Осада

– Я читал много подобных книг. Написано гадостно, конечно, но какой-то смысл в них есть.

– И какой же? – не выдержал Оперман. – Кроме пропаганды.

– Кроме пропаганды, я увидел веру в Россию, чего раньше не замечал, – брови Опермана невольно поднялись вверх, достигнув экстремума. – Понимаешь, раньше вашу страну не воспринимали всерьез. Никто, даже ее жители, не то, что страны золотого миллиарда, – он хотел возразить, но Слюсаренко не дал. – А сейчас Россия действительно немного окрепла, по крайней мере, закрепилась на своей позиции правопреемницы СССР. К тому же, стала для многих родиной, особенно, для тех, кто в ней, уже в России, родился. И им она нравится. Со всеми ее минусами, здесь им комфортно и именно здесь им хочется жить. Они ощущают ее частью себя. И пытаются как-то выразить это ощущение. Пусть этот гражданский пафос сливается с имперскими желаниями, но Россия, наверное, страна, не могущая быть ничем, кроме империи. Иначе она просто перестанет существовать. Так что граждане нашли себя в устремлениях Пашкова, а Пашков, наконец-то обрел нужных граждан.

– По-моему чистая демагогия, уж извини. А как быть с рожденными в СССР, вроде нас с тобой?

– А тебе разве не приятно, что Россия встала с колен и начинает расширяться?

– Провокационный вопрос, – заметил Оперман. – Но я… понимаешь, я даже не знаю, что тебе ответить. С одной стороны, когда играют старый гимн с новыми словами в честь спортсменов, это приятно и повышает адреналин. Но когда все то же самое происходит в актовом зале Кремля, при стечении чиновного люда, это дико раздражает. А еще…

Он не закончил фразы. Потому как никому не мог признаться в главном – его родиной навсегда остался СССР. Да, Союза давно нет, и на его костях выросло новое поколение, ничего о прежней стране не знающее. Да, Россия столь прочно заняла его позицию, что теперь даже по действиям своим неотличима от прежней сверхдержавы, хотя бы по тем показушным действиям, что демонстрируются миру, но рассчитаны только на внутреннего потребителя: все новые открытые по всему миру военные базы, бряцание оружием в Черном море, да вот эта война за Крым, затеянная в промежутке войны с мертвецами. Все это коробило его. Ругаясь, он выключал телевизор, едва заслышав сводки, понимая, как далеко позади по всем показателям находится нынешняя страна против Союза, как бы ни убеждали в обратном гладко выбритые, надушенные и напомаженные политики в костюмах, продав который, можно кормить одну малообеспеченную семью целый год. Сколь предательски вылезает правда всякий раз, когда президент едет в глубинку, убеждать телезрителей в верности выбранного пути…. Нет, лучше не думать об этом. Тем более, во время разговора со старым приятелем.

– Но согласись, несмотря на место в тройке по уровню коррупции, на вывоз активов и пассивов из страны, на весь нигилизм новых радетелей отечества, нефтедоллары приносят и простым гражданам пускай немногое, но хоть что-то с барского стола.

– Я смотрю, ты все еще непоколебимо любишь Пашкова.

– Нет, просто мне он по-прежнему симпатичен. Несмотря на войну. Кстати, у нас, в Запорожье, народ издавна проникся к нему симпатией.

– Просто потому, что вы его плохо знаете.

– Вероятно, мы и Ельцина плохо знали, но он здесь нравился только коммунистам и моей маме. Я его на дух не переносил.

– Как у вас сейчас с мертвяками? – раз на то пошло, спросил он.

– Так себе, – вздохнул запорожец. – Армия у нас хуже только в Лихтенштейне, так что воюем, в основном, своими силами. Было две попытки очистить Запорожье от зомби, десятого и пятнадцатого, но результата хватало ровно на заявление мэра. А потом мертвяки появлялись опять. А у вас, я слышал, поспокойнее?

– Да, – Оперман вспомнил свои перебежки до работы или магазина и обратно  в первые дни после восстания  и невольно вздрогнул.

– А мы, вот, кажется, привыкли. Нас, казаков, ничем не запугаешь, – Виталий улыбнулся, но улыбка вышла невеселая. – Я к родным думаю переезжать. Потеснимся, но ведь мои старики не больно горазды с мертвыми сражаться. Жена уже перебралась, мы с ней поругались недавно, – признался он. – Вот сколько… дня четыре не созваниваемся. Наверное, даже хорошо, что ты так и не женился, – неожиданно прибавил он. – Куда меньше беспокойства.

Разговор потихоньку стал закругляться, наконец, Виталий задал традиционный вопрос «Что качаешь?». Оба они, как только появилась возможность подключения к быстрому Интернету, только тем и занимались, что выуживали старые и новые фильмы из сети.

– Сейчас впал в детство и выуживаю «Телефон полиции 110», сериал ГДР, помнишь, конечно.

– Конечно, помню. А я, как на грех, тяну чехословацкий сериал «Тридцать случаев майора Земана».

Разговор постепенно заканчивался. Наконец, Виталий попрощался и отключился. Оперман еще немного посидел перед монитором, потом позвонил Борису. Тот откликнулся с заметным запозданием.

– У нас сегодня заседание кафедры было. Решали, что делать первого сентября. Вроде бы набрали народ, а половина не приехала: кто-то по личным причинам, кто-то из-за дальности, иностранцы и вовсе отмелись сразу, а иных уж нет.

– А что ты хочешь, количество населения ныне стало таково, что мест в вузах больше, чем молодежи.

– Это пускай твой МИСИС говорит подобное. У нас еще конкурс был.

– Как новый выходной праздновать собираешься?

– Да ну его, – Борис плечами пожал. – Ерунда все это. Боюсь, мои студенты совсем из колеи выбьются. Какие-то дискотеки устраивают. А двадцать третьего первый экзамен для «хвостатых». Боюсь, приду только я.

Борис извинился за то, что не может долго говорить, дела, и тоже отключился. Оперман остался один. Он побродил немного по комнате, потом вышел на улицу, в магазин, подкупить пива. А затем отправился на работу. Несмотря на установившийся в городе относительный порядок, продажи техники никак не хотели расти, шеф, видя, что забитый доверху склад, не пустеет, рвал и метал. Звонил во Владивосток и продолжал тоже самое.

Его можно было понять. Дорога через Сибирь числа с тринадцатого-четырнадцатого оказалась заблокированной наглухо, с восемнадцатого встал уже и Транссиб, в основном, из-за постоянных нападений живых мертвецов, просачивающихся не только из Китая, но и Монголии и Казахстана. Впрочем, если учесть, что между странами входящими в Шанхайскую организацию сотрудничества, границы отмечали лишь таможенные посты, поток беженцев, а следом за ними и зомби, в Россию только возрастал. А вот теперь о том же говорил шефу подрядчик из Владивостока. Дорога перекрыта наглухо, в те города на Транссибе, что уже пережили и появление зомби и их очистку, вновь пожаловали живые мертвецы. Так что транспорта скоро не ждите. Шеф разъярился и бросил трубку мобильного на пол, размолотив ее на куски.

– А дорогое барахло из Европы попробуй реализуй, когда народ скупает только товары первой необходимости. Тут никакие распродажи не помогут, – зло произнес он, немного придя в себя. – Пока был «Самсунг» «Филипс» никому и даром не всучишь. Тем более сейчас. А европейцы только накручивают цены на провоз. Слышали, что во Владивостоке опять подняли пошлины на подержанные иномарки и технику? – народ покачал головами. – Со среды как раз. Чует мое сердце, это всем боком обернется.

Он не докончил говорить, ушел в кабинет. Беседовал с кем-то по городскому телефону оттуда, тоже ругался, но уже тише. Потом, ближе к вечеру, велел всем расходиться.

– До вторника. Праздновать будем. И слава богу, что из зарплаты не вычтут, – добавил он напоследок.

Оперман снова ушел последним, сторож закрыл за ним калитку и глухо звякнул замком. Вернувшись домой, Леонид сразу отправился на боковую, а утром прошелся по магазинам. Купил побольше пива. В праздник выходить он никуда не хотел, едва только услышал о решении правительства устроить выходной и веселье на всю катушку. Во-первых, давно уже чурался подобного рода увеселений, а во-вторых…. Как объяснить. Он и для себя не находил должных ответов. Напротив, было странное ощущение: с одной стороны, как ни старался скрыть от себя Леонид, но война в Крыму, задела его, задела сильнее, чем он предполагал. Он сопереживал, и вот тут начинаются странности. Он и болел за наших, но одновременно с этим  желал, понимая, что они все равно победят, желал больших потерь. Как в  футболе, когда сборная рвалась на чемпионат мира, он болел против нее, за любого противника, но всякий раз праздновал победу России и огорчался, когда она терпела поражение.