Осада

Одно время он утешался пустынным кладбищем, уверяясь, что сюда еще не скоро придут люди. И все в округе принадлежит ему; он приглядел себе склеп попросторнее, с массивным памятником, изображавшим склонившегося в глубокой печали ангела, в одной руке держащего крест, а в другой венок, готовый опустить на голову умершего. Умершим оказался похороненный в девяносто седьмом году местный авторитет по кличке Султан, склеп ему подельники отгрохали преизрядный, просто не склеп, а однокомнатная квартира, с зарешеченными окошками, с каменными скамейками. Массивный гроб розового дерева с золотыми ручками и окошком для обозрения ссохшегося лика покойного, которому разнесли голову во время разборки, а затем очень удачно загримировали дыру, лишь приглядевшись можно было заметить небольшой изъян, имел две кнопки. Косой долго ломал голову над их смыслом, покуда не попробовал нажать одну. Откуда-то из глубины гроба донеслись странные звуки, сперва Косой принял их за пробуждение мертвеца, но все оказалось проще: то заработал проигрыватель компакт-дисков, включивший любимую мелодию покойного – «Владимирский централ». Вторая кнопка, открывала крышку гроба.

Косой с интересом заглянул внутрь. Пистолет «Глок», мобильный телефон «Моторола», неработающий кондиционер в ногах, вмонтированный прямо в гроб, махонькая малахитовая коробочка, в которой обнаружились нательные иконы и кресты, весьма солидных размеров и всё золотые, бумажник с изрядной суммой в валюте. Последнему Косой обрадовался чрезвычайно – десять тысяч долларов ему не повредили. А вот рубли пришлось выбросить – после проведенной в следующем по смерти Султана деноминации они уже не представляли никакой ценности.

Когда он располагался в склепе, ему пришло в голову: теперь он может натащить сюда приличных шмоток, сделать запасы на зиму, и вообще, самому одеться поприличней.

Признаться, первую ночь в склепе Султана он нервничал. Почему-то в памяти всплыло проклятье гробницы какого-то Тутанхамона, опять из прежней жизни фраза, кто это такой был и кому насолил, Косому сказать было трудно. Жаль, его верного товарища, любившего исторические курьезы и могущего дать ответ на настойчиво стучавший в голове вопрос, его помоечного друга Чумы, уже не было. Так что какое отношение Султан мог иметь к Тутанхамону, Косой так и не высмотрел в дырявой своей голове. Потому, пронервничав ночь, на следующую о проклятии он позапамятовал, и спал без задних ног.

Когда он уходил из склепа, взял с собой только сто долларов из всей пачки. Старые, еще с маленьким не смещенным Франклином в центре. В обменнике могли придраться. Но не решились. Он обменял в первом же попавшемся пункте – подвале на углу Дзержинского. А затем пошел в парк, привести себя в порядок. Наверное, от него преизрядно пахло землей, потому он учинил себе головомойку, прямо там, в теплой, но немного грязной водице речушки по имени Карлутка. Река, одно название, енот вброд перейдет, но ему и было-то помыться до пояса, и еще ступни, чтоб в магазин потом пускали. Надо было бы и ногти состричь, да пока нечем. Ничего, у него все впереди.

Оставив часть верхней и нижней одежды у места своего омовения, он направился на барахолку к дачным участкам. Он вспоминал, что во время спецоперации торговцев разгоняли, но может быть… да, он не ошибся. Мир вернулся к своему первоначальному состоянию, маленькая барахолка у АЗС на 10 лет Октября действовала. Несколько десятков человек, разложившись близ проезжей части предлагали скороспелку: яблоки, сливы, вишни, иргу, а еще молодую картошку, капусту, зелень. Тут же продавали и тряпье, он долго бродил среди коробок с товаром, пока не нашел рубашку сделанную в Малайзии, белорусские майку и трусы, ну и еще чего по мелочи. Мыло, это непременно, он взял два куска. Ведь на следующий день ему идти в магазин, надо выглядеть соответствующе. Поэтому и брал качественный, как ему казалось, товар. Что вызывало улыбку у продавцов. Попрошайки и бомжи снова появились в городе, как ни в чем не бывало, а он ведь один из них, чего это вдруг ему так расфуфыриваться?

За последующие дни Косой изменился до неузнаваемости. Наверное, так он выглядел когда-то, в те времена, когда в голове не было дырки. Теперь его невозможно было принять за нищего попрошайку, он сам кому хочешь мог дать милостыню. Но, зная цену мольбам и надписям о помощи у калек и молящих, никогда не подавал. Сколько бы те ни просили на лечение сирых и убогих деток, тряся перед носом справками, купленными на рынке, по сто рублей штука. Проходил мимо, изредка останавливаясь, чтобы почитать слезные надписи на картонках; странно, но как в былые времена, любопытствующего прохожего не прогоняли с руганью, покорно ждали, может, подаст. Видимо, за прошедшие дни войны получили хороший урок.

Косой вздохнул и побрел прочь, к троллейбусной остановке. Он доехал до ЦУМа, но цены, увиденные им, заставили поежиться. И выйти из магазина. Косой прошел далее по улице Карла Маркса, оглядываясь по сторонам. В центре города он бывал редко, да и нечего делать здесь ему, жителю окраины, совсем другая группировка, куда более могущественная, чем даже та, что контролировала свалку, обосновалась здесь. Потому даже проход к пруду, где он любил посидеть на лавочке и полюбоваться закатом, был закрыт. Или он любил посидеть и полюбоваться в другой жизни – до дырки в голове? Косой вспомнить никак не мог.

Вокруг располагались фешенебельные дома и дорогие магазины. Он даже не смел заходить в большинство, лишь увидев на одном старую надпись «распродажа», решился войти, но тут же выскочил назад: во-первых, цены все равно зашкаливали за все разумные пределы, а во-вторых, распродавалось женское белье. Он сел на трамвай, прокатился до конца улицы, но и там не встретил ничего путного. Трамвай свернул на улицу Кирова, остановился у магазина «Весна» – те же несусветные цены, пусть у него и было с собою около тысячи долларов наличными, но решиться потратить почти четверть суммы на новые ботинки он не смог. Не пересилил себя. Хотя ботинки были очень хорошие, немецкие, качественные, удобные, как по нему сшиты. В таких он мог бы лет пять ходить, а то и больше. Если протянул бы столько. Он вздохнул, покачав головой, положил ботинки в коробку, отдал продавцу и вышел из отдела.

Следующим днем он отоваривался на Восточном рынке. Все то же самое, только многажды дешевле. Тут он чувствовал себя кум королю. Брал много, и вроде бы не особо востребованные вещи. Новую сумку, мощный фонарик, подушку, драповое пальто, еще одни брюки, хотя и так имелись две пары почти новых, и даже ему идущих. Дождевик, еще пару белья и солнцезащитные очки, вроде как сделанные в Англии. Сунув все это в сумку, он вернулся домой, и долго сидел перед склепом, выбирая наряды. Потом упихал большую часть обновок в дальний угол, за гроб, а сам остаток для провел на природе, в парке. Гулял, пил чай, разносимый торговками, и даже пробовал читать газету, от которой его немедля стало клонить в сон. Слишком много информации и мало фотографий, слишком мелкий шрифт. Он бережно положил газету во внутренний карман куртки и хотел было вздремнуть, прямо здесь на лавочке, нацепив на нос солнцезащитные очки, чтобы уж совсем не походить на бродягу. Вот только…

Только слишком уж много в парке было народа. Нет, подумалось ему, народу как раз немного, в выходные бывало и больше. Хотя сегодня, да, судя по газете, как раз суббота. Но далекие крики детей и шорох шагов от проходивших мимо парочек его начали раздражать. Как совсем недавно его раздражали толпы покупателей Восточного рынка. Особенно под конец, когда сумка была набита, а он собрался пройти в обувной, чтобы присмотреть себе пару всепогодных ботинок поприличней. Так и не смог этого сделать. Люди мешали. Страшно мешали люди.