Осада

– Кто грозится?

– Да местные, говорю, из двенадцатого отделения. Как будто нарочно приперлись на открытие, сволочи.

– Из двенадцатого, – Тихоновецкий чуть не взвизгнул, произнося этот номер. – Считайте, вас отмазали. Штука евро, и милиция придет с повинной и будет слезно просить прощения.

– Ты в уме, вообще?

– Еще бы, – Тихоновецкий не стал объяснять, что только что выбрался именно из этого отделения. – Есть у меня одна маза, как их атаку отбить.

– Дам полторы, если отобьешь, – отрезал владелец. – Но быстро. А то сюда еще и наркоконтроль нагрянет, и пойдет веселуха. А мне шум не нужен. Если кто-то из своих кокс нюхал, я его и так придушу.

Связь на этом прервалась. Тихоновецкий раскрыл мобильник и стал быстро строчить статью, сперва одну, а затем другую, в качестве продолжения темы. Обе он подписал фамилией Перебейнос.

12.

Автомобиль «Порше Кайенн Турбо» небесно голубого цвета, пронесся по набережной. Взвизгнули тормоза, задымили покрышки, добавляя в марево бессонной московской ночи порцию гари, когда машина свернула у железнодорожного моста на Хамовнический вал и, виляя из стороны в сторону, двинулась к Новодевичьему монастырю. Прокатилась через две сплошные, вылетела на пустую встречную полосу, и тут же вернулась обратно. Глухой удар потонул в истошном реве тормозов. Чье-то тело грузно шлепнулось об асфальт. Прокатилось, распростав руки в стороны, точно кукла из папье-маше, и замерло. «Порше» остановился.

Некоторое время движения не было. Только взгляд, прикованный к неподвижно лежащему пешеходу, переходившему в неурочный час и в неурочном месте, взгляд, из-за тонированного стекла «порше». Долгий, пристальный, ждущий. Наконец, дверь со стороны пассажира открылась. Девушка, лет двадцати двух самое большее, медленно выбралась в ослепительную неоновую ночь города, ничем не отличавшуюся от дымного, прокопченного дня, и стуча туфельками на металлических шпильках, подошла к недвижимому седому мужчине лет около семидесяти в строгом дорогом костюме. Осторожно коснулась плеча лежащего, вздрогнула – ей показалось, что мужчина пошевелился. Снова впилась взглядом в его затылок, – она все никак не решалась обойти тело и посмотреть в лицо сбитого ей пешехода. Но нет, никакого движения не было. Только едва заметный ветерок пошевелил растрепавшиеся после падения волосы.

Вдоль монастырской стены проехала еще одна машина, тоже внедорожник, на этот раз «Лексус». Чуть притормозил, но затем водитель резко передумал, и помчался к набережной на прежней скорости.

Она снова коснулась плеча. Потрогала, даже решались немножко потрясти. Потом чуть сильнее.

Тело перекатилось на спину, открывая девушке лицо. Она вздрогнула, шарахнулась в сторону. Затем, не веря своим глазам, нагнулась, коротенькая юбочка-волан от Анны Молинари, сильно задралась, обнажая краешек ягодиц. Не обращая внимания, девушка нагнулась еще сильнее. Пальцы скользнули по плечу лежащего, дотронулись до лица. И тут же отдернулись, почувствовав неприятный холод.

– Умер, – прошептала она в отчаянии. – Умер дедушка. Как же так…

Еще одна машина проехала по набережной.

– Я же тихонько. Я же почти выровняла…. Дедушка, ну зачем ты стоял на полосе? Почему не отошел? Я же могла бы и мимо проехать.

Ей снова показалось, что тело дернулось, и она замолчала. Затем выпрямилась, не зная, что предпринять, огляделась по сторонам. И снова присела перед недвижным телом.

– Дедушка, если ты не умер, ответь, ну пожалуйста.

Долгое молчание. По набережной реки Москвы шорох шин. Нет, такие не останавливаются, она знала. Те, кто ездят столь поздно и в таких дорогих авто никогда не останавливаются. Она снова прикоснулась к щеке лежащего, на сей раз ее пальцы, попривыкшие к ледяному холоду тела, скользнули к шее, пытаясь найти пульс. Она смутно представляла, где его точно искать, может быть, потому и не нашла. Поднялась, пытаясь утереть слезы, медленно отступила к «порше». Потом, что-то решив про себя, быстро произнесла:

– Дедушка, ты не волнуйся, я быстро. Я сейчас приеду. Ты не говори, что я сбежала, я сейчас вернусь. Честно. Прости, у меня мобильник сдох, а то я бы позвонила сразу, не сомневайся.

Цокая каблучками, она добежала до раскрытой двери, забралась на пассажирское сиденье, хлопнула дверью. И торопливо прокричав что-то в окно, за ревом двигателя не слышно было, бросила «порше» вдоль железной дороги в сторону Комсомольского проспекта. Затем свернула на Большую Пироговскую улицу.

Возле входа на кладбище стоял передвижной пост ДПС. Белая «ауди» и двое разморенных жарой милиционеров неспешно коротали часы, остававшиеся до конца дежурства. На промчавшийся мимо на недозволительной скорости дорогой «порше» они и обратили внимания, но мимолетное, проводили глазами. Но тут внедорожник развернулся, ослепив патрульных фарами, снова пересек две сплошные, все так же визжа тормозами. Быстро приблизился. Остановился. Свет, как нарочно, продолжал слепить, один из милиционеров быстро склонился над окном «ауди», доставая с заднего сиденья автомат, другой отошел в сторону, пытаясь разглядеть водителя.

Дверь «порше» резко открылась, зацокали каблучки. Оба патрульных вздохнули с некоторым облегчением и поспешили навстречу. Девушка буквально упала в объятия одного, споткнувшись на ровном месте. Тот покачал головой. Пахло от нее, дай боже.

От объятий она освободилась довольно быстро и тут же выпалила:

– Идемте со мной, там дедушка упал….

– Сбили?

– Да не то слово! Он как раз у разделительной был, шатался то туда, то сюда, вот я пыталась его объехать, а он как нарочно прям под машину….  И не пойму дышит, не дышит.

– Вам пить бы поменьше, – но первый постучал пальцем по виску.  Второй скорчил презрительную мину, но ничего не сказал.

– Где случилось происшествие?

– Да тут недалеко, идемте, – она проворно побежала вперед, словно спасалась от погони, но надолго ее прыти не хватило. Снова едва не упала. Патрульные были вынуждены отвести ее в свою машину. Тот, что был менее опытен в делах высшего света, подогнал «порше» следом.

Вот только тела на месте не оказалось. Девушка вздохнула с облегчением.

– Ну слава богу. Значит, Борис Николаич жив. А я-то испугалась. Он нарочно меня так. Дедушка как отлетел от машины, шлепнулся, еще долго так, противно, по мостовой катился, у меня сердце зашлось. А потом затих, и главное, я еще пульса нигде у него не нашла.

– Там искали-то? – с неохотой процедил второй патрульный, оглядывая пустую улицу.

– Еще б не там, я помню. Вот тут и искала, – девушка ткнула себя в шею и охнула, поцарапавшись собственным ногтем с изящной монограммой черным лаком по серебряному.

– Может, вы его где в другом месте сбили?

– Ну конечно! Я хорошо помню – вон фонарь с мешком, вот ремонт на тротуаре, а вот мои следы. Вот, видите. Я тормозила. А Борис Николаич…

– Да какой еще Борис Николаич? – не выдержал второй. – Родственник ваш, что ли?  – и вполголоса своему напарнику: – Посмотри морду «порше», есть ли царапины.

– Да он всем нам дедушка. Первый президент это был, Борис Николаич. Что вы его не знаете, что ли? До него родились? То есть после него…. В смысле….

Оба патрульных переглянулись. И не выдержав, рассмеялись.

– Он же сколько… почти лет пять как вот за этой стенкой лежит. Да здесь, вы что сами не в курсе. Он в седьмом умер.

– Что вы мне мозги компостируете? Я ж его только что сбила. Вот вам крест, – впрочем, креститься не стала, только рукой дернула неопределенно. – Что вы меня за дурочку держите. Да вы права такого не имеете! – взвизгнула она неожиданно. – Вы что не знаете, кто я? Не знаете?

– Знаем, Милена, конечно, мы вас знаем. Как не знать, каждый ваш шаг в каждом телевизоре, – заверил первый.