Осада

– Лаврентий Анатольевич, а про Егора что-нибудь слышно? – неожиданно спросила она, закончив правку и выходя из программы. Дзюба не понял, попросил уточнить. – Ну про Савского. Которого вы в Москву отправили с игрушками.

– Ах, да, неплохой малый, единственный, кто решился отправиться в долгий путь, когда все остальные делали вид, что бастовали и перекрывали федеральную трассу. Заработался, надо бы позвонить ему, узнать, что да как. Или Ширвану Додаеву. Знаешь, мне самому интересно это узнать. Он не звонил, не писал, с числа пятнадцатого как провалился. Хотя нам тут «восьмерку» теперь отрубили, так что все может быть. А сотовая связь работает через пень колоду. Надя, а чего это ты им так заинтересовалась.

Мог бы не спрашивать, и так все понятно. Надежда зарделась, аки маков цвет, и опустив очи долу, тихо сказала:

– Ну как же, Лаврентий Анатольевич, он ведь мой жених.

– Ты его точно в армию проводила.

– Не смейтесь, пожалуйста, у нас серьезно.

– А шашни с начальником только для пользы дела. Ладно, молчу, молчу. Сегодня же постараюсь связаться либо с ним, либо с получателем груза. Сообщу тебе. А ты что сама?

– Так мобильный не отвечает. Вне зоны доступа. Вначале мы договаривались, что он будет звонить, еще перед отправкой, а потом…. Знаете, мы с ним нехорошо расстались….

– Узнаю насчет Егора, если смогу пробиться в Москву. Нас ведь тут как в мышеловке держат, – она вздохнула и опустила голову.

– Вы правы, как в мышеловке…. Возьмите распечатки, все готово, – Дзюба посмотрел на часы, положил листы бумаги в папку и заметил:

– Все, до пяти меня не будет. Может, больше.

– Мне вас обязательно дождаться? А то ведь пятница, короткий день, мне еще к маме надо заехать….

– Желательно. Потому что на выходные у меня есть планы. И ты в них тоже принимаешь участие, – секретарша зарделась, но ничего не сказала. Только кивнула в ответ. Дзюба улыбнулся тихо: да, теперь она точно дождется. А что до выходных, придется ее расстроить. Планы на выходные подразумевали канцелярскую работу в его конторе.

Он вышел на улицу, шум порта отсюда доносился громогласным ревом, как тут могут жить, непонятно. Хотя моряки и их семьи, люди привычные. Да взять ту же Надю. Этой весной, в мае, он вывез ее на природу, на воздух, ее, прожившую все двадцать два года рядом с морем и ничего, кроме моря, не видевшую, он вытащил в глухую тайгу под Уссурийском, в берлогу, как он называл свой небольшой дом, метров двести площадью, два этажа, гектар земли угодий; здесь, в этом доме, в забор которого упирались кряжистые сосны, вымахавшие на полсотни метров вверх, чьи ветви скрипели тоскливо на промозглом ветру, Лаврентий приходил в себя, набирался сил и, казалось, напитывался вечностью. Ведь он как раз был уроженцем Уссурийска, во Владивосток приехал, когда работы в родном городе не нашлось. Приникал к корням, когда совсем допекало. А Надя… вот Надя никак не могла привыкнуть к непроницаемой, беззвучной таежной тиши, от которой ей становилось не по себе. Первый раз настолько, что пришлось включить тихую музыку, иначе она бессонная, ворочалась в постели, не веря тишине, от которой закладывало уши.

Он взглянул на часы, времени до встречи оставалось немного. Господин Тикусемо ждал его в своей машине – серебристой «тойоте», на стоянке на площади Луговая. Здесь шум порта сливался с грохотом железной дороги – рядом, на другой стороне площади, находилась одноименная станция, сливался так, что становился фоном. Именно на этом фоне Акио-сан и хотел побеседовать с ним.

Дзюба сел в машину, закрыл дверь, шум разом стих, он испытал чувство, отчасти похожее на то, что изведала Надя, оказавшись в его медвежьем углу, только неизмеримо слабее.

– Рад вас снова увидеть. Мне очень приятно, что вы согласились встретиться со мной еще раз.

– Президент решил устроить праздник, вот и пришлось перенести. Правда, праздник коснется только жителей европейской части России. У нас тут, кроме зачисток митингующих, ничего не намечается.

– Праздник это всегда хорошо. Это отдых души. Жаль, когда он бывает омрачен политической подоплекой. Особенно жаль, когда без нее сам праздник теряет смысл, – сегодня господин Тикусемо говорил по-русски очень чисто, много лучше, нежели пару дней назад, словно все это время прилежно, как и положено истинному сыну нации, брал уроки. – А у нас ближайший будет только в третий понедельник сентября, девятнадцатого. День почитания пожилых людей. Знаете, это очень интересный праздник. Когда-то в старину считалось, что человек прожил жизнь, если ему исполнилось шестьдесят. Пять циклов по двенадцать лет, – Акио-сан мягко тронул водителя за плечо, тот молча кивнул. «Тойота» отправилась в путь куда-то на север. Дзюба решил не спрашивать маршрут следования, в городе не разгуляешься, но если поездить, можно вычислить не только машину, едущую следом, но и всю опекающую их «коробочку», если ФСБ не жалко времени и людей на подобное.

– Я понял, восточный календарь, по которому вы живете.

– Именно. Но времена изменились, в нашей стране очень много долгожителей, а возраст шестьдесят лет и вовсе не считается пожилым. Более того, с него начинается, как бы, новое младенчество.

– Впадает в детство? – усмехнулся Лаврентий.

– Ну что вы, все куда серьезнее, – Акио-сан покачал головой, не принимая шутки, – это серебряный возраст человека. На шестидесятилетие ему дарят красный жилет и шапочку, символизирующую младенчество новой жизни.  Цикл начинается заново. В этом возрасте человек обретает истинную мудрость, а в сочетании с оставшимся ему крепким здоровьем, это поистине начало новой жизни. Ведь не секрет, что японцы живут дольше всех в мире, в нашей стране почти двадцать пять тысяч человек старше ста лет. В честь этого события различными благотворительными организациями устраиваются всевозможные концерты, раздаются подарки, медицинские учреждения устраивают бесплатные медосмотры…, – Тикусемо говорил и говорил, увлекаясь все больше, казалось, он совершенно забыл о причине встречи с Дзюбой, и просто рассказывал человеку о своей родине. По которой, верно, успел соскучиться. Ведь сколько он уже здесь безвылазно. Поневоле начнешь изливать душу: вот ведь родина, в паре сотен километров, но поди до нее доберись. Как будто все это время меж материком и островами бушует камикадзе – божественный ветер, никак не дающий доплыть до отечества.

– Простите, я отвлек вас своим рассказом. Мы говорили о переносе манифестаций и митингов на день флага, который теперь у вас стал праздничным днем. На понедельник запланирована акция в Токио и Киото, в поддержку вашего движения, – и в ответ на изумление Дзюбы только раскланялся, насколько это возможно сделать в легковушке. – Ну что вы, это лишь маленький жест жителям Дальнего Востока, нуждающимся в  неотложной помощи и эту помощь никак не получающих.

– Вы правы. Более того, нам просто вырубили связь с внешним миром, мало того, что «восьмерка» не работает, они с вчерашнего дня начали блокаду электронной корреспонденции. К празднику, боюсь, нас просто выключат. Ори не ори, не услышат.

– Важно, чтобы вас услышали не только в стране, но и в мире.

– Если будет как в прошлый раз – я имею в виду вмешательство вашего правительства, – мы только проиграем. Сейчас ситуация критическая, Пашкову достаточно не обращать на нас внимания всего пару недель. А там проблема рассосется сама собой.

– Ну что вы, выступать в столицах будут ваши же соотечественники, а так же сочувствующие.

– Это не так много.

– Примерно по сорок тысяч в каждом городе я вам обещаю. Видео мы будем транслировать  в режиме реального времени и на Владивосток и на Москву, спутников у нас хватит. Наш премьер-министр обратится к вашему главе правительства с предложением помочь урегулировать сложившуюся ситуацию, получив отрицательный ответ, он направит транспортные корабли с гуманитарной помощью, к Владивостоку и Комсомольску-на-Амуре. Вряд ли Пашков решится противодействовать.