Осада

На следующий день из допросов службистов, проводимых той ночью над местными жителями, Корнеев узнал, что большая часть татар и вся регулярная армия покинули город за два дня до штурма – не исключено, узнав точную дату. Вполне возможно, и от бесчисленных перебежчиков так и сыпавшихся через Керченский пролив на крымскую землю. И предоставить сперва разбираться с армией вторжения мертвецам. А большую часть жителей забрав с собой в качестве живого щита.

Корнеев стоял у самого берега, босые ноги омывали нежные, ласковые волны. Сейчас казалось, война это миф, придуманный правителями, чтобы в страхе держать свое население. А ее служители не люди – фантомы. Приходящие и уходящие в безвестность. И он чувствовал себя именно таковым, призраком, который легко сгинет, стоит только ему выйти из спасительной тени пляжного домика, построенного у самой воды. В Керчи было жарко, температура опять зашкалила за тридцать.

Мимо проехала БМД, нещадно чадя мотором, негромкий хлопок, и машину обуяло пламя. Слишком жарко для техники, сколько ее вот так погорело в Южной Осетии.

Корнеев встрепенулся, прогнал прочь досужие мысли, и бросился к остановившейся машине. Из нее выбегали солдаты, кое-кто немедля падал на асфальт, бросался к пляжу, на песок, гася разгоравшееся на гимнастерках пламя. Внутри БМД защелкало, затрещало, словно масло капнули на раскаленную сковородку. Корнеев подбежал к машине, не соображая, что делает, сунулся внутрь, рванул за чей-то рукав, вытаскивая наружу солдата. Вытащив, бросился прочь, к морю, нежному, ласковому. Ему кто-то помогал, он не разобрался в спешке. Кто-то кричал о взрыве, пытаясь закрыть телом не солдата, вытащенного из машины, но его, невредимого.

В этот момент и ухнуло. Картинка потеряла звук, Корнеева бросило на песок, рядом упал солдат, весь в крови, и еще один, закрывавший его своим телом. Корнеев поднялся, оглянулся. Нет, с ним все в порядке, но с этими двумя…

– Поздно, – кто-то сказал ему, знакомый голос, прорезавший ватную тишину. Корнеев поднял глаза, да, Петренко. Со вчерашнего дня его заместитель. – Отойдите, Владимир Алексеевич. Дайте руку. Быстрее.

Корнеев поднялся сам, охнул от внезапной боли в плече. Оглянулся. Солдаты вставали тоже, несуразно, тяжело. Петренко нацелился. Корнеев отвел его пистолет, а затем, неожиданно перехватил.

– Это моя работа, Тарас Михайлович.

И тщательно прицелившись, выстрелил в поднимавшихся солдат. А затем, не оглядываясь, ушел в гостиницу. Заперся в номере. Выпил коньяку. Закурил. Вторую, третью, четвертую сигарету. Голова опустела.

Он потянулся за пятой, но пачка оказалась пустой. Смяв резко бычок в пепельнице, он поднялся. Вышел из номера. Побродил по коридору.

– Ну вот и ты тоже. Приобщился. С крещением, – пробормотал едва слышно Корнеев, осторожно прижимаясь холодным лбом к раскаленному гостиничному стеклу.

58.

Трейлер подъехал к заправке поздним вечером. Тяжело отфыркиваясь, машина остановилась, водитель устало выпрыгнул из кабины мощного тягача «Исудзу» и направился к окошку. В стеклянной будке сидела раздраженная тетка, значит, опять толком поговорить не удастся. Но он все же сделал попытку.

– Красавица, поищи, пожалуйста, дизелёк, литров пятьдесят, хотя бы. А то соседи что-то одичали, не хотят давать.

Она подняла голову, отвлекаясь от расчетов.

– О, господи, да сколько вам раз говорить, мертвяков выводят. Ничего нет и не будет. Понаехали тут на мою голову.

– Так не на танки все ушло, они ж на соляре.

– У меня не то внутренние войска заправлялись, не то внешние, уж не разберешь, все к трем часам высосали. Хочешь, могу солярку дать, у меня ее десять тонн. А больше ничего последние два дня не завозят…. А ты вообще, из каких краев прибыл, красавец?

– Из Владика, – он не стал скрывать. Она изумлено распахнула неловко подведенные тушью глаза..

– Что, серьезно? Да, ты видать, вообще не в курсе, что в стране творится. Сколько едешь?

– С тридцатого. Я в курсе, что творится. То дорогу перекроют, то мертвяки наскочат. Хоть из кабины вообще не выходи.

– Постой, так ты один, что ли, едешь, без напарника? – он кивнул. – Ну… у вас и порядки. Вы все точно там с ума посходили.

– Я уж пятнадцать лет баранку кручу, красавица, так что попривык.

– Сам из Владивостока, поди.

– Да, в Европу редко выбираюсь. Все больше там.

– А что за груз такой бесценный, что его поездом нельзя было? – он пожал плечами.

– Да ничего особенного. Китайские мягкие игрушки. Нет, не контрабанда, – усмехнулся он. – Для одной благотворительной организации.

– Что ж назад-то не повернули, когда припекать стало? – он только плечами пожал, сам не зная ответа. Вроде бы разговор с шефом был, но последний еще в Набережных Челнах, он стоял в пробке, ждал, когда очистят от мертвяков дорогу, а потом очень хорошо проехался до Нижнего с колонной БТРов. После и связь забарахлила и вроде уж совсем близко было. А в самом деле, он даже не заикнулся, чтобы развернуться. Никогда такого не было прежде, наверное, в том причина. Да и сам груз… он ведь важен получателю. Сам глава благотворительной организации говорил с ним перед выездом. Как его… Ширван Додаев. Тоже последние дни с ним не свяжешься никак. Телефон заблокирован. А может, номер сменили, всякое возможно в такой неразберихе.

– Да уж поди от этих детских домов не осталось ничего, – продолжала она. – Если слышал, что у нас по областям творится, знаешь, небось: всю глухомань жители побросали, в города ломанулись. О детях в таких случаях думают в последнюю очередь, – она вздохнула. – Сам, небось, неженатый, коль напросился в такую даль.

– Холостой, – кивнул он. – Можно сказать и напросился. Меня сам Дзюба послал, Лаврентий Дзюба, глава нашего профсоюза, слышала, может.

– Это который у вас там главный по бузе? Тогда слышала.

– У вас есть тут сход-развал? – вспомнил он. – Мне бы провериться.

– Ага, щас сходим, развалим. До утра придется ждать по-любому. Раньше никто сюда не придет. Даже мертвяки, – хоть она и пыталась шутить, но губы все равно плотно сжались, побелев. – Поздновато приехал, я вот уже и то закрываюсь. Еще б немножко и все….  Слышь, красавец, ты может, есть хочешь, у меня осталось кое-что на вечер. Так, лапша, но все-таки. На нас двоих как раз хватит.

Он секунду раздумывал, соглашаться или нет, но в последний момент его отвлекли. Вкрадчивый девичий голосок за спиной.

– Дядь, хочешь отдохнуть немного? Недорого возьму, – он резко обернулся. Перед ним стояла невысокая худенькая девица в зеленом топике и черной юбочке до колен. В пупке смешно топорщилось кольцо, лицо покрыто толстым слоем косметики, который можно смело называть гримом. Чтобы казаться чуть старше, чем есть.

Он улыбнулся чему-то своему. Вроде бы незаметно, но тетка за стеклом заприметила сразу. Глаза посерели, выцвели. Она сухо спросила:

– Будешь брать? Две сотни мне. Не боись, она чистая….

Он вытащил бумажник, выложил две замусоленных купюры на лоток, тетка немедля сложила деньги в карман рубашки. И буркнула вслед:

– Ну жеребись, жеребись, красавец.

Он сделал вид, что не расслышал. Девица прижалась к нему, изображая предвкушение, не очень умело, но ему и того довольно было.

– Тебя звать-то как? – зачем-то спросил он.

– Ангелина. А тебя?

– Егор. Красивое имя. Жаль, не настоящее.

– Не нравится, придумай другое. Мне все равно.

– Куда пойдем?

– К тебе, наверное. Не в подворотнях же перепихиваться, – оба синхронно оглянулись по сторонам. Самый край города, промзона. Интересно, подумалось ему, где живет эта Ангелина. – Ну, ты как?

– Да, пошли, – они прошли до трейлера, Егор подсадил хрупкую девчушку на сиденье. Откинул кровать.

– Лучше отгони фуру подальше, – посоветовала Ангелина. – А то утром нарвешься на обход, а они у нас лютуют последние дни. Оружие у тебя есть? – он кивнул. – Тогда тем более.