Страница 23 из 82
— Твоего камердинера? — вскрикнула Зорич, захлопав в ладоши. — Это забавно! Многое мы с тобой проделывали, а этого нет!
Сказав это и не зная более, как выразить охвативший ее восторг, она вдруг закружилась по полу в фантастической, дикой пляске. Ее волосы рассыпались и развевались за нею беспорядочными прядями. Потемкин невольно вздрогнул: пред ним, казалось, было существо нездешнего мира…
— Ты все еще прежняя дикарка? — сказал Потемкин, с улыбкой смотревший на ее фантастический танец. — Да, веселое время было у нас с тобой прежде! Вот-то веселились! Помнишь наши катанья, кутежи, кабатчика Степаныча, который столько раз покрывал нас? Я узнаю, жив ли он еще. Если да, то тебе лучше всего будет укрыться у него, а в день отъезда в Петербург я возьму тебя с собой.
— Я вполне полагаюсь на тебя, — серьезно сказала Зорич, подходя к Потемкину и протягивая ему руку. — Я верю, что ты не будешь смеяться над несчастной женщиной, которая когда-то сделала для тебя много хорошего. Но все-таки я не понимаю… Ведь это невозможно! Ну как я могу стать твоим камердинером?
— Не беспокойся, Лиза, скоро ты все поймешь. Верь мне и не сомневайся! А теперь не будем терять даром время. Думается, что тебе уже порядком опостылели эти стены, и, чем скорее ты покинешь их, тем лучше. Так собирайся и едем. Можешь взять с собой все вещи, какие тебе нужны. Так едем же к новой жизни, Лиза!
Зорич скорчила гримасу и сказала:
— Нет уж, лохмотья я лучше оставлю здесь — для новой жизни они не годятся. Да и какие вещи могут быть у арестантки? Нет, пусть все, что свидетельствует о прошлой жизни, останется здесь, пусть я войду в новую жизнь. Я твердо решила, что если мне удастся высвободиться отсюда, то уже никогда я не вернусь к прошлому. Прежняя злодейка умерла — пред тобой новый человек, который хочет жить честной, трудолюбивой жизнью!
Потемкин кинул на нее недовольный взгляд, покрутил усы и сказал:
— Конечно, тебе уже не к чему пускаться на темные дела ради собственной выгоды, потому что я, как твой друг, позабочусь, чтобы у тебя все было. Но зарекаться, друг мой, не следует: как знать, может быть, твои таланты пригодятся!.. — Он заметил, какая мрачная судорога скользнула по ее лицу, замолчал на минутку и затем продолжал: — Но обо всем мы еще успеем поговорить, а теперь скорее отсюда. Мне начинает казаться, что излишне долгое пребывание в этом милом учреждении способно наложить свою печать и на меня. Судя по тебе, здешний воздух страшно разрушающе действует на настроение и физиономию. Подумать только, прежде ты была весела, никогда ни над чем не задумывалась, шутя хваталась за все, что предлагала тебе жизнь, не заботясь, из какого источника пьешь… А теперь ты стала мрачной, начинаешь даже проповедовать стремление к добру, а это крайне опасный признак, друг мой… Ну да чистый воздух сдует с тебя это наносное настроение!
В этот момент вошел смотритель, доложивший, что все меры приняты, вследствие чего генерал может сойти вместе с арестанткой во двор так, что их никто не увидит.
Через несколько минут Потемкин вместе с Зорич уже мчались по темным, пустынным улицам Москвы. Степаныч оказался благополучно здравствующим; он был очень рад вновь увидать своих старых клиентов и обещался сделать все по желанию Потемкина. Тогда последний с легкой душой отправился домой: все было сделано, больше не о чем было беспокоиться!
XVI
Дни пребывания в Москве быстро промелькнули в суете всяческих торжеств. Уже на следующий день после въезда императрицы московские власти в паническом ужасе принялись хлопотать над тем, как бы изгладить впечатление, произведенное на ее величество холодностью приема. Пришлось сгонять толпы парода, который за умеренную плату сторожил в разных пунктах проезд государыни и приветствовал ее восторженными возгласами. Духовенство тоже получило строжайшие инструкции, и когда в Успенском соборе в присутствии императрицы происходило торжественное богослужение, во время которого была освящена и воздвигнута принесенная собору в дар императрицей икона Богоматери, то митрополит московский произнес умилительную речь, которая должна была согнать последние следы недовольных морщин с чела императрицы. Митрополит говорил о том, что однажды Христос по своем воскресении явился среди учеников и никто из них не поверил в его явление, все погрузились в испуганное молчание, которое было нарушено дерзостным желанием одного из них удостовериться в действительности явления. И Христос нисколько не разгневался на это: Он понимал, что человек способен не поверить своему счастью, видя рядом с собой столь высокую особу. Нечто подобное было и при въезде, мол, ее величества: народ, который с трепетом ждал ее появления, не в силах был поверить, что его возлюбленная монархиня была с ним. Он так растерялся, так смутился от своего счастья, что застыл в трепете и страхе, и это лучше всего доказывает, насколько Москва ценит оказанную ей высочайшую милость. Митрополит призывал народ и впредь уважать в царствующей особе Бога, земным представителем которого является каждый венценосец. Словом, внешность была соблюдена, и императрица, слишком умная и проницательная, чтобы принять все это за чистую монету, делала вид, будто она вполне довольна.
Пред отъездом в Петербург императрица со всей свитой торжественно съездила в Троице-Сергиев монастырь, чтобы по традиционному обычаю поклониться славнейшей русской святыне. Богомолье сошло на славу; руководивший общим порядком Потемкин проявил чудеса распорядительности, и все сошло на диво, если не считать маленькой катастрофы с великой княгиней, чуть-чуть не стоившей жизни последней. По неосторожности ямщика сани раскатились и опрокинулись, но каким-то чудом Наталью Алексеевну выбросило в мягкий снег без малейшего вреда, так что она отделалась только испугом. Конечно, в том состоянии, в котором была великая княгиня, даже слабый испуг и легкий толчок могли быть гибельны, но рука Провидения пока еще хранила молодую женщину.
Однако на обратном пути последствия всего этого стали сказываться: у великой княгини появились сильные боли, и следовавший в свите врач доложил государыне, что возможно наступление преждевременных родов. Потемкин нахмурился, потемнел; он отвел врача в сторону и заявил ему, что нужно во что бы го ни стало предупредить роды, задержать их: в пути, дескать, очень неудобно, высочайшая роженица не будет иметь возможности пользоваться надлежащим уходом и т. д., и т. д. Во всяком случае, если врачу удастся задержать наступление родов до возвращения в Петербург, то он будет щедро награжден, ну а не удастся, так пусть не прогневается!
Врач пожал плечами и обещал сделать все возможное, но добавил, что ему едва ли удастся надолго задержать роды, если предродовой процесс действительно начался, что во всяком случае надо спешить и мчаться в Петербург что есть силы.
Действительно, императорский кортеж понесся во весь дух. Сколько лошадей пало на пути! Сколько раз императрица со стоном заявляла, что она не в силах ехать далее безостановочно. Но Потемкин твердил «так нужно» и продолжал гнать ямщиков, что называется, «в хвост и гриву».
Врач ошибся. Роды были близки, но не предстояли непосредственно. В Петербург прибыли благополучно, и сейчас же по приезде великая княгиня слегла. Врачи растерянно разводили руками: с одной стороны, роды как бы начинались, а с другой, как бы и не начинались. Во всяком случае, надо было быть готовым ко всему.
В это время настроение великого князя по отношению к супруге как-то сразу изменилось к лучшему. Ее страдания глубоко трогали его, он ломал руки в страстной жажде найти средство облегчить ее муки и окружал ее самой тщательной внимательностью и заботой.
Великая княгиня неоднократно широко раскрывала глаза, встречая заботливую ласку мужа. Иногда, когда он присаживался к ней на кровать, она брала его за руку и погружалась так в забытье. И в эти минуты ее лицо, обыкновенно столь грустное, полное мрачных предчувствий, прояснялось и смягчалось.