Жуковский

Опыты с велосипедом не раз описывались биографами Жуковского. Это естественно — они выглядят достаточно экстравагантно и, безусловно, привлекают внимание. Но справедливости ради нельзя обойти еще более интересные явления, год за годом все сильнее притягивавшие к себе молодого исследователя. Мы имеем в виду то, что удалось подсмотреть полуночникам-астрономам.

Математика, механика и астрономия — родные сестры. Нет ничего удивительного, что среди астрономов у Жуковского оказалось немало друзей. Они-то и постарались вовлечь Николая Егоровича в круг своих интересов.

Следует заметить, что в России XIX века астрономия занимала особое место среди других наук. Не слишком щедрое на поощрение ученых, правительство здесь средств не жалело. Отечественная война 1812 года показала, что даже армия не имеет точных карт, а составить карты без астрономов нельзя. Пожалуй, именно в этом и следует прежде всего искать причину того, что XIX столетие принесло России две обсерватории — Московскую и Пулковскую.

В те дни, когда Николай Жуковский приехал в Москву, чтобы поступить в гимназию, из Мюнхена был доставлен сюда 26-сантиметровый телескоп-рефрактор, весьма крупный по масштабам того времени. А год спустя молодые астрономы Бредихин и Хандриков, закончив монтаж, приступили к первым наблюдениям. Одновременно с Москвой вело наблюдение Пулково. 38-сантиметровый телескоп этой обсерватории, построенной в 1839 году, был крупнейшим в мире.

Итак, одной рукой астрономия крепко связана с практикой, выполняя по ее требованиям разного рода наблюдения и расчеты. Одновременно другая рука старалась разобраться в тех удивительных загадках, которые беспрестанно задавала вселенная человеку, по мере того как он познавал ее законы.

И, несмотря на то, что Жуковского никак нельзя было назвать новичком и профаном в астрономии, события развернулись так, что он с любопытством первокурсника выслушивал удивительные рассказы своего старшего товарища — Бредихина.

В 1877 году произошло великое противостояние Марса, огненно-красной планеты, прозванной за свой цвет именем бога войны. Заняв наиболее близкое положение к Земле, Марс позволил астрономам увидеть нечто новое. Американец А. Холл обнаружил двух спутников багровой планеты, которым он дал имена Деймос и Фобос (Ужас и Страх). Однако этим открытием не ограничилось то, что удалось подсмотреть астрономам за время великого противостояния. Итальянец Скиапарелли заметил другое — какие-то непонятные полосы на поверхности Марса, весьма четким геометрическим рисунком покрывающие всю планету. Рождалась новая ветвь астрономии. Каждой ночью линий обнаруживалось больше и больше — у Скиапарелли были зоркие глаза. Линии начали получать имена, а вскоре весть о том, что на Марсе открыты «каналы», бурей пронеслась по всему миру, будоража умы людей, даже весьма далеких от астрономии.

Минул год. Марс стремительно отдалялся от Земли, унося с собой тайну «каналов», а в квартире своего друга Бредихина, расположенной при Московской обсерватории, Жуковский услыхал о новой, не менее странной загадке — на планете Юпитер было обнаружено исполинское красное пятно. Это пятно, так растревожившее умы астрономов, занимало площадь в пятьсот миллионов квадратных километров. На нем запросто могли уместиться четыре небесных тела, как наша Земля Но откуда оно взялось? Какова его природа? Ответить на эти вопросы не удавалось. Бледно-розовое поначалу, пятно вскоре стало ярко-кирпичным, затем словно оделось белой облачной дымкой. Целые ночи напролет просиживал подле телескопа Бредихин, зарисовывая изменения таинственного пятна.

События, развертывавшиеся в космосе, за миллионы километров от Земли, глубоко волновали Жуковского, а Бредихин словно подливал масло в огонь. Он рассказал Николаю Егоровичу о главном деле своей жизни — об исследованиях комет, хвостатых звезд, издавна считавшихся среди суеверных людей вестниками бед и несчастий.

Никто не записывал бесед Бредихина и Жуковского, никто из современников не пересказал нам в своих воспоминаниях подробности встреч этих ученых. Но тем не менее с большей или меньшей степенью вероятности можно восстановить, казалось бы, навсегда утраченное.

Итак, что же, кроме «кометных страхов», было известно тогда о хвостатых звездах? И много и мало. Много потому, что научная история комет насчитывала уже более двух столетий. Мало, ибо слишком несовершенными средствами исследования располагали астрономы, чтобы разобраться в тайне хвостатых звезд.

Первым механиком, устремившим свои интересы в космос, был Иоганн Кеплер. «Великий законодатель неба», установивший, что движение планет происходит не по окружностям, а по эллипсам, умер в 1630 году в величайшей бедности. Смерть настигла Кеплера в придорожной харчевне, когда он ехал за жалованьем, которого император Фердинанд не платил ему на протяжении двадцати четырех лет.

Император Фердинанд не сумел оценить гениальности открытий Кеплера, но зато цену им отлично поняли товарищи по науке. Английский физик и математик Исаак Ньютон раздвинул рамки обнаруженных Кеплером закономерностей и вывел более широкий закон — закон всемирного тяготения. Новым законом не замедлил воспользоваться друг Ньютона, астроном Галлей. Ведь коль скоро этот закон оказывается всеобщим, то ему должны подчиняться и кометы. Так началась осада, планомерная и последовательная, ставившая своей целью раскрыть секреты хвостатых звезд.

Проанализировав орбиты известных ему комет, Галлей пришел к выводу, что три из них совпадают. Следовательно, рассудил он, речь может идти не о трех разных небесных телах, как было принято полагать в то время, а об одном и том же, периодически исчезающем и появляющемся. Теперь осталось сделать следующий шаг — предсказать очередное появление этой кометы.

Благодаря успехам того отдела астрономии, который принято называть небесной механикой, и эта задача была решена. В 1758 году прогноз Галлея, уточненный французским астрономом Клеро, сбылся. Хвостатая звезда — комета Галлея — появилась на небосводе в точном соответствии с расписанием, составленным учеными, резко повысив интерес к кометам. Просиживая ночи у телескопов, астрономы открывали все новые и новые хвостатые звезды, с восторгом повторяя изречение Кеплера: «Комет в мировом пространстве больше, чем рыб в океане».

На стыке XVIII и XIX веков пути комет уже не составляли большого секрета. Настала пора изучить их природу.

Обладая головной частью, зачастую превышающей по своим размерам Солнце, и хвостами, тянувшимися в космосе на сотни миллионов километров, кометы, с точки зрения «их содержимого», являли собой полную загадку. Ее-то и начали разгадывать астрономы поколения, предшествовавшего Бредихину и Жуковскому.

Более мощные телескопы позволили внести некоторую ясность. Удалось установить, что основная масса кометы располагается в ее головной части. Что же касается хвоста, то вследствие ничтожной плотности его так и прозвали «видимое ничто». Но почему же это «ничто» обычно выглядит изогнутым, чем-то вроде гигантской космической запятой?

Еще в I веке нашей эры римский философ Сенека, а восемьсот лет спустя и китайские астрономы подметили, что хвост комет неизменно направлен в сторону, противоположную Солнцу. Однако выводы из этого правильного наблюдения удалось сделать лишь в XIX столетии, когда ученые установили, что вещество, из которого состоят кометы, находится под воздействием притягивающих и отталкивающих сил Солнца.

На этом и заканчивается перечень фактов, известных Бредихину и Жуковскому. Тут-то и начинается та часть кометной астрономии, которая привлекла к себе внимание выдающихся русских ученых.

Мы не знаем, где беседовали они — то ли у Краснохолмского моста, на квартире Жуковского, то ли на Пресне, где среди кривых, порой не проезжих от грязи улиц стояло здание Московской обсерватории, то ли в стенах университета, где преподавали и тот и другой.

Мы можем предположить, что разговоры шли с карандашом и бумагой, с формулами и цифрами, как это и подобает в ученых беседах математиков и астрономов. Но зато мы точно знаем, что Федор Алексеевич поведал своему собеседнику о сделанных им выводах. А суть их можно сформулировать кратко: наблюдая за кометами, Бредихин установил взаимосвязь между формой кометных хвостов и движениями частиц составляющего их вещества. Он выяснил, что в зависимости от величины ускорений этих частиц хвосты комет можно разделить на три типа по их направлениям и степени изогнутости.