Страница 123 из 280
Исключая Краснова и напросившейся Хельги, народу набралось десятка полтора. Из Тайного Совета присутствовали Верховный, канцлер и ещё четверо статских, плюс Хромов, шеф жандармерии Ковригин и директор ГБ Марцевич с двумя помощниками в полном боевом облачении — так, на всякий случай. Среди остальных удостоенных были Острецов, Мелёхин (об его включении, но без его же ведома, похлопотала перед Острецовым Хельга), незнакомые Краснову статский советник преклонного возраста и представитель генштаба в чине генерал–лейтенанта, выделявшийся "из толпы" военных тем, что был единственным здесь по форме номер 3, к тому же с аксельбантами, которые в Новороссии полагались офицерам генштаба и адъютантам командующих.
Шлюп опустился на площадку почти беззвучно, стремительной тенью скользнув из–за облаков, не выдавая себя габаритными огнями. Еронцева на борту не было, шлюпом управлял автопилот, поэтому когда раскрылись створы рампы и на бетонные плиты приглашающе опустился трап, по рядам присутствующих пронеслись перешёптывания. В открывшемся проёме ведь никого не было.
Вызывая у Верховного, а с ним и у некоторых других собравшихся недовольство столь явной демонстрацией недоверия, первыми к трапу, по сигналу директора ГБ, выдвинулись архаровцы. Скрывая усмешку, Краснов помог им обследовать шлюп. Наконец, один из них рапортовал Марцевичу, что явной угрозы не замечено и с Ольшанским во главе к трапу потянулся ручеёк экскурсантов.
Хельга ни с того, ни с сего вообразила себя стюардессой и вызвалась помочь всем поудобней устроиться в антиперегрузочных креслах, сопровождая процесс комментариями и пожеланиями приятного полёта. И вот спустя четверть часа, когда улеглась вызванная полученными впечатлениями суматоха, орбитальный челнок плавно оторвался от земли. Иллюминаторов в шлюпе не было, их заменяли стереоэкраны наружных камер. Весь полёт экскурсанты провели не отрываясь от них, особенно при выходе в верхний слой мезосферы. Потом, в экзосфере, когда их родная планета предстала во всей красе, модулированный бортовым вычислителем голос сообщил, что полёт подходит к завершению. Шлюп вышел на курс скорректированной глиссады и вскоре его поглотил один из внешних ангаров "Реликта".
Еронцев встретил гостей как радушный хозяин. Поприветствовал, изрёк по памяти заранее подготовленную коротенькую речь, о чём его накануне попросил Краснов для придания атмосферы торжественности, и повёл делегацию по просторам корабля. Первым делом капитан показал отсеки с жилыми каютами, сопровождая демонстрацию комментариями и отвечая попутно на вопросы. После отсеков настала очередь центральной рубки управления. Там делегация "застряла" надолго. Лекция капитана всецело завладела вниманием гостей. А рассказывал он, не вдаваясь в технические подробности, о стоящих перед ним задачах, о назначении представленного на всеобщее обозрение оборудования, о принципах звёздной навигации, о собранных и обработанных данных о Темискире и её луне, о начатых им исследованиях пустошей.
Однако в рубке в этот момент находились не все. Краснов поздно заметил отсутствие Хельги и Мелёхина. Тут и гадать не надо — застряли в жилом отсеке. Зная натуру Хельги, Пётр Викторович мог себе представить, как ей не терпелось показать любовнику свою каюту, обустроенную в соответствии со всеми её вкусами и запросами. А заодно и шмотками похвастаться, каких на Темискире нет и не могло быть. Да уж, Хельга осталась верна себе: на "Реликт" первые лица государства со свитой пожаловали, а ей хоть бы что, лишь бы в постели покувыркаться.
Лекция и в правду затянулась, чему Хельга была только рада. Зная способности Еронцева приковывать внимание, особенно если на него вдохновение снизойдёт, она могла смело рассчитывать часа на полтора свободы. А может и на больше.
Конечно, Мелёхину тоже хотелось бы поприсутствовать там. Но если уж выбирать между жаждой к неизведанному и Хельгой, он с лёгкостью выбрал её общество. А неизведанное… Что ж, подождёт неизведанное, даст Бог, наверстается ещё.
Обнажённая, уставшая и довольная, она разливала по бокалам сладкое шампанское, размышляя, почему всё приятное так быстротечно. Вот и полтора часа почти на исходе. Ну отчего человеческая психика так устроена, что всё плохое субъективно воспринимается бесконечно долгим, а мгновения радости так и остаются мгновеньями? Это казалось ей верхом несправедливости. Лучше бы наоборот или хотя бы когда так, а когда и этак.
Подхватив бокалы в каждую руку, она возвращалась к постели, идя намеренно не спеша, чтобы Мелёхин подольше повосхищался её фигурой. Приятно ведь когда на тебя так смотрят.
— Вторая бутылка, — сообщила она. — Я, кажется, окосела слегка. Или не слегка. А ты, Андрюш, как стёклышко.
Мелёхин улыбнулся, беря протянутый бокал.
— Имею выработанную годами стойкость. Слушай, Хелька, а нас не хватятся?
— Не хватятся! — отрезала она с наигранной злостью. — Снова за своё? Просила же, не называй меня так. Я Хельга.
— Угу, — кивнул он, делая глоток. — А твои тебя Кометой называют. Позывной?
— Да, — она провела ладонью по его лицу, а когда он улыбнулся, не сдержалась и прыснула. — Знаешь, я поняла, кого ты мне напоминаешь…
— Ну и кого же?
— Чокнутого механика.
— Вот те здрасьте… — он нахмурился. — Не понял логики…
— Погоди дуться. Есть в необъятной галактике одна чокнутая планета, где живут сектанты–механики. Вообще–то это не религиозная секта, да и не секта как таковая… Просто живут они ото всех других миров обособленно. Чокнутыми их называют за пристрастия ко всяким имплантациям.
— Ты бы мне словечко это объяснила что ли…
— Вживляют себе разные механические штуковины, чтобы таким образом усовершенствовать своё тело или продлить ресурсы органов, конечностей и чего там еще в человеке есть.
— Ну-у… — протянул он отхлёбывая. — Про усовершенствования ничего не скажу, а продлить ресурс печени — штука полезная.
— Видел бы ты их! Дрянь всякая на мордах, на теле, в теле, некоторые извращенцы и на людей–то не похожи. А продлить телесные ресурсы можно и иными способами. Есть на то биотехнологии.
— Ну–ну, — буркнул Мелёхин. — И чем же это, интересно, я на этих чудиков похож?
— Да не то чтоб похож… Просто ты зубоскалишься, вот и навеяло…
— Опять здасьте… Ну и Хелька! Теперь я ещё и зубоскалюсь…
— Ещё раз назовёшь меня так и… — она не договорила, поверженная его стальной улыбкой. Не получалось у неё злиться, хоть ты лопни.
И вдруг ей в голову стукнула одна мыслишка. Мелёхин ведь на гитаре играет и поёт в придачу. В каюте как раз и инструмент имеется, куда ж без него?
— Слушай, сыграй мне, а?
— На чём? — удивился Мелёхин. — Кроме гитары ничему не обучен.
Но по её реакции он понял, что гитара таки имеется и отвертеться не получится.
— Ладно, тащи… Ща явлю талант.
Хельга поставила бокал на поднос у кровати и поднялась со всей возможной грацией. Ведь когда он её так беззастенчиво разглядывает, словно истома по телу разливается. Вот опять, кажется, заводиться начала.
— И откуда у тебя гитара? — поинтересовался Мелёхин, когда она вернулась. — Я себе воображал, что у вас там что–нибудь посовершеннее придумали… Ну а сама–то играть умеешь?
— Обижаешь. Имею классическое воспитание. Музицирую, пою, танцую. Могу, конечно, и на синтезаторе мелодий налопать, но живая музыка куда приятней. И ценится на порядок выше.
— Та–ак–с… что у нас тут… — Мелёхин принял гитару и по–хозяйски её осмотрел, а потом и перебрал несколько аккордов. — Шестиструнка. Плохо. Я на семиструнке привык… Ладно, что спеть–то?
— А что хочешь.
Он кивнул. И вот полилась грустная мелодия. И сложная, и удивительно простая одновременно. Хельге она понравилась, было в ней что–то такое берущее за душу, красивое и печальное. Потом Мелёхин начал другую мелодию, тоже печальную, запев с грустью:
Закат горит и ветер гонит дым.
После атаки тупо и устало,
Я глажу друга и прощаюсь с ним.