Подростки

Дальнейший процесс трудно поддается описанию, так как, мне кажется, ни она, ни я уже ничего не контролировали. Я был то дерзким и грубым, то послушным и нежным. Она пыталась перехватывать мою руку, но получалось так, словно она сама показывает мне, какую новую ласку ей хотелось бы освоить.

С диким восторгом я скользнул пальцами под край ее трусиков, ощутил курчавый лобок и нежную увлажненную щелку. Вдоль нее некоторое время робко гулял мой средний палец, сердце мое за малым едва не выскакивало из груди, к моему невероятному удивлению, ее тайное ущелье еще больше увлажнилось, я вспомнил Мишку с его короткими поучениями, типа «гладь, пока не станет мокрой, потом можно снимать трусы, сопротивления не будет». Я последовал великому учению и начал сдвигать вниз ее спортивные брючки, странно, но они соскользнули с ее попки легко и просто, хорошо помню, что Тамара слегка приподняла нижнюю часть своего тела, чтоб облегчить мою участь. Совсем как у шмелей, подумал я.

Вместе с брючками снялись и трусики.

Лишь мгновение я лежал неподвижно. Я снова попытался развернуть ее к себе лицом, она воспротивилась. Хорошо, пусть будет так, подумал я про себя.

Одним движением я сдернул с себя брюки и трусы. Было совсем не так, как с Танечкой, кромешная тьма была моим союзником. И хотя мы оба оставались спеленатыми в коленях не снятой до конца одеждой, свобода действий была невероятной. Я слегка нажал пальцем и, о чудо, он проскользнул в ее мокрую щелку. Я задвигал пальцем, имитируя предельную ласку, я почувствовал, как навстречу моему пальцу выскочил совсем маленький шустрячок, я знал о его существовании, Мишка рассказывал, я тронул его, и тут произошло непредвиденное, Тамара громко застонала.

Это был какой-то особый, страстный и сладостный стон.

Я попытался зажать рукой ее губы, но лишь накрыл сверху ее ладонь, видимо, она уже давно сама зажимала себе рот.

Я стал толкать между ее бедрами своего дружка, но она крепко сжимала ноги, я совсем не сильно нажал коленом и получил пропуск в неведомое.

Первым, на что наткнулся мой разгоряченный дружок, был мой собственный палец, который уже вполне освоился в новой обстановке. Девочка дышала резко, громко, наверное, так же дышал и я, но уже ничто не могло меня остановить.

Я попытался направить своего дружка туда же, где продолжал свои возвратно-поступательные движения мой палец-победитель, но у меня ничего не получилось.

Выгнувшись, насколько было возможно, я отодвинулся от ее спины, природа подсказывала, что так будет лучше, и, действительно, кончик моего дружка погрузился в нежную пещерку и теперь находился вплотную с моим пальцем.

Дикая, неописуемая страсть охватила меня, я старался задвинуться глубже, но почему-то не получалось. И вдруг я почувствовал, что Тамара делает попкой движение навстречу мне, навстречу моему дружку.

И это ее движение стало последней каплей, переполнившей сосуд моего желания.

Я дернулся и почувствовал, что кончаю, струи моей малофьи выплеснулись в ее тело. Еще! Еще. Еще… И еще чуть-чуть. И еще. Я содрогался, я не управлял собой.

Кажется, я стонал каким-то плачущим стоном. Кажется, она — тоже.

Помню, что хватал ртом воздух и не мог надышаться. Жутко хотелось пить.

Помню, что груди ее стали на мгновение твердыми, как яблочки.

Помню, что целовал ее спину, шею, щеки. Помню, что она так и не повернулась.

Помню, что прислушался, стараясь понять, нет ли в палатке проснувшихся от наших стонов. К какому выводу пришел — не помню.

Как привел в порядок свою одежду, как оделась она — не помню.

Но я хорошо помню другое. С первого мгновения после того, как мы разжали наши объятия, закрался в мою несчастную голову червячок сомнения.

Все ли я сделал так, как надо?

То что произошло, это и есть то, после чего я могу считать себя мужчиной?

Я овладел девушкой или нет?

Может, это и глупо, но беспокоило только одно, то, что я не ввел ей полностью.

Контакт вроде и был, но такой поверхностный. Да, я выплеснулся в нее, но где-то тут, почти на отмели.

У Зины с физруком вон как было. Он, похоже, доставал ей до желудка.

Помню, что гладил ее везде. Груди — они стали снова мягкими и упругими. Живот и ниже. Там везде было жутко мокро. Она даже оттолкнула мою руку.

Помню, что шепнул ей, что люблю ее. Помню, что она не ответила.

Как она отодвинулась, и как я заснул — не помню.

— Девственники налево, остальные направо, — кричала мне Африкановна.

От ужаса я проснулся.

— Девочки налево, остальные направо, — это Африкановна строила всех на зарядку.

Я дико проспал. Я был в палатке один. Сначала я сел, а затем снова упал на подушку. События минувшей ночи всколыхнули мой разум. Что это было?

Любовь? Какая тут любовь! Похоть, разврат! Прости, господи.

Но все равно, в моей жизни такого еще не было. Спасибо тебе, Томочка.

Я вышел из палатки, незаметно прошел к умывальнику, умылся.

Зарядка уже кончилась, пионеры готовились к завтраку. Я поискал глазами свою ночную подружку и был чрезвычайно удивлен, даже обижен, увидев ее в компании своих друзей. Все шестеро сидели поодаль и о чем-то разговаривали.

Я подошел к ним. Я неотрывно смотрел на ее лицо. Она же мельком взглянула на меня и все. Они притихли. Нужно было что-то сказать, но что?

— Ну, как вам поход? — наконец выдавил я из себя гениальную мысль.

— Нормально, — ответил один из юношей.

— Как спалось? — продолжал я, чувствуя, как земля потихоньку уходит из-под моих ног.

— Нормально, — ответила она и посмотрела мне прямо в глаза.

Тамара, пойдем со мной, захотелось сказать мне ей, что ты тут делаешь, ведь мы с тобой вон что делали ночью, значит, ты теперь моя, а я твой, зачем тебе эта компания, пойдем, я буду любить тебя всегда, только пойдем, я так давно мечтал о девушке, чтоб была моя, совсем моя, как ты…

— Ладно, пошли на завтрак, — сказал один из парней и поднялся.

И Тамара, моя Тамара, вдруг протянула ему руку и капризно пропела:

— Ну, тогда помоги встать, тоже мне, кавалер.

Они ушли, а я стоял, как оплеванный. Наверное, ночи не было. Вероятно, мне все почудилось. Иначе как это можно было объяснить? Или я все сделал так плохо?

Но почему она мне все это позволила? Ведь я ничего не делал насильно.

Так и стоял я китайским болванчиком. Кто я теперь?

Девственники — налево, остальные — направо! А мне куда?

Тетрадь Лены

Нет, мир не перевернулся. Мои отношения с Романом остались, как мне казалось, для всех тайной. Месяц пролетел, словно один день, и пришел вечер, когда мне нужно было уезжать. Опять вокзал, опять наш поезд, меня провожали тетка, Ирка и Роман. Большая проблема — как увезти ответные дары: три коробки и чемодан.

Роман все время находился рядом, он то и дело заботливо придерживал меня за талию. Я чувствовала себя неуютно, я стеснялась тетки, мне казалось, что она о чем-то догадывается. Зато Ирка была весела и беззаботна.

Роман затащил вещи в купе. Я оставалась в коридоре.

В последний момент они все по очереди поцеловали меня. Роман что-то шепнул, но я не расслышала. И вот я в вагоне одна, я смотрю на них сквозь оконное стекло, но вижу перед собой только Романа. Я все думаю, как такое могло произойти, что мне теперь делать, должна ли я писать ему, кто он теперь — мой парень или тайный любовник, и все случившееся надо хранить за семью печатями?

Локомотив дернул, и мы медленно поехали.

Я помахала им рукой, мне хотелось плакать.

Их фигуры становились все меньше и меньше и наконец исчезли за деревьями.

Постояв с минуту, я повернулась и открыла дверь в купе. Ничего себе! В купе сидели двое из тех троих солдат, с которыми я ехала сюда месяц назад.

— Привет, малышка, — сказал Толик.

— Здравствуйте, — выдавила я из себя. — Вот так встреча.

— О, наша старая любовь, привет, привет, — улыбнулся рыжий.