Страница 10 из 19
— А он достаточно опытен в расследовании убийств?
— Она, — поправил меня Пеллегрино. — Наш шеф — женщина.
— В самом деле?
— Да. Это выборная должность. Она набрала достаточно голосов.
В его голосе я уловил явные нотки сожаления и покорности судьбе. Таким тоном обычно объявляют о крупном поражении своей команды. Имеем то, что имеем.
— Вы боролись за это назначение? — спросил я.
— Мы все за него боролись, — ответил он. — Кроме детектива. Он уже мучился со своими почками.
Я ничего не сказал в ответ. Машину вдруг стало трясти и качать. Шины автомобиля Пеллегрино были стертыми и мягкими. Машина шла по щебеночно-асфальтовому покрытию, издавая при этом глухое рычание. Впереди вечерняя мгла успела уже окончательно сгуститься. Пеллегрино включил фары, свет которых освещал дорогу примерно на пятнадцать футов впереди. А дальше была непроглядная темень. Дорога была прямая, как тоннель, проложенный среди деревьев. Деревья переплелись ветками, но как-то по-особому, словно каждое дерево старалось обеспечить себе лучшие условия; как сорняки, старающиеся ухватить побольше света, воздуха и минералов, ведущие себя так, будто сто лет назад сбросили семена на вспаханную, но покинутую пашню. Свет фар время от времени вырывал сплетения веток из тьмы, и тогда они казались неподвижными, словно замороженными. Рядом с одним из боковых проездов я заметил косо висящий знак-указатель; на его выгоревшей от солнца поверхности темнели ржавые пятна величиной с монету, появившиеся после того, как краска облупилась. Это была реклама отеля под названием «Туссен», сулившая такие же условия, как в отелях на Мейн-стрит и номера наивысшего качества.
— Ее выбрали благодаря фамилии, — сказал Пеллегрино.
— Это вы о шерифе?
— Да, ведь мы о ней говорили.
— Как это? А что у нее за имя?
— Элизабет Деверо, — ответил он.
— Звучное имя, — согласился я. — Но не лучше, чем, к примеру, Пеллегрино.
— Ее отец был шерифом до нее. И его все любили… в определенных кварталах. Мы уверены, что многие голосовали за нее в память об отце. А может быть, они думали, что все еще отдают голоса ему самому. Может, они еще и не знали, что он помер. Нужно время на то, чтобы новости дошли до некоторых кварталов.
— Неужто Картер-Кроссинг настолько большой город, что он разделен на кварталы? — удивился я.
— Я бы сказал, на половины. На две половины. На западную от железной дороги и на восточную.
— С одной стороны лицевая, с другой — оборотная?
— Как и везде.
— А с какой стороны Келхэм?
— С восточной. Вам надо проехать еще три мили. Через оборотную половину.
— А на какой стороне отель «Туссен»?
— А вы не собираетесь остановиться у своего друга?
— Надо сначала найти его. Если я вообще его найду. А пока мне же надо где-то жить.
— «Туссен» вам подойдет, — сказал Пеллегрино. — Я довезу вас дотуда.
Так он и сделал. Мы выехали из тоннеля, образованного деревьями, и лес незаметно сменился в тянущееся по обеим сторонам дороги чахлое мелколесье, заросшее высокими сорняками и захламленное мусором. Дорога преобразилась, превратившись в асфальтовую ленту, протянутую по широкой плоской равнине шириной с футбольное поле. Повернув направо, мы выехали на прямую улицу, застроенную низкими домами. Очевидно, это и была Мейн-стрит. Об архитектуре здесь, похоже, и не слыхивали. Вокруг были просто строения, по преимуществу старые и деревянные; некоторые стояли на высоко поднятых каменных фундаментах, образующих цокольные этажи. Мы проехали мимо здания с вывеской «Ведомство шерифа города Картер-Кроссинг», после которого был незастроенный пустырь, а потом — кафе, за которым стоял отель «Туссен». Когда-то он знавал лучшие времена. Отель был выкрашен в зеленый цвет с окантовкой, лепными украшениями, кованными перилами по балконам второго этажа. При взгляде на него в голову приходила мысль, что это копия какого-то строительного проекта, позаимствованного в Новом Орлеане. На фасаде красовалась выцветшая вывеска с названием отеля и ряд освещающих главный фасад тусклых фонарей, три из которых не горели.
Пеллегрино остановил машину, я поблагодарил его за услугу и вышел. Он, сделав широкий разворот, поехал назад по дороге, по которой мы только что приехали сюда; очевидно, он ехал к ведомству шерифа, чтобы оставить машину на парковке возле него. Я же, поднявшись по влажным деревянным ступеням, прошел по пружинящему под ногами полу деревянной веранды и вошел в дверь отеля.
Глава 09
Пройдя через дверь, я оказался в небольшом квадратном вестибюле со стойкой администратора, за которой никого не было. Стертые деревянные доски пола были застелены старым потертым ковром с рисунком в средневосточном стиле. За многие годы существования отеля прочное дерево стойки администратора отполировали до блеска. К стене позади нее была прикреплена доска с гнездами для ключей от номеров: четыре ряда по семь гнезд в каждом. Двадцать восемь номеров. Ключи от двадцати семи находились в своих гнездах. Ни в одном из гнезд не было ни письма, ни записки, ни какого-либо другого средства оповещения.
В стойку был вделан колокольчик — небольшая медная чашечка, позеленевшая по краям. Я дважды нажал на торчащую сверху кнопку, и мелодичный негромкий динг-динг дважды прозвучал через короткий промежуток времени, но безо всякого результата. Никто не появился. Рядом с доской с гнездами для ключей была закрытая дверь, которая так и осталась закрытой. За этой дверью, похоже, комната для обработки и хранения документов, подумал я. И, по всей вероятности, пустая. Я не находил причины, по которой хозяин отеля намеренно противился тому, чтобы удвоить показатель заселенности своего заведения.
Постояв еще немного, я попробовал открыть дверь в левой стороне вестибюля. Она открылась; за ней располагалось какое-то неосвещенное помещение, пахнущее сыростью, пылью и плесенью. Напрягая зрение, я разглядел непонятные предметы, которые в темноте принял за кресла. И тут словно все вымерло. Ни одной живой души. Я вернулся в вестибюль и снова нажал на кнопку звонка.
Никакого ответа.
— Эй, кто-нибудь! — закричал я.
Никакого ответа.
Решив на некоторое время прекратить попытки поселиться в отеле, я пошел назад через шаткую веранду, вниз по мокрым ступеням и, выйдя на улицу, остановился на тротуаре в тени под одной из перегоревших ламп. Тут тоже никого не было. По другую сторону Мейн-стрит выстроился длинный ряд невысоких зданий. Похоже, магазины. Все окна в них были темными. За домами чернела непроглядная темнота. Ночной воздух был чистый, сырой и чуть теплый. Март в Миссисипи. С точки зрения метеорологии такая погода могла быть во многих местах. До меня долетал легкий посвист бриза в ветвях далеких деревьев и слабые перекатывающие звуки, похожие на падение мелких песчинок или возню термитов, поедающих дерево. Я услышал гул вытяжного вентилятора, встроенного в стену кафе, расположенного чуть дальше по улице. И больше ничего. Никаких звуков, издаваемых человеком. Ни голосов. Ни шума пирушки, ни шуршания автомобильных шин, ни музыки.
Ночь вторника вблизи военной базы.
Нетипично.
После обеда в Мемфисе я ничего не ел, поэтому направился в кафе. Это было узкое, вытянутое в длину здание, торцевая стена которого выходила на Мейн-стрит. Вход на кухню располагался, по всей вероятности, позади здания. Внутри, сразу за входной дверью, стоял столик распорядителя, а на стене висели платный телефон и перечень подаваемых блюд. Чуть подальше по обеим сторонам длинного прохода стояли столики: с левой стороны для четырех персон, с правой — для двух. Кабинок в зале не обнаружилось. Единственными посетителями заведения была супружеская пара примерно вдвое старше меня по возрасту. Они сидели лицом к лицу за столиком на четыре персоны. Супруг укрылся газетой, супруга уткнулась в книгу. Они так удобно устроились, словно долгое ожидание заказанной еды доставляло им истинное счастье. Единственным лицом из обслуживающего персонала была официантка. Она стояла возле двустворчатой, открываемой в любую сторону двери, ведущей на кухню. Увидев, что я вошел в зал, она спешно двинулась по проходу, чтобы приветливо встретить меня, и усадила за столик на две персоны, стоявший в центре зала. Я сел лицом к входной двери и спиной к кухне. Мне всегда казалось предпочтительным держать под наблюдением одновременно обе двери, но здесь это было невозможно.