем, не особо ими интересовался, но чтобы двуствольный… а вроде был с Денисом Андреевичем на какой-то выставке «Росвооружения».  Поздняков любезно пояснил мне, влезшему с вопросом про его оружие, что это автомат-гранатомет 80.002, нормальное название пока не придумали. Да два ствола, один стандартный на пять, сорок пять, другой мощный, на двенадцать и семь, самозарядный, но им удобно косить особо стойких.

Семен перехватил автомат, забросил на плечо, и велел мне поторапливаться с гранатами. В дверь зашла, слегка пошатываясь, девушка в форме спецназа ФСБ, в руках держала ящик гранат, сообщила, что по канализации мертвяки тоже продираются сюда, заткнуть их не проблема, они справятся. Неожиданно пошатнулась и упала, от греха подальше ее немедля расстреляли. В проход пошли двое штатских забрав с собой побольше гранат. Поздняков вытащил меня из туалета, ошарашенный происходящим, я повиновался ему, как кукла наследника Тутси. Только наверху, встретившись с отбитым у неприятеля министром образования, выглядевшим, в точности как я, отбился от вцепившихся рук.

– Денис Андреевич, где он? – спросил я у сопровождавших министра.

– В Архангельском, молится, – не слушая Позднякова, я выскочил на улицу, едва не попав под дружественный огонь, да и названьице придумали для оправдания убийства своих, Семен последовал за мной, отстреливаясь одиночными, мертвяки падали один за одним, мазать он не умел.  Подбежав к двери, он остановился, я вошел внутрь.

Денис Андреевич стоял в темном храме с погасшими свечами и лампадами, службы здесь не проводились с последней всенощной. Я подошел к президенту, он не молился, не знаю, может, не находил слов, просто говорил вслух с собой:

– Странно все это. Динора Назаровна ушла, все началось, пришла, все кончилось. И всего-то два месяца прошло. Я думал больше, да нет, я почти до самого конца полагал, что все повернется за нас. Когда Виктор Васильевич еще жив был… – я не понимал, мне казалось, он разговаривает с Всевышним, и в то же время  обращается к убиенному Пашкову. – Все же это странно, нет, не страшно. Мне странно. Два месяца, вроде такой малый срок. А все вот разом было уничтожено. Не мертвыми – живыми. Это ли не странность. И сражались за благое дело, с порождением зла, а вышло – сами с собой. Со своим прошлым. Ведь без прошлого нет и будущего, а когда оно восстает на настоящее, значит будущего действительно нет. Каюсь, я еще думал, когда Виктор Васильевич ушел, что вот теперь мне никто не будет мешать, что теперь я сам по себе, что освобожусь, расправлю крылья. А ведь именно тогда перестал верить в то, что мы победим. Ведь мир либо сметен, либо уверовал в неизбежное. А я стою и все решаю и жду. И мне все кажется, что я по-прежнему главный, и от меня все зависит. Номинально я все еще продолжаю оставаться главой государства, хотя какого именно? Но расправить крылья… хоть один раз. У меня даже во время войны с Грузией не получалось достучаться до Илларионова, будто он не хотел воспринимать приказы всерьез. Ждал подтверждения. Сейчас уже не от кого, – и неожиданно обернулся.