Последняя королева

– Что значит это вторжение? – вопросила я тоном, которым могла бы гордиться донья Ана.

Похоже, они не замечали, что под халатом я вся дрожу.

– Таков фламандский обычай, – ухмыльнулся худощавый, пытавшийся приставать к Сорайе. – Любим смотреть, как новобрачные ложатся в постель. Если, конечно, не хочешь, чтобы мы сперва обновили ее сами, красавица.

Остальные расхохотались. Они что, и впрямь забыли, к кому обращаются? Я посмотрела на Филиппа:

– Ваше высочество, ваши обычаи пока не стали моими. Прошу вас отослать этих господ.

– Конечно, – кивнул Филипп. – Вон отсюда, господа.

С горестными стонами мужчины вышли, громко топоча. Беатрис шагнула ко мне, но Филипп сказал:

– Ты и девушка – тоже. Я хочу остаться наедине с моей женой.

Присев в реверансе, Беатрис взяла разгневанную Сорайю за руку и повела в переднюю.

Дверь закрылась. Легкий сквозняк погасил свечу у кровати.

Когда мы остались одни, Филипп показался мне просто огромным, великаном с похожими на тарелки ладонями. Я с тоской подумала о покоях, которые делила с сестрами, где мы перешептывались в темноте под тихий храп спящих на соломенном тюфяке фрейлин. Что я должна была сделать? Чего он от меня ждал? Перебрав в уме множество данных мне полезных советов, я вспомнила, что мать всегда предлагала отцу кубок вина, когда он возвращался после долгого отсутствия.

– Не хотите ли вина, ваше высочество? – едва дыша, спросила я.

– Думаю, с меня хватит, – тихо рассмеялся он. Его рука потянулась ко мне. – Иди сюда.

Я попятилась, чувствуя, как пересохло во рту. Его пальцы ухватили меня за запястье и потянули к себе. Он наклонился ко мне, но я отвернулась.

– Прошу вас, ваше высочество, – прошептала я. – Я боюсь.

– Боишься? – Филипп помедлил. – Не думал, что ты способна на подобные чувства, моя огненная принцесса.

Кончики его пальцев ласкали мое запястье, будто перышко, и мне тут же показалось, словно рядом вспыхнули тысячи жаровен.

– Ну да. – Он улыбнулся, пристально глядя на меня. – Ты вовсе не боишься. Ты просто не уверена в себе. Но ведь ты же чувствуешь, моя милая Хуана? Чувствуешь, как я тебя желаю?

Сердце мое стучало, словно копыта несущихся галопом лошадей. Я судорожно вздохнула, не в силах пошевелиться. Другая его рука скользнула к моей талии, расстегивая украшенную драгоценными камнями пряжку халата, который соскользнул с плеч, легкий, словно крылья.

– Mon Dieu,[16] – выдохнул Филипп, – ты еще прекраснее, чем я представлял. – Он поднял взгляд. – А я, моя инфанта? Как по-твоему – я прекрасен?

Я не могла произнести ни слова, но мое молчание стало для него ответом. Широко улыбнувшись, он потянул запутавшиеся завязки своей рубашки.

Внезапно обретя уверенность, я отвела в сторону его пальцы и стала распутывать узлы. Чувствуя на лбу его горячее дыхание, раздвинула льняную ткань. Его грудь засияла в пламени оставшейся свечи. Я осторожно положила ладони на его кожу, восхищаясь ее гладкостью и крепостью мышц. Филипп застонал. Веки его затрепетали и опустились, и тут же вся моя смелость исчезла так же, как и появилась. Я растерянно отступила назад. Что я делаю? Он наверняка сочтет меня такой же распущенной, как полагала донья Ана.

– Нет. – Филипп снова сжал мою руку. – Не останавливайся. Обещаю, я не сделаю тебе ничего дурного.

Притянув меня к себе, он погрузил пальцы в мои волосы и отвел их назад с висков. Я почувствовала, как что-то твердое уперлось мне в ногу, и мне вдруг захотелось увидеть, что делает мужчину мужчиной.

Филипп прижался губами к моим. На этот раз его поцелуй был жарким и требовательным. Наконец я сделала то, чего хотела с того самого момента, когда впервые его увидела, – обхватив руками за плечи, прижалась к нему всем телом, чувствуя, как он развязывает тесемки моей ночной сорочки.

Врожденный язык наших тел взял верх. Мои руки страстно блуждали по его торсу, находя укромные места, прикосновение к которым заставляло его вздрагивать и стонать. Навалившись на меня, он стянул через голову мою сорочку, которая опустилась смятым облаком на пол.

Прежде мне не приходилось стоять обнаженной ни перед кем, кроме моих фрейлин, но стыда я не ощущала. Я знала, что у меня прекрасное тело, высокие твердые груди, стройная талия и тренированные годами верховой езды ноги. Взгляд Филиппа подтвердил мои мысли. Наклонив голову, он ласкал меня губами. Никогда прежде я не испытывала такого наслаждения. Я откинула голову назад, и губы его переместились ниже, возбуждая неведомый голод.

Едва слышный внутренний голос пытался предупредить меня, что на самом деле все должно быть иначе. Мне следовало ждать Филиппа в постели, а ему – задуть свечи и лечь рядом со мной, не снимая рубашки. Потом – краткий миг боли, и все. Нашей целью было зачать ребенка, а не разжигать в своих телах огонь, который, казалось, мог пожрать нас обоих.

Но желание, которое он пробудил во мне, уже невозможно было погасить. Он приподнял меня за талию, и я в диком экстазе обхватила его ногами. Наши тела слились в первобытном танце. Что-то шепча и обжигая жаром мои бедра, он опустил меня на постель.

Лицо его скрывала тень, но он не сводил с меня взгляда.

– Покажи мне, – проговорил он. – Покажи мне все.

Внезапно рассмеявшись и ощущая неудержимую радость, я медленно и сладострастно развела ноги, хотя никогда прежде не думала, что способна на такое. Помедлив, Филипп расстегнул гульфик и развязал тесемки панталон, которые бесформенной грудой упали у его ног.

Я никогда еще не видела ничего прекраснее.

Он словно весь состоял из мускулов и сухожилий, кожа его походила на белый камень, широкий торс переходил в стройные, полные ненасытной жажды бедра.

– Тебе нравится, маленькая инфанта? – спросил он, и я кивнула, сгорая от желания.

Он упал на постель. Пальцы его, казалось, были повсюду, изощренно обследуя мое тело и разжигая в нем еще больше огня. Наконец, когда я начала вся дрожать и услышала собственные хриплые вздохи, он закинул мои ноги себе на плечи и резким движением вошел в меня.

От острой боли у меня перехватило дыхание, и я инстинктивно выгнулась ему навстречу. Мы слились воедино, хватая друг друга руками и пожирая губами, пока все его тело не изогнулось дугой, извергая семя.

– Теперь, моя Хуана, – выдохнул он мне в ухо, – теперь мы единое целое.

Глава 7

Два дня спустя нас еще раз поженили – в соборе. Знати и духовенства, свидетелей нашего союза, вполне хватило, чтобы удовлетворить даже завышенные требования доньи Аны.

Последовало еще одно большое пиршество. Когда оно было в самом разгаре, Филипп схватил меня за руку и со смехом потащил через дворец в мои покои. Заперев дверь, он бросил меня на ковер и стал срывать одежду. С ковра мы переместились на кровать, лаская друг друга руками и губами на пахнущих лавандой простынях. Следуя его стонам и шепотам, я старалась показать ему, что быстро учусь, находя удовольствие не только в том, что он делал со мной, но и давая ему то, чего желал он сам.

Позже, лежа среди смятых простыней и глядя в потолок, я вдруг поняла, что вспоминаю тот день, когда перед моими глазами впервые предстало великолепие покоренного мира мавров. Тогда я чувствовала то же, что и сейчас, – невероятный восторг и веру в чудо.

Я повернулась к Филиппу. Он лежал, закинув руку на лоб.

– Что? – пробормотал он, привлекая меня к себе.

Глаза его были полузакрыты, словно он боролся со сном.

– Хочу рассказать тебе про Испанию, – прошептала я.

– Давай, – лениво улыбнулся он. – Расскажи.

И я начала рассказывать, воссоздавая в погруженной во мрак комнате краски и образы моей страны. Я вновь переживала поход на Гранаду и видела мать в воинских доспехах во главе ее войска. Снова слышала свист катапульт и вызывающий смех отца, шагавшего через ряды бойцов. Стояла на берегу океана, глядя, как уходит в море Колон на галеонах, которые мать купила на свои драгоценности; ехала вместе с процессией в Толедо, чтобы увидеть возвращение Колона с экзотическими птицами в клетках и туземцами из неведомых земель. Танцевала в зале, ссорилась и мирилась с сестрами, следовала за слетавшимися на закате летучими мышами и в последний раз смотрела на молчаливую, похожую на льва Альгамбру. Закончив, я обхватила руками колени, и глаза мои наполнились слезами.

16

Бог мой (фр.).