Не отверну лица

Часы показывали пять утра. «Никаких распоряжений из штаба больше не поступит, — заключил лейтенант. — Теперь ты сам себе и командир полка, и начальник штаба, и главнокомандующий... Окружение...»

— Веретенников... Пахтеев! — позвал лейтенант и выпрыгнул из окопа.

Пространство между окопами и лесом заволокла густая пелена, похожая на дымовую завесу. Туман. Командир с иронией отметил это напрасное усердие природы, обеспечивающей ему скрытый отход.

— Я тут, товарищ лейтенант! — прозвучало рядом, и командир услышал справа прерывистое дыхание торопившегося человека. Это помощник командира взвода Пахтеев. Данчиков любил этого немного наивного, не всегда расторопного, но преданного ему человека за пунктуальную исполнительность.

Поняв по глазам командира взвода, что сейчас последует вопрос о связном, Пахтеев упредил этот вопрос:

— Веретенников не вернулся, товарищ лейтенант... Только он ушел — и танки немец бросил на Сосновку.

Было просто невероятно, что он, лейтенант, задремал в эти мгновения. Но так случается иногда: после нескольких бессонных ночей вдруг сразит усталость...

Данчиков сцепил зубы от досады. Но упрекнуть Пахтеева было не в чем: лейтенант не приказывал разбудить его, если танки пойдут на Сосновку. Не было именно такого приказа.

— А ракеты от штаба? Проглядел? Ух ты, шляпа!..

— Никак нет, товарищ лейтенант. Про ракеты я хорошо запомнил: если зеленая — отходить, если красная — биться до последнего, ждать подкрепления... Ни зеленой, ни красной...

«Накрыли штаб», — зло подумал Данчиков, но выругал почему-то связного Веретенникова.

— Выводи взвод, отходить будем, — сказал, обретая уверенность.

Бойцов вместе с Пахтеевым было четырнадцать. Почему это называлось взводом — неизвестно. Вероятно, потому, что группе Данчикова было придано три ручных пулемета, два противотанковых ружья — вооружение по тому времени на целый взвод...

Бойцы стали в одну неровную шеренгу, кто за кем. Двое уже раскатали шинели и держали их внапашку.

Дав знак Пахтееву идти, лейтенант обошел окопы. Ему жаль было оставлять хорошо замаскированную позицию. Взводу пришлось здесь попотеть до кровавых мозолей, вгрызаясь в окаменевшую глинистую почву. Они могли погибнуть здесь же, они должны были погибнуть, если бы танки не свернули в сторону.

Два часа Данчиков шел во главе жиденькой колонны молча, не оборачиваясь. По дружному топоту сзади, по сдержанному говору бойцов он чувствовал, что все они понимают необычность своего нынешнего маршрута и не нуждаются в излишних командах, которые только раздражали бы и без того собранные в комок нервы людей.

Невеселые шутки выдавали настроение идущих за спиной командира.

Почти нога в ногу с ним рядом, лишь время от времени забегая наперед, шел снайпер Саганбек Саидов.

Следом за Саганбеком — петеэровцы Юрий Сапронов и Михаил Халетов. Первый — звонкоголосый весельчак и острослов из харьковских рабочих; второй — смуглый, низкорослый татарин из-под Саратова. Дальше, посапывая под тяжелой ношей боезапаса к противотанковому ружью и беззлобно поругиваясь, семенил слесарь из Дружковки Иван Трубицын... Замыкал колонну, конечно, Пахтеев. Единственный кадровый во взводе, немного простоватый, но старательный воин, с неизбывными привычками сельского парня, он без команды занимает последнее место на левом фланге после того, как к ним прикомандировали Шаруна...

Матвей Иосифович Шарун был белой вороной в мятежной стайке парней. Сорокапятилетний усатый мужчина, отец троих взрослых детей, он больше всех страдал от резкой перемены образа жизни: сторонился солдатского общества, сетовал на судьбу, на здоровье, вяло и неловко выполнял команды.

«Шарун у нас вроде хрена, — вспомнил взводный слова бойца Сапронова. — Чтоб жизнь не такой сладкой казалась...»

В начале девятого утра, жиденько процеживаясь сквозь ветви деревьев, засверкало солнце. Мало кто обратил на него внимание, мало кто обрадовался началу погожего дня.

Лейтенант остановился у высокой ольхи, достал карту. По его расчетам где-то справа, на северо-востоке, должен быть небольшой населенный пункт...

Бойцы подходили и, не ожидая разрешения, опускались у ног командира, вопросительно поглядывая ему в лицо. Воротники их гимнастерок были расстегнуты, ремни съехали набок под тяжестью гранат.

«Партизаны», — с усмешкой подумал Данчиков. Он любил подчас характеризовать этим словом наиболее недисциплинированные подразделения, мало вдумываясь в действительный смысл этого слова.

— В болоте на брюхе ползал, с лодки по фрицам бил на Днепре, даже с самолета один раз кидали, а вот в лесу воевать еще не приходилось, — заговорил Сапронов, присаживаясь на поваленное грозой дерево.

— В лесу обороняться красиво, — заметил ему Пахтеев, сузив хитроватые глаза, — один раз стрельнешь, а покажется будто десять.

Выслали разведку. Саганбек Саидов ушел в сторону предполагаемой деревни. Юрий Сапронов должен был прощупать лесной массив левее. В этой стороне карта пересекалась лишь бледным пунктиром, обозначающим лесную тропу.

Казах Саидов вернулся в установленное командиром время. Еще издали была заметна его тревожная взволнованность. Подвижными карими глазами он строго уставился в лицо командира:

— Немцы, товарищ лейтенант!

— Где и сколько? — недовольно отозвался командир.

— Человек двадцать... До крайней хаты два-три километра... — Отдышавшись, он добавил четко: — Деревня хорошо просматривается из лесу... Три мотоцикла с колясками и грузовик у колодца... Кажется, рация.

Близость врага всполошила бойцов. Они повскакали с земли, стали затягивать пояса, щелкать затворами.

— Спокойно, товарищи, разрешаю сидеть, — скомандовал Данчиков и сам присел на корточки, закладывая карту в планшет.

Задав Саидову еще несколько вопросов, он распорядился выставить у деревни дозор с ручным пулеметом. «Дождемся Сапронова и, может быть, обстреляем фрицев», — решил он.

Молодые бойцы между тем отвели Саидова в сторонку и, стыдясь своего любопытства, принялись подробно расспрашивать разведчика.

Саидов в коротком докладе не все успел сказать командиру. Он побывал в деревне до того момента, когда ее заняли немцы. Он поспешил уйти из деревни, заслышав шум моторов, думая, что к лесу прибилась какая-либо наша часть из рассеянных в бою. Уже из-за кустов разглядел белые кресты на машинах.

И женщины и дети готовы были немедленно покинуть свои дома, просили Саидова взять их с собой в «красноармейскую часть». Бойцы молча слушали Саидова, мучительно переживая каждый по-своему это бедствие, свалившееся на головы беззащитных женщин и ребят.

Кто-то спросил:

— Мужчин совсем не осталось в деревне?

Саидов помедлил с ответом.

— Старикашка один выходил из сарая по нужде... Хроменький, белый, как одуванчик. И с ружьем. Чудно!..

И снова молчание, только клубится густой махорочный дым над головами.

Саидов через некоторое время спросил весело:

— Эй, ребята, кто у нас из Донбасса?

— Ну я! — К казаху приблизился отделенный Егор Бараев, который все время стоял, прислонившись к сосне, задумчивый более других. Глаза воина были с красноватыми прожилками на белках — от переутомления.

— Не похоже, — подозрительно и как-то по-новому осмотрел своего товарища казах.

— Почему не похоже? — возмутился Бараев. Он досадливо махнул рукой и сел вполоборота к Саидову, думая, что тот затеял какую-нибудь шутку над ним. — А что ты, сайгак, вообще понимаешь в шахтерах? Ты видишь, у меня в ресницах угольная пыльца — ее за год не отмоешь ни в какой бане. Я по этому признаку любого горняка завсегда угадаю, хоть ты его в миллионную толпу спрячь... Если хочешь знать, забойщиков богатырями запросто в газетах называют! — гордо закончил Бараев и, вдруг смутившись, одернул гимнастерку, повернулся, собираясь уходить.

— Как раз о богатырях и хотел спросить! — уточнил казах. — Но если шахтер отличается только черными бровями, тогда все это выдумка.