Страница 14 из 67
рассказывал седой Балкан, свидетель тех времен.
Огню и мечу предали завоеватели болгарскую землю, истребляли жителей ее, а на оставшихся в живых надели ярмо рабства, как надевали его на свой рабочий скот. Они так и называли болгар: райя — стадо. Другого имени для порабощенных не было у завоевателя.
Беспросветное существование наступило для болгарского народа. Страшно было иго, его гнетущее.
«Коран и основанное на нем мусульманское законодательство сводят географию и этнографию народов всего мира к простой и удобной формуле деления на две половины: правоверных и неверных. Неверный, что «гяур», это — враг. Ислам проклинает нацию неверных и создает состояние непрерывной вражды между мусульманами и неверными»[20]. Так характеризовали К. Маркс и Ф. Энгельс воинствующий ислам той эпохи.
Магометанская религия не признавала за райей никаких прав. Она воспитывала в мусульманах чувство полновластного хозяина над жизнью и имуществом райи. Турки могли поступать с райей как хотели. Сам бог, сами законы религии давали им это право как завоевателям, как правоверным.
На всем протяжении своего господства в Болгарии турецкие правители и мусульманское духовенство, исходя из старого, как мир, принципа «разделяй и властвуй», искусственно поддерживали в турецком народе огонь религиозного фанатизма, нетерпимости к иноверцам.
Любая краска будет бледна, любое слово немощно, чтобы нарисовать картину страданий болгарского народа. Его уделом хотели сделать полное исчезновение с лица земли как народа, как национальности.
Турецким феодалам, мусульманской и греческой церкви, при молчаливом попустительстве эгоистических правительств ряда государств Западной Европы, многое для этого удалось сделать.
Чех Константин Иречек, известный исследователь истории болгар, писал: «В начале настоящего (XIX. — А. С.) столетия болгарский народ, лишенный всякой политической и церковной жизни, до такой степени пропал из виду в Европе, что его приходилось вновь открывать».
Но болгарский народ не исчез. Но и выжил он не потому, что сумел приспособиться к среде, а потому, что боролся с ней. Не в смирении, а в борьбе отстоял он свое право на жизнь.
Когда завоеватель осквернял его очаг, болгарин оставлял соху и серп, посох и кавал, брал отцовскую саблю да братнино ружье и уходил с дружиной верной, сговорной. на Стара Планину мстить туркам и чорбаджиям за обиды, отнимать у них награбленное добро и защищать свое село и бедняков.
Гайдуками-юнаками, что значит удальцами, богатырями, назвал народ своих защитников.
Никогда не стихало гайдуцкое движение. Никогда не уставала рука народных мстителей карать насильников и притеснителей. В гайдучестве наиболее ярко проявился свободолюбивый дух болгарского народа.
Самые храбрые и отважные уходили в горы, в гайдуки. Смерть от пули в бою или лютые муки в плену — вот что ожидало гайдука.
Собирались гайдуки в дружины «верные, сговорные» или в четы (отряды), а иногда действовали и в одиночку. Были среди гайдуков и девушки. Но не каждый пожелавший мог попасть в дружину — в нее брали лишь тех, кто обладал «юнацким сердцем» — честных, истинно любящих свой народ, свою родину.
Болгарские гайдуки говорили о себе, что они посланы богом беречь бедных и наказывать злочинцев, что болгарский народ, не имеющий ни царства, ни покровителей, ни защитников, может надеяться только на своих юнаков, на их молодецкие мышцы, а потому гайдук должен быть честным, правдолюбивым и чистосердечным.
Гайдуки не ставили перед собой задач политических. Они мстили за несправедливость и наказывали тех турок и болгарских чорбаджиев, которые особенно жестоко грабили и притесняли беззащитное население.
«Благоразумные» люди говорят, — писал прославленный гайдуцкий воевода Панайот Хитов, — что мщение свойственно только дикарям и кровожадным народам, а я думаю, что оно свойственно только честным людям, которые имеют душу и сердце, которые ценят свое человеческое достоинство и которые не позволяют называть себя животными».
Гайдуки не были в силах вызволить народ из турецкого ига. Но, освобождая жителей какой-либо деревни от беспощадного притеснителя, они тем самым показывали, что вооруженная борьба — единственный путь избавления от чужеземной тирании. На протяжении всего периода турецкого ига гайдуки поддерживали в народе волю к борьбе за свободу.
Наибольшего размаха гайдуцкое движение достигало, когда в жизни народа наступали особо тяжкие времена.
Так было в конце XVIII и в начале XIX века, в период феодальной анархии в Турецкой империи. Шайки разбойников-кирджалиев, делибашей и взбунтовавшихся феодалов, разложившиеся части правительственных войск рыскали по стране. Они завладели всей территорией Болгарии и держали ее в страхе в течение почти двух десятилетий. Ни одного города, ни одного селения не оставили не разграбленными.
Всюду, где они проходили, — говорится в одном из официальных турецких документов того времени,—они огнем и мечом обращали все в прах и пепел. Несчастных христиан тиранили, истязали. Захватывали их имущество, убивали, бесчестили девушек и женщин, предавали огню села и города.
Местные правительственные чиновники и феодалы, не встречая никаких преград со стороны центральной власти, глумились над болгарским населением.
Вот как описывал жизнь болгарского городка в начале XIX века Любен Каравелов в своих «Страницах из книги страданий болгарского племени»:
«Рассвело, а никого нет на улице — городок словно пустой, словно все вымерли. Если и выйдет кто и повстречается с кем-нибудь, то пошепчутся, и каждый скорее домой. Все чего-то боятся. Все думают, что вот сам паша[21] приедет из города, а приезд паши — это дело скверное. Случится убийство или воры . кого ограбят, или вообще сделается что-нибудь особенное, и вот из города приезжает паша с кавасами[22] и кадьи[23] со своими муллами. Мулла несет зеленую палку — символ турецкого правосудия. Все знают, что такое турецкое правосудие, и при появлении зеленой палки нападает на всех страх, страх нападает даже на собак. Это верно. Только лишь турки станут приближаться к селу или городку, все собаки залают и завоют, и все население придет в ужас. Одни метут избу, другие прячут лучшую утварь; девицы и молодые женщины скрываются где-нибудь подальше, а мужчины бегут навстречу магометову сыну. Лишь только успели турки сойти с лошадей, тотчас начинаются угрозы и приказания: накормить лошадей, убрать седла, покрыть лошадь домашними одеялами. Войдя в избу, турки рассядутся около очага, болгарки начнут снимать с них сапоги и чулки и мыть им ноги, а иной турок велит девице или женщине вытереть его ноги своими волосами...»
Турецкие паши говорили, что народ подобен мешку из-под муки: сколько мешок ни тряси, он все выпускает мучную пыль; так и народ — сколько его ни обирай, он все найдет, что давать. И они обирали. Помимо различных налогов с имущества, болгарин, чтобы получить разрешение на похороны, должен был уплатить кысмет параса — налог на превратности судьбы, а похоронив — вносить за мертвеца харач в течение трех лет. Накормив даром проезжего чиновника, крестьяне платили ему диш парасы — налог «за зубы», которые он изволил «износить», поедая пищу. Существовало три налога «за воздух».
Гнет политический и экономический сопровождался еще более тяжким гнетом — национальным. В официальных турецких документах болгары не назывались иначе, как «руммимилети», то есть греческим народом. Греческая церковь, духовный пастырь порабощенных болгар, делала все, чтобы они забыли свое национальное происхождение. Дошло до того, что, как свидетельствует один из современников, «к середине XIX столетия в Болгарии не раздавался и не употреблялся ни в училищах, ни в церквах, ни в корреспонденции населения другой язык, кроме греческого».
20
К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. X, стр. 6.
21
Паша — высший чин в гражданской и военной администрации.
22
Кавасы — секретари.
23
Кадьи — судьи.