Страница 191 из 280
— Что делаете в Лютенбурге? — вежливым тоном поинтересовался капитан.
— Прибыл по личным обстоятельствам. Невесту проводил.
— Ваша часть стоит в Тарне. Не далеко ли, поручик, вы забрались невесту провожать?
— Послушайте, капитан, — устало произнёс Масканин, — в офицерской книжке лежит командировочный. Вы его уже просмотрели. Что вам ещё надо?
— Не кипятитесь, поручик. Служба… Когда в часть возвращаетесь?
— Сегодня до полуночи там быть.
— Всего доброго, — капитан вернул документы с улыбкой.
Масканин спрятал документы и проводил патрульных взглядом.
Надо куда–то податься. Но куда? Просто шляться по незнакомым улицам? У него была договорённость со старшим машины, которая возвращается в полк. Ещё два часа до встречи в условленном месте — на 7–м КПП при выезде из города. Около часа он слонялся по улочкам, думал, вспоминал, строил планы. Прикупил и почитал фронтовую газету. Победных реляций больше чем скупых сводок о неуспехах. Это хорошо, это радует, может, наконец, и война в этом году кончится.
Вдруг резко задул холодный пронизывающий ветер и словно вместе с ним в городе началась суматоха. По улицам понеслись грузовики с солдатами, конных жандармских патрулей стало раза в три больше. Гражданские из местных исчезли вовсе. Сами собой появились недобрые предчувствия. Наблюдая суету, Масканин не спеша добрёл до главной городской площади. У ратуши собралось несколько стареньких потрёпанных конных подвод, из кузовов которых бойцы разгружали снарядные ящики и складывали их рядом с 45–мм зенитными спарками. Лошади переминали ногами, всхрапывали. На мордах были надеты мешочки с овсом. Судя по всему, зенитная батарея прибыла на площадь только что. К ратуше подъезжали подъёмные краны, смонтированные на базе хаконского двадцатитонного грузовика "Франкония". Зачем они понадобились, Максим понял сразу. Кто–то, а этот кто–то скорее всего командир батареи, решил разместить зенитки на пологих крышах домов. На площади и вокруг стояло несколько пятиэтажек — самые высотные дома в Лютенбурге.
Рядом тормознул грузовик.
— Эй, поручик! — окликнул Масканина вылезший из кабины штаб–майор с повязкой помдежа комендатуры. — Подойдите, сударь, ко мне… И вы, господа, тоже!
Максим обернулся, за спиной метрах в двадцати застыли пятеро прапорщиков, которые, видимо, через Лютенбург добирались в свои части либо из отпуска, либо из запасного офицерского полка. Масканин двинулся к грузовику, по пути рассматривая "пассажиров" в кузове. Человек пятнадцать, большинство — офицеры, остальные — вольноопределяющиеся. Штаб–майор наскоро проверил у него документы, затем у подошедших прапоров, и показал на кузов со словами:
— Всем находящимся в городе офицерам и унтер–офицерам надлежит немедленно явиться в комендатуру. Приказ командира гарнизона.
— Не понял… — удивился Максим. — В Лютенбурге гарнизон формируется? Что, фронт прорван?
— Прорван, — с ноткой трагизма ответил штаб–майор. — Внезапный прорыв со стороны Доржи. Танки, мотопехота и конница в дне пути от города. Помощь ожидается, но может опоздать. На рокадах противником выброшен воздушный десант, дороги перерезаны. Командиром гарнизона назначен полковник Тоценко. Сейчас он формирует сводный батальон… В машину, господа! Время не ждёт!
Сидевшие в кузове помогли забраться через борт, процесс сопровождался шутками и подначками. Места хватило всем. Чрез десять минут грузовик добрался к пакгаузам товарной станции, где прибывших встречал хмурый сапёрный капитан. Всех прибывавших собирали в бетонированном пакгаузе, где офицерам и вольноопределяющимся доводили последние разведданные, после чего они включались в формирование подразделений.
Согласно последним данным, противник нанёс ряд мощных ударов со стороны Доржи и Макленбурга. Фронт прорван в нескольких направлениях, к Лютенбургу движется авангард 17–го моторизованного корпуса противника. По приказу штарма 8–й армии, вступивший в командование гарнизоном полковник Тоценко получил в своё подчинение все подразделения и части, находящиеся в пределах Лютенбурга, а также всех военнослужащих, не зависимо от их ведомственной или армейской либо фронтовой принадлежности. Впрочем, части — это громко сказано. Отдельный батальон ХВБ и отдельный зенитный дивизион, собственно и были частями, дислоцированными в городе. Из подразделений в Лютенбурге присутствовали: маршевая рота, шедшая на передовую, чтобы влиться в один из полков; застрявшие на товарной сапёры, связисты и прочие спецы; и жандармский батальон из 26–го полка Войск Охраны Тыла. Все кто оказался в этот час под рукой поступали в полное подчинение к Тоценко, все — на защиту госпиталя и города, включая находившихся на излечении раненых из числа способных нести оружие. В спешке, но без суматохи и бардака началось формирование команд и сводных рот для задержания противника на подходе к городу. На наиболее вероятное танкоопасное направление уже вышел недавно переформированный отдельный батальон ХВБ — всего около восьмисот пятидесяти бойцов. Батальон союзников имел собственные противотанковые средства, но их было явно не достаточно.
В распоряжении Тоценко не оказалось артиллерии, кроме зенитной. Две 45–мм батареи были сразу отправлены на рубежи обороны, в том числе на прикрытие батальона ХВБ, батарея трёхдюймовых спарок была задействована на товарной станции, ещё одна 45–мм батарея осталась прикрывать центр города и госпиталь, как последний артиллерийский резерв и на случай бомбардировки или прорыва в город.
— Поручик Масканин, — продиктовал Максим одному из штабных офицеров Тоценко, когда очередь записываемых в сводную роту дошла до него. — Командир шестнадцатой роты седьмого егерского вольногорского полка.
— Следующий, — произнёс штабной, отложив офицерскую книжку к стопке других.
Масканин покинул очередь, направившись к штабелю снарядных ящиков. В пакгаузе витал затхлый дух. Кучкующиеся офицеры и вольнопёры курили, что–то тихо обсуждали, спорили. Поручик выбрал место посвободнее, рядом находилась только одна группка — шестеро вольноопределяющихся в шинелях с шевронами 732–го пехотного полка. Стянув шапку, он прошёлся пятернёй по волосам и невольно стал слушать разговор вольнопёров. Чистопогонные вспоминали кто и где погиб, какие–то незнакомые населённые пункты, непонятные для постороннего слушателя события. Потом вольнопёр с сержантскими лычками начал травить байки из окопной и тыловой жизни, кто–то вспомнил случай из детства. Так прошло около четверти часа.
— Поручик! Подойдите, — обратился вышедший из–за дальних штабелей майор.
Подойдя, Масканин козырнул и застыл в ожидании. Майор оказался молодым, наверное даже ровесником. Надушен одеколоном, новенькая чистенькая шинель, начищенные сапоги, не затёртые золотые погоны со скрещенными пушечками. Так и хотелось сравнить его со штабной крысой, не из злобы, а от одного только вида. Но… Он был без правой руки. Это не редкость среди штабных и комендантских, многие из которых списаны с передовой по увечью или тяжёлому ранению. Да и будь у него рука цела, сидел бы он, артиллерист — бог войны, в тылу?
— Майор Кудряшов, — представился офицер, ответив на приветствие Масканина левой рукой. — Замначтыл Лютенбургского гарнизона. Как адъютант полковника Тоценко, заодно курирую организационно–мобилизационные мероприятия.
Воинское приветствие левой рукой глаза не резало. Устав это позволял. Таких, как этот майор, уже к концу первого года войны в тылах появлялось всё больше и больше.
— Формируется пулемётная команда, — сообщил майор. — Личный состав на половину офицерский. Нужен толковый командир… Вы как? Возьмётесь?
— Благодарю за доверие, — улыбнулся Максим. — Чем обязан таким вниманием?
— Ты мне не лыбся, поручик, — резко сменил настроение майор. — Мне тут в бирюльки играть некогда. Я твои документы посмотрел… Кстати вот! Держи. Ну так что? Берёшься?
— Берусь, майор, — Максим спрятал офицерскую книжку. — Веди давай.
— Хм… — штабник прищурился с ухмылкой. — Ну пошли тогда.