Осада

Дорога была по-прежнему пустой, лишь редкие спецмашины проносились навстречу или обгоняли их, недовольно сигналя фарами. Через полчаса Настя немного освоилась, и не шарахалась в сторону после каждого сигнала. Когда впереди замаячил мост через небольшую речушку, она управлялась с «Жигулями» достаточно уверенно. Уже не путала газ со сцеплением, спокойно держала руль. До Коломны оставалось всего ничего, когда позади сверкнула проблесковыми огнями и взвыла сиреной чиновничья машина. Не одна, три. Мегафон рявкнул: «Жигули», немедленно прижмитесь к обочине». Мост находился совсем рядом, кортеж пролетел пулей, тревожно завывая и покрякивая на едва ползущую «копейку». Обочины не было, но Настя послушно свернула. И от волнения снова позабыв, где тормоз, слетела с дороги, направив машину к реке. Тормоза взвизгнули и замолчали, заблокированные колеса потеряли землю, а когда обрели ее, неуправляемый автомобиль на невиданной для него прежде скорости летел под откос. И в конце пути косо ударился в молодые березки, ломая их, сминая кузов. Машину развернуло, бросило вниз, истошный крик, оборвался на излете.

Мотор зашипел и загорелся. Но из остановившейся у самой воды машины никто не вышел. Только спустя четверть часа Настя пришла в себя от сильного жара, смогла отстегнуться и выбраться наружу. Она обошла «копейку», стараясь не смотреть на изувеченные тела, и не могла не смотреть. Болел правый бок, кажется, перелом ребра. И рука покалывала, но ей она могла шевелить. Просто удивительно, что она так легко отделалась. Но ведь она была единственной, кто пристегнулся. Остальные… они еще шевелились. Нет, уже шевелились. Изувеченные тела пытались подняться, выбраться из «Жигулей», долго пытались, пока их не скрыло потихоньку разраставшееся пламя.  Так и не давшее ей подойти и помочь. Спасшее от неминуемой, ожидаемой смерти.

Зачем? Она не знала. И посидев до тех пор, пока машина не прогорела вся, до остова, пока тошнотворный запах паленого мяса не выветрился, пока слезы не иссякли, пока желудок не опорожнился, она поднялась к мосту. Встала на двойной сплошной, поджидая первую попавшуюся машину. Не загадывая. Ей теперь действительно было все равно, куда ехать. Оба города, что Москва, откуда ее изгнали, что Рязань, где ее продавали, были равнозначны. Так получилось, что была выбрана Рязань. Микроавтобус «Газель» остановился, женщина средних лет, сидевшая за рулем, согласилась подбросить. Она уселась на сиденье, оглянулась на пустой салон.

– Домой возвращаюсь, со смены, – сказала женщина. – А ты?

– Я… уезжаю, – тихо ответила она.

– Не против, если я включу музыку?

– Нет.

Из динамика донесся голос Джо Досена. Любимый исполнитель ее мамы. Но плакать она не могла больше, слушала, опустив покрасневшие, опухшие глаза к полу, песню «Если б не было тебя». Огни большого города приближались неотвратимо.

62.

Четырнадцатого собрался первый военный Совбез. Немного обсуждали ход операции, признав его «очень удачным», решили как-то это дело отметить. Президент заговорил о праздновании Дня флага. Думе неплохо внести этот день в число праздничных, пожертвовав бессмысленным, так и не прижившимся, четвертым ноября, а так же третьим-пятым января, взамен сделав выходным тридцать первое декабря. Кажется, Денис Андреевич, долго готовился к этому экспромту, его монолог прозвучал непривычно сочно и ярко. Пашков подхватил, остальные согласно подняли руки. На меня была возложена традиционная задача расписать красками перед прессой и обеспечить картинку на государственных каналах. На Яковлева – обеспечить безопасность массовых народных гуляний. На министра информации – обеспечение смысловой нагрузки этих гуляний.

Затем неожиданно заговорили о смерти президента Чечни от пули неизвестного снайпера. Решили еще повременить с известием о его гибели, обстановка в республике и так не радовала, если сообщить невовремя, еще народ выйдет на улицы праздновать. Кровников у него за годы правления набралось с дивизию. А пока этого не случилось, Совбез взял паузу до вторника. В тот день утром президент отправился на встречу с мэром столицы, по поводу проведения полномасштабных гуляний, а я, после дюжин обязательных звонков и факсов, заскочил в президентскую библиотеку, перевести одно довольно сложное эссе с немецкого, опубликованное в «Шпигеле». Уже закончив, в дверях натолкнулся на Пашкова.

– Практикуетесь, – хмыкнул он, глядя на журнал. – Может, помочь?

– Это техническая статья, много малоупотребительных терминов.

– Я так и понял. Скажите, Торопец, вы давно здесь сидите? С патриархом не сталкивались?

– А он должен был сюда зайти?

– Не ерничайте, он снова срывает встречу. Я подумал… да неважно. От Кирилла всего можно ожидать. Мы назначили переговоры на час, а сейчас уже четверть второго. В прошлый раз, вчера он отнекивался, принимая каких-то особых паломников, теперь до него вообще не дозвонишься. В Патриархии сообщили, что выехал, и как сквозь землю. Да лучше б так и было, – в сердцах разоткровенничался премьер. – На кой мы его выбрали, никак не пойму. Теперь собрал армию и нам же еще условия выдвигает.

– Вы про поповские дружины? – Пашков поморщился.

– Вообще-то, православные, Торопец. Православные, потрудитесь хоть при мне не демонстрировать свой гностицизм…. Видимо, так сильно надеетесь на Дениса Андреевича.

Я покраснел, но Пашков махнул в сторону стола, приглашая к беседе. Обычно он ничего подобного не делал, его редкие со мной разговоры проходили достаточно сумбурно и всегда на ходу. Либо он считал необходимым дать мне втык, либо в ультимативной форме порекомендовать какое-то задание. И вот теперь что-то в премьере переменилось. Что именно заставило его снизойти до меня, трудно сказать. Может, действительно просто не с кем. Или очень серьезно накипело.

– Заставь батюшку крестиком вышивать… – пробурчал Пашков и как-то резко закрыв рот, так что зубы лязгнули, присел отвернувшись, что-то бормоча под нос. Я примостился на крае стола, сложив свои записи на соседний стул. – Ваше информагентство получило информацию о дружинах Кирилла?

– Да, сегодня утром.

– Значит, хоть на это пошел. Точные данные сообщите.

– На первое августа в них состояло пять тысяч шестьсот человек по Москве и тридцать восемь тысяч девятьсот по России. Потери на вчерашнее утро – тысячу двадцать три по Москве и всего семь тысяч двести шестнадцать. На настоящий момент в столице действуют пешие и автомобильные патрули общей численностью шесть тысяч двести сорок пять человек, по России…

– Не понял.

– Он вербует из беженцев. По России общее же число сократилось до тридцати тысяч семисот восьмидесяти человек. Как бывший митрополит Калининградский, Кирилл большую часть вербует именно в этом городе. Поскольку в самом Калининграде обстановка неспокойная из-за беженцев из соседних Литвы, Польши и даже Германии, то число в пять тысяч не кажется мне преувеличением. К тому же они хорошо вооружены. В том же Калининграде открыты передвижные крестильные пункты, впрочем, в Москве они действуют, как выяснилось, с пятого числа.

Премьер посмотрел на меня, я отвел взгляд. Ему это, конечно, не понравилось, но играть в гляделки с Виктором Васильевичем я не мог – проигрывал немедля. Уж что, что, а нагнуть Пашков умел будь здоров. Особенно невзлюбил журналистов. Помнится, очень давно, еще во времена трагедии «Курска», он, недавно избранный президент, предстал перед враждебно настроенной аудиторией, задававшей ему уж очень неудобные вопросы. Почему немедля не прервал отпуск, как только случилась катастрофа на Белом море, почему сам путается в причинах аварии на «Курске», были или нет возможности спасти экипаж, ведь больше ста человек погибло… – и так далее,  и все в том же духе. Тогда, можно сказать, состоялось его боевое крещение. Он научился не отводить взгляд и отвечать, первой же фразой осаживая всякого, кто осмелится возразить. Так и была выиграна первая игра в гляделки. Аудитория расползалась медленно, буквально подавленная президентом.