Подростки

— А где ваш третий? — спросила я.

Парни заулыбались, но ничего не сказали.

— Видишь, мы все-таки встретились, — широко улыбался Толик.

— Мир тесен, — ответила я.

— Отметим встречу? — предложил рыжий.

— Конечно, — сказал Толик.

— Нет, мальчики, нет — давайте поедим, но без градуса.

— Ну, нет. По чуть-чуть надо, — рыжий поднялся и вышел из купе.

Только теперь я сообразила, что в этот раз я еду не в плацкарте, а в купе, и ситуация с солдатиками будет посложнее, особенно если они сейчас примут на грудь.

— Не забыла? — Толик придвинулся совсем близко.

— Да нет, склероза еще не наблюдается.

— И я не забыл, — и вдруг он резко и неожиданно поцеловал меня в губы.

— Господи, перестань, ты что, с ума сошел, что ли? — я едва вырвалась.

— Я же люблю тебя, ты же знаешь, — сказал он.

— С каких это пор? — спросила я, переводя дыхание.

— Да ты все забыла! Помнишь, как целовались в тамбуре?

Что я должна была отвечать? Помню, конечно. Рассказать про Романа? Или оправдываться, что в тот раз мы не целовались, это он приставал ко мне, что не одно и тоже.

И то, и другое показалось мне глупым. И я промолчала. Он же, видимо, понял мои слова как одобрение его действий и придвинулся ближе.

— У тебя мама хорошая? — спросил.

— Хорошая, а зачем ты спрашиваешь?

— А твоей маме зять не нужен?

Сначала я не уловила смысл вопроса. Потом дошло, и я рассмеялась. Могуч наш русский язык, могуч.

— Ага, значит, нужен, — обрадовался Толик.

— Мне рано еще.

— Тебе рано, а маме пора, — цокнул языком Толик и положил мне ладонь на ногу.

— Убери, а то сейчас как тресну, — тихо сказала я.

— Треснешь — зашьем, нитки есть, — ответил Толик, но ладонь убрал.

Дверь открылась, и вошел рыжий. Только сейчас я заметила, что он отпустил усы.

Рыжий принес вино, водку, колбасу.

— Зачем колбаса, у меня целый кролик, — сказала я.

— Умный кролик сел за столик, — промурлыкал Толик, застилая стол газетой.

— Сейчас будут стакашки, — заявил рыжий и снова исчез в дверях.

— Ну, малышка, выставляй свою снедь.

— Сейчас, сейчас, — честно сказать, мне тоже хотелось есть.

Теткины разносолы заполняли поверхность стола. Каждое новое яство вызывало у служивых бурю эмоций. О, грибочки! О, помидорчики! О, сальцо! О, кролик!

Мне было приятно, что они так восторгаются. Словно я сама это все приготовила.

— За встречу! — Толик налил мне немного вина, а себе и рыжему — водочки.

— За новую встречу, — уточнил рыжий.

— За вас, — почему-то сказала я.

— Нет, за нас потом! Сейчас — за встречу.

Они выпили залпом. Я глотнула немного и поставила стакан.

— Надо допить. Видишь, как поезд трясется? Иначе вино разольется.

— Ты прямо рифмами заговорил. Не нужно было столько наливать.

— Сколько? Тут сто грамм.

— Ага, знаем мы ваши сто грамм.

— Ну, ладно, мы по второй, а ты расправишься с первой. За тебя, малышка!

— Что-то вы, мальчики, резво начали.

Но они уже выпили по второй и выжидательно, молча смотрели на меня. Я выпила.

Знакомое тепло разлилось по телу. Черт, не потерять бы контроль над собой. Я отметила про себя, что совсем не думаю ни о Романе, ни о своих проблемах.

Почему-то вспомнилось, как в первый день приезда я сказала Ирке, что у меня есть парень, имея ввиду вот этого Толика. Чудно устроена жизнь.

— Ну, как тетка? — спросил Толик.

— Мы за нее должны выпить, — заявил рыжий, — за ее кроликов.

— Погодь, успеем, так как тетка? — повторил свой вопрос Толик.

— Тетка — лучше всех, — улыбнулась я.

— А как кузены, по ночам спать не мешали?

Кровь ударила мне в голову. Откуда он знает? Или это случайный вопрос?

— Какие еще кузены? — нашла в себе силы промолвить я.

— Ну, кузены бывают двоюродные, троюродные, — начал перечислять Толик.

— Родные и не очень, — встрял рыжий.

— Ну, ладно, давай за твою тетку, — Толик налил снова, как в первый раз.

— За тетку! За дядьку! — обрадовался рыжий. — За кроликов!

— Серьезно, давай за нее, — Толик придвинулся ко мне.

— Давай, — я вспомнила тетку, и мы выпили.

— До дна — это хорошо, — тихо сказал Толик, — тебя никто не обижал?

— Нет, кто меня будет обижать? — я вдруг почувствовала, что опьянела.

— Ну, всякие плохие мальчики.

— Нет, никто не обижал. А как ваша командировка?

— Задание Родины выполнено, — он икнул.

— Так где же Вася? — имя чернявого неожиданно всплыло в моей памяти.

— Вася уже дома. То есть, в войсковой части номер т-сс, — он прижал палец к губам.

— Он завершил пятилетку досрочно, — умничал рыжий. Его уже развезло.

А вот его имя я вспомнить не могла.

— Колян! Угомонись, — попросил Толик.

Коля. Надо же, забылось совсем.

— Еще по одной, и неугомонный Колян угомонится, — сказал рыжий о себе.

Он с трудом родил слово «неугомонный», и я вспомнила, что такие же проблемы были у него и в прошлый раз. Только слова были другие. Значит, скоро он уйдет в отключку.

И мы останемся с Толиком одни.

Четвертое место было свободно. И никто уже не придет. Ночной перегон длинный, остановок практически нет. Я посмотрела в окно. Уже совсем стемнело. Вечера стали холоднее. Лето заканчивалось.

Солдатики опять налили. Кролик был уже наполовину съеден.

— Давайте еще по одной, за зайчиков, — с трудом ворочая языком, сказал рыжий.

— Нет, я не буду, — ответила я.

— А вот теперь — за нас, — сказал Толик.

— Но за нас мы уже пили.

— Нет, то мы пили за тебя, а теперь — за нас.

Будь что будет, подумалось мне, и я снова выпила. До дна.

Колян едва успел упасть на свою верхнюю полку и тут же отрубился.

Дальнейшее я помню с одной стороны хорошо, с другой стороны все так странно, словно это происходило и не со мной вовсе.

Толик неторопливо собрал со стола. Затем налил еще по чуть-чуть. Мы с ним чокнулись стакашками. Пойдешь за меня замуж, спросил он. Пойду, ответила я.

Дай мне твой адрес. Я дала. Я тебе напишу, сказал он. Напиши, сказала я. Я в тебя влюбился. Я в тебя тоже, ответила я. Он осторожно обнял меня и стал целовать. Не надо, юбку помнешь, прошептала я. У тебя красивые ноги, ты это знаешь, спросил он. Теперь знаю. Чулок не носишь? Лето, какие еще чулки. Можно, я расстегну тебе кофточку, жарко же? Расстегни. Я закрою дверь на замок? Закрой. Я постелю постель? Постели. Иди сюда. Зачем, моя полка здесь. Тогда я к тебе приду. Не смей, слышишь? Слышу, а ты слышишь, как стучит мое сердце? Слышу. Давай, я послушаю твое, снимем кофточку совсем, жарко же. Да, жарко. Какой у тебя красивый лифчик, можно, я и его расстегну? Перестань, ты что. Я не что, я кто, я твой жених, мы с тобой поженимся, вот увидишь, боже, какая у тебя грудь. Какая? Что ты делаешь, мне стыдно, вдруг кто зайдет. Любимая, никто не зайдет, как снимается твоя юбочка, жарко же. Вот, застежка сбоку. А ты почему все еще одет, жарко же. Сейчас, сейчас, юбку снимать вверх или вниз? Да ты что, никогда не раздевал девушек? Нет, не раздевал. Врешь зачем? Погоди, порвешь, я сама сниму. Любимая, давай, ляжем рядом. Но жарко же. Нет, мы ведь разделись, и теперь скорее холодно, прижмись ко мне. Да, холодно. Какие у тебя горячие губы и пахнут вином. Это потому что ты подпоил меня. Люблю тебя, а ты меня? А я? Я не уверена, милый, а вот это снимать не надо. Почему, разве ты спишь в них? Дома снимаю, а в поезде — извините. Так это наш дом, любимая, пока такой, потом я построю большой и хороший, мы поженимся, у нас будут детки, приподнимись малость. Ты с ума сошел, что ты делаешь, вдруг Колян проснется. Колян проснется завтра к обеду, я положу их вот сюда, где уже лежит лифчик. Боже, Толик, не надо, давай в другой раз, ну, пожалуйста. Лена, любимая, другой раз, конечно, будет, но сегодня такая ночь, позволь мне любить тебя. Мне будет больно. Но я осторожно, любимая, я возьму себе твою боль, не сжимай так колени. Я боюсь, боюсь. Раздвинь пошире, прошу тебя, вот так, а теперь просто лежи и ни о чем не думай, лежи и все, дай мне твои губки, дай. Толик, мне больно. Все, все, все, любимая, все моя девочка, вот так, вот так, смотри, как славно, а ты не хотела, и уже не больно, правда, вот так, вот так. Мамочка, что ты со мной делаешь, я боюсь, мамочка. Милая, все хорошо, я с тобой, я сейчас, я сейчас, милая, вот оно, это мгновение, вот оно, вот, вот, ты чувствуешь, любимая, вот, вот. Вот и все, любимая. Вот и все. А ты боялась.