На задворках галактики. Трилогия

— А как же иначе? — произнесла Хельга. — Нечего резину тянуть. Тем более, когда активность велгонских разведгрупп возросла втрое. Особенно, если учесть, что в обнаруженной вами, Максим, комнате большая часть оборудования до сих пор нормально функционирует. Скажу вам честно, ваша находка вызвала в известной степени всеобщий, безудержный восторг. Никому ещё за последние столетия не удавалось отыскать никакой техники из прошлой эпохи. Мало того, за последние лет шестьдесят вообще не было найдено ничего ценного. Так что, в некоторых кругах вы, Максим, теперь знаменитость.

— Ага, чего мне всегда не хватало.

— Бросьте. Я же не сказала, что ваше фото растиражировано во всех газетах. Скорее, всё даже наоборот, — Хельга подошла к погребку и недвусмысленно посмотрела на Харламова.

— Мне что–нибудь покрепче, — сказал тот сдержанно.

— Значит коньяк, — решила командор. — А вы, Максим? Или предпочитаете не мешать вино с коньяком?

— Мне бы чайку.

— Как знаете, — Хельга извлекла пузатую бутылку и вернулась за стол. — Чай сейчас закажем… Значит так, завтра вы, Максим, нас покидаете. Знаете ли, не часто на базе появляются свежие люди. Поэтому, вам не отвертеться от нашего общества на этот вечер. Так что, вы, господа, на ближайшие часы мои пленники. Посидим, поговорим о том, о сём. Надеюсь, вы не откажите мне в этом удовольствии?

Естественно, никто и не подумал отказаться.

Конец второй книги

Книга третья. НА ЗАДВОРКАХ ГАЛАКТИКИ — 3

ЧАСТЬ I. Тайный фронт

Глава 1

Новороссия, Стежемская губерния 10.09.153 г. э. с.

Веремейск. Этот маленький уездный городок вдали от фронта был похож на сотни ему подобных городков. Похож за одним исключением — отсюда до «серого терминатора», как по научному называлась обширная зона границы с Пустошами, было немногим более двухсот километров. Через Веремейск пролегала одна из многочисленных воздушных артерий, что питали фронт; на краю городка располагался аэродром подскока и через него дённо и нощно на север и на юг летали боевые и транспортные самолёты, бывало что и целыми эскадрильями, а бывало что и вертолёты. Последние, впрочем, чаще уходили по иному маршруту — на восток или возвращались оттуда — из Пустошей. Эта вторая не афишируемая артерия имела важное значение в текущих мероприятиях Главразведупра.

Десантно–транспортный вертолёт Ю-3ТМ «Китоврас» с бортовым номером «42» приземлился на вертолётной площадке незадолго перед обедом. Ещё не застыли неподвижно лопасти, как наземь спрыгнули его пассажиры — полторы дюжины крепких мужчин молодого и среднего возраста. Часть из них была одета в военную форму с положенными знаками отличий, другая часть облачена в комбинезоны одинакового землисто–коричневого цвета, какие лет шесть назад вышли из употребления у аэродромного техперсонала ВВС. Эти устаревшие комбезы являлись своего рода маскировкой от любопытных глаз, в них переоделись на борту, когда пролетали «серый терминатор», избавившись от присущих в Особой Научной Экспедиции жёлтых комбезов учёных или белых — вольнонаёмных технарей. Среди этой братии гражданских избавился в полёте от «своего» жёлтого облачения и Максим Масканин, переодевшись в повседневный офицерский мундир, на прощание выданный командором перед отлётом. С иголочки китель и брюки, яловые сапоги, новенькая фуражка и табельный «Воркунов» в кобуре. А вот древний клинок был заблаговременно завёрнут и спрятан в тубус, который командор вручила тоже перед отлётом. Единственно чем выделялся сейчас Масканин от прочих армейских попутчиков — его форма была лишена знаков отличий, отсутствовала даже кокарда. При других обстоятельствах Максим почувствовал бы себя неуютно, особенно здесь на аэродроме среди соратников по оружию. Но сейчас он ни о чём таком не помышлял.

Он возвратился домой. Домой!

К разговорам попутчиков он не прислушивался. Теперь он на какое–то время оказался предоставлен самому себе. Отойдя от площадки, скользнул глазами по хищным мордам двух "Скальпелей" – так на армейском жаргоне называли ударный вертолёт Ю-2М. Заодно он подметил, что их воздухозаборники, венчающие двигатели почти под самой осью, зачехлены. "Скальпели" стояли на соседних площадках, а метрах в ста от них крылом к крылу застыли несколько поршневых транспортников "Владимир", у которых суетились аэродромные техники.

Масканин остановился у кромки земли, утрамбованной и застеленной наборными листами аэродромного покрытия. И подставил лицо ветру. Наконец–то он дома.

Какое благолепие! Какая настная погода! Кажется, сам воздух пропитан чем–то таким неуловимо родным. Максим закрыл глаза и задышал полной грудью. Ветерок ласково овивал лицо, сквозь смеженные веки лучилось солнышко. Масканин зажмурился и открыл глаза — небо синее–синее и без единого облачка. Он присел на траву и рука сама потянулась к травинкам. Пальцы перебирали узкие листочки и стебельки, поглаживали невзрачные цветочки. В эти мгновения эти маленькие цветочки казались самыми распрекрасными цветами на свете. Вторая ладонь легла на спрессованную почву площадки и пальцы впились в твёрдую корку. Тёплая пригоршня земли словно пробудила таинственные токи, пробежавшие от ладони вверх по руке к самому сердцу. Казалось, мать–земля обрадовалась своему сыну и он радовался ей в ответ. А потом на палец медленно наполз жук–рогач в коричневой хитиновой броне и Максим поднёс руку к глазам. Жук раскрыл крылья и умчал по своим жучьим делам.

— Поручик Масканин Максим Еремеевич? — прозвучал за спиной молодой почти мальчишеский голос.

Максим нехотя повернулся. Перед ним стоял юноша в выцветшем офицерском мундире. Слегка мятые погоны прапорщика, нашивка за ранение, Слава 3–й степени, на портупее сабля и кобура. Вставать и разговаривать с ним не хотелось. И не потому что возникла какая–то антипатия или чин его был скромен — вовсе нет. Просто хотелось сейчас побыть одному и предстань в эту секунду пред Масканиным даже какой–нибудь генерал, Максим не вскочил бы, а так и продолжил бы сидеть на травке.

— Честь имею представиться, — ровным голосом продолжил офицер, — прапорщик Главразведупра Торгаев Степан Дмитриевич.

Ну что ты будешь делать! Масканин с досадой вздохнул и поднялся.

— Что ж, рад знакомству, Степан Дмитриевич. Я и правда рад, хоть и предпочёл бы сейчас побыть в одиночестве. Насколько я понимаю, мы теперь в некотором роде сослуживцы.

— Так точно. Я в Веремейске проездом, пришлось вот подзадержаться, чтоб вас забрать. Скоро борт на Щелкуново-2.

— Вот как… Дайте–ка угадаю. Вы должно быть тоже на учебу, как и я?

— Нет, — Торгаев растянул губы в краткой улыбке, — не угадали.

— Неужто преподаватель?

— Куда мне, — ещё больше улыбнулся прапорщик. — Молод я ещё преподавать то что у нас там преподают. Выучился я уже. Успел… В общем, я командир одной из учебных команд. Сейчас возвращаюсь из отпуска, тут неподалёку моя деревенька. Десять суток погулял, теперь вот, значит, обратно пора. Я, знаете ли, когда в отпуск уезжал, меня предупредили, что вас здесь и сегодня забрать должен.

Масканин хмыкнул. Выходит, его судьба была решена уже десять дней назад. Так зачем же тогда столько времени тянули кота за хвост? Максим недоверчиво осмотрел прапорщика. На вид лет двадцать, пороху понюхал — жёлтая нашивка об этом красноречиво свидетельствует, да и орден Славы просто так не дают. Но в его–то чине ходить командиром учебной команды? А если этот факт ещё соизмерить с традицией юнкерских училищ, когда на командных должностях стоят офицеры на ранг или даже два выше — учебным взводом командует капитан, а батальоном полковник, то слова этого прапорщика звучат странно. Очень странно.

Торгаев словно прочёл его мысли и, усмехнувшись, сказал:

— Да, Максим Еремеич, подчинённые у меня самые разные. И рядовые есть, и унтера, и даже штаб–офицеры. Что поделать, специфика такая.