Страница 241 из 280
Чёрный легковой ирбис с военными номерами свернул на улицу Замостянскую. И практически сразу полковник Семёнов ощутил контраст с оставленными позади улочками и проспектами. Ощутил, как любят говорить здесь в столице, «всем своим копчиком». До сегодняшнего дня смысл выражения вызывал у него лишь скупую усмешку, но теперь фраза поразительно точно передавала впечатления от поездки по этой «замечательной» улице — казалось, колёса того и гляди разбегутся или вот–вот отвалится подвеска. Сидевший за рулём майор Мосцевой наблюдал за яркими впечатлениями полковника не скрывая улыбки.
— Сразу видно, что вы не светлоярец, — сказал он, сбрасывая скорость.
Кочевник отдарился натянутой улыбкой. Весёлый нрав майора он оценил при знакомстве с ним в Управлении, когда Мосцевой загадочно пообещал незабываемую поездку и обрушил на него поток свежих анекдотов. К анекдотам Семёнов был всегда равнодушен, но в изложении майора они звучали как–то по–особому.
— Замостянская — своего рода один из символов города, — сообщил майор тоном экскурсовода. — У нас эту улицу гордо называют «осколком светлоярской старины». Есть, однако, и другие названия, весьма точные, но увы, не из тех, что можно напечатать в путеводителе.
— Охотно вам верю, — пробурчал Кочевник, рассматривая местные виды.
Улица являла собой колоритное сочетание полуторавековых домов со свежеобновлёнными фасадами и проклинаемой всеми водителями дороги. Вместо выдержанного по всем гостам асфальта или бетона, дорогу покрывала брусчатка из плотно подогнанных, гладко обтёсанных камней. И всё бы ничего, если бы по проезжей части не ездили тяжёлые грузовики и бронетехника. Как раз сейчас мимо проходила колонна гусеничных БМП «Кирасир», направляясь с завода на железнодорожную станцию для погрузки. Понятное дело, что вследствие подобного вандализма, когда многотонные машины долбят траками камни, никого не удивляло, что в брусчатке часто возникали прорехи, из–за чего автотранспорт попадал колёсами в выбоины. И количество их постепенно накапливалось. До тех пор, пока дорожные службы в очередной раз не заделают их новыми камнями.
Вот и сейчас, едва только ирбис поравнялся с «Кирасирами», как тут же угадил колесом в выбоину. Машину хорошенько тряхнуло, да так тряхнуло, что дальнейшая тряска показалась Кочевнику сущей ерундой. Семёнов сидел и молча костерил этот «осколок старины», поездка по которому стоила ему прикушенного языка. А потом ему стало смешно. И он рассмеялся, вызывав мимолётную озабоченность майора, бросившего недоумённый взгляд через зеркало заднего вида.
— Язык прикусил. Хорошо что несильно, — сказал Семёнов на невысказанный вопрос майора. — Давно я себя так глупо не чувствовал.
— Эх, — виновато выдохнул майор Мосцевой, — надо было мне всё–таки в объезд. Это минут двадцать–тридцать где–то.
В ответ Кочевник лишь посмеялся. Его позабавило, что какая–то старая дорога вызвала в нём столько эмоций. Даже мысли о насущных делах отступили на задний план. И появилось зыбкое ощущение мирного времени, когда какая–нибудь ерунда, не стоившая по существу и яйца выеденного, вдруг начинала казаться проблемой.
Подметив повышение настроения полковника, майор поспешил поддержать его шутливым рассказом о военном городке, который был целью их поездки. Рассказчик из майора вышел неплохой, Семёнов благодаря ему составил некоторое впечатление о внутренней кухне здешнего гарнизона.
Наконец ирбис притормозил у высокого бетонного забора, какие обычно ограждают все воинские части, дислоцируемые в городах. Во время войны жизнь в гарнизонах не прекращалась, в казармы пребывало пополнение, из которых формировались маршевые роты для кадровых частей: резервистов как правило отправляли сразу на фронт, если их боевая подготовка сохранялась на высоте; из новобранцев формировали учебные роты и батальоны, из–за чего в гарнизонах зачастую получались дублирующие полки с теми же номерами, что и находящиеся на фронте.
Из будки КПП вышел молодцеватый унтер, козырнул и с тоской проверил документы водителя и пассажира ирбиса. Вновь козырнув, он махнул рукой чтоб открывали ворота. Майор уверенно пропетлял по узким, очерченным побелёнными поребриками, дорогам и остановился у жёлтого двухэтажного кирпичного здания, бывшего в мирное время учебным корпусом. Раньше здесь проводились лекционно–демонстрационные занятия с личным составом 1–го полка 1–й стрелковой дивизии. Теперь жёлтый корпус, стоявший обособленно за спортгородком, занимала войсковая часть 977–316.
По словам Мосцевого, среди пехотинцев 1–го полка, в/ч со странным номером порождала немало вопросов и сплетен. Причину майор видел в том, что в жёлтом корпусе обитали преимущественно штаб–офицеры, бывало, наведывались в него и генералы, а вот простого подпоручика или прапорщика встретить там удавалось крайне редко, что лишь добавляло «соседям» ореола таинственности. Случалось, появлялись в корпусе группы унтеров и солдат «разнузданного» вида, щеголявших с боевыми орденами и красными или жёлтыми нашивками. Вся их «разнузданность» касалась вольной трактовки правил ношения формы одежды, что временами искушало дежурных по полку, выражаясь приличным языком, поставить наглецов на место в чётком соответствии с уставом. Впрочем, как рассказал майор, далеко не каждый полковой офицер или унтер спешил цепляться к «соседям», у многих верх брало благоразумие или нежелание лезть в чужое хозяйство, тем более когда нарушители — фронтовики. Но благоразумие и осторожность коснулись не всех. Собственно, после первой же попытки приструнить «соседских нерях», рвение гарнизонных офицеров пропало вчистую. Некоего ретивого капитана, фамилию которого Мосцевой умолчал, вздумавшего вздрючить «не своих», прервал он сам, проходя в тот момент мимо. Прервал и очень вежливо пригласил в гости. В жёлтом корпусе он как мог доходчиво объяснил капитану, что соваться с придирками к чужим подчиненным, по меньшей мере, некрасиво, даже если они носят пехотные эмблемы и пребывают на территории славного давними боевыми традициями 1–го стрелкового полка. Однако капитан оказался на редкость непонятливым, за что и поплатился. Пришлось копнуть его послужной. Выяснилось, что не в меру ретивый офицер провёл два месяца на фронте в самом начале войны, чем весьма впечатлился и воспользовался первой же возможностью перевестись на тыловую должность, где с тех пор и пребывал, рос в чинах и совершенно не рвался обратно на фронт. Но на фронт его всё–таки отправили — вместе с маршевой ротой, ведь в действующем 1–м стрелковом полку остро не хватало офицеров.
Распрощавшись с весёлым майором, Семёнов подошёл к крыльцу жёлтого корпуса, по пути ответив на салютование кучки чего–то или кого–то ждавших унтеров, мимоходом взглянул на табличку «в/ч 977–316» и с усмешкой открыл дверь. В здании с недавних пор разместился возглавляемый генерал–майором Красновым отдел, который его обитатели между собой называли «Охотничьим». В отделе по штату числилась едва ли дюжина офицеров и долго они тут не задерживались, стремясь поскорей перевестись в «охотничьи» группы. По сути отдел являлся одновременно и штабом, и перевалочным пунктом для бойцов, которых перебрасывали через столицу. Левое крыло жёлтого корпуса было отведено под казарму, где и размещали унтеров и солдат. Однако в казарме они только ночевали и хранили свои немногочисленные пожитки. Днём они пропадали в городе, тратя боевые и наградные, или приударяли за местными барышнями, а бывало, и за вдовами, не появляясь в казармах и ночью.
Сам Краснов появлялся здесь нечасто, но сегодня он вынуждено покинул свою «укромную нору» — объект Л14/6 по вызову в штаб–квартиру Главразведупра. Решив все намеченные вопросы с генералом Хромовым, он наведался и в мозговой центр «охотников», заодно вызвав к себе Семёнова.
— Господин генерал–майор не велел его беспокоить, — с усталостью в голосе сообщил дежурный по отделу капитан, судя по покрасневшим глазам, не спавший около трёх суток.
— Передайте, что прибыл Кочевник. Он меня ждёт.
Капитан снял трубку внутреннего телефона и не успел толком доложить, как был прерван на полуслове.