Страница 51 из 65
— Какой пестрый, такую не знаю, — говорил задумчиво кто-нибудь.
— Это Евразий, — мог сказать знаток, но помалкивал, потому что такой страны еще не было.
— Я — целый континент, — сам на себя удивлялся Евразий. Говорил он на стольких языках, что все не упомнишь. Так что лучше я буду передавать его речь по-русски, и от санскрита недалеко.
Долгую жизнь прожил Евразий. Был он молодой и старый, это как поглядеть. Полчища воинственных диких племен пересекали его от ступней до затылка. От монголов он только почесывался. Скачут, как блохи, гунны. Пустил их однажды погулять по своему сапогу, так они Рим разорили.
Там зудит, тут загноилось. Войны да мятежи. Надоело Евразию, ушел в степь, в высокие травы, подружился там тоже с бродягой. Замечательный был, большой, почти как Евразий, Велимир Хлебников — поэт. Бывало, идут по степи двое: Евразий и Велимир, стоило посмотреть. Но отпела Велимира степь.
Гумилева уважал, Льва. Ведь какой евразийский Лев. Днем на лесоповале за колючей проволокой, а ночью по окрестным холмам на свободе рыскает, лагерных псов своим рыканьем пугает.
Сахарову, ученому, симпатизировал. Видел он Евразия в полный рост, не как другие. Но умер Сахаров. Новые времена наступили. Новые что старые: объединяют, делят, будто коровью тушу. Мейл-арт, да и только. Шозо Шимамозо.
Плюнул на все и уехал в Крым загорать. Пошел купаться в море, тут его заново и открыли туристы из Киева. Насорили — бутылки, банки, пластик, сигареты, гады, о пупок гасили. Покричали — и уехали на моторке. Рассердился Евразий, перевернулся на живот, пукнул — поднялась такая волна вслед молодым дурням, моторку на камни выбросило.
— Эх, люди, люди, евразийцы! Никому больше не позволю себя открывать. Заберусь на Эйфелеву башню и буду там трепыхаться в виде флага сомнительной страны. Пусть парижане любуются.
ЖАР-ПТИЦА
ЕДИНОБОРСТВО
Эрнсту Неизвестному
1
среди высоких коробов
среди сугробов
и гробов
на Сретенке
на Парк-авеню —
и на проспекте Мира
выпячиваясь из окон
проламывая стенки ну! —
(…пусти несчастный!)
вылазит мышцами бетон —
(…стада фигур своих пасти)
из ящиков
вскакивают гвозди! —
скрипит сгибаясь арматура —
и по Нью-Йорку
Москве и Екатеринбургу
по парку
по травке в горку
топает скульптура:
скрюченные
скособоченные
раскоряченные
развороченные
и растянутые
и раздвинутые
и раздавленные
продырявленные
вкось разваленные
вдоль распиленные
думы каменные
печи доменные
свечи пламенные
изнутри себя разрывающие
раскрытые распятые
рожающие!
головы промеж ног держащие
кричащие зовущие
мычащие!
торжествующие!
прославляющие!
…а помнишь мастер
к тебе взывали великаны
спешили вырасти
орущие вулканы
боли и ярости
«кто мы?
фантомы
в море
Соляриса…
ты нас
родил из головы
как Зевс
Афину!
хоть мы мертвы
наполовину
но мы наполовину
уволь яволь
и дух и воля
из всех углов —
толпа голов
чуть усомнись
тебя мы сами —
кубическими лбами
носами и задами
и плоскими ступнями-утюгами…»
твой — стиснув зубы — смех!
ты — сам их всех!
…и прорастая из метро
из книг
возник
сноп людей и быков
и кентавров
разрывая слои облаков —
из мышц и кулаков
и грохота литавров —
вот памятник-двойник
(на нем твое тавро)
…в небе — ломаный высверк —
силуэтом
на том
берегу
…оказалось что ты и НьюЙорк
соразмерны друг другу —
и окно твое в парк
2
одна мастерская
была у метро АЭРОПОРТ
(…и сам замучился как черт
за форматором гипс таская)
…натурщицы вращались
превращались…
вторая —
на Сретенке
(он их и лапал и лепил —
знал все их родинки
играя)
…уже не помещались
ставил к стенке
…толпою толки
и бутылки —
(а я все думал: кто кого —
общественность ли Эрнста съест
или в ЦК сожрут его
или спасут заказчики…)
четвертая дыра
аж на проспекте Мира!
уже в проекте — переезд
…на солнце посреди двора
сам заколачивал ящики
а пятая — в районе Сохо
серьезен Эрнст
как городской пейзаж
как пласт земли могуч и свеж
как вопли Цадкина отверст
и целен как сама эпоха
о третьей и не говорю:
там он ворчал и пил —
такая процедура
а не ворочал не лепил —
и вообще она была Сидура
по совести (я понимаю
что двух других я не упоминаю)
там под гитару
Лемпорта и Силиса
так пили —
все в памяти моей перекосилися!
и пели пели
с одушевленной глиной хором
(тогда любили как лепили)
под голой лампочкой
со свечкой —
и в этом нереальном свете —
закусим сыром
на газете! —
плеснула щедрая рука
…и чья-то девичья головка —
между Сидуром и Сапгиром
3
…на севере по крайней мере
воздастся каждому
по вере
…я в мае из Москвы —
из дому
попал в другой
прекрасный и нетесный
…озера —
серебристо-серо
дугой
где валуны и сосны
…небесный
из иного мира
но хмуро
…и вдаль уходят островки
из-под руки
без остановки —
иглы клест остролист
капли влаги тяжелы…
перемежались близи дали —
сосны и пролысины
…вставали Одина сыны
на битву —
в облачной Вальгалле
откуда лучи
колючи —
во лбу отверстие —
влагали
ключи
четыре часа от Стокгольма —
где на просвет леса и воды
(там колесили мы окольно)
еще одна твоя мастерская
…главное друзья-энтузиасты
…из автобуса себя выпуская
в твой музей проходят туристы —
непредсказуемые шведы
СЕВЕРНАЯ ПОВЕСТЬ
кентавры северных лесов и чудовищные кресты озеро —
о них говорили в доме
бледные рассветы светили сквозь очки директора музея
хранитель северных камней и дум встречал в доме гостей
с юга
показывал им дом где бледные рассветы светили насквозь
чудовищными крестами окон
тени лесов и озер светились насквозь в небе
кентавры северных лесов — лоси уходили в озера неба
возле дома-музея бледный хранитель показывал
женщине с юга
чудовищные кресты и камни
тени северных лесов в небе — женщина с юга снилась себе
чудовищным крестом
в доме бледный хранитель равнодушно перебирал камни-
кентавры