Кобзарь

II За столом отец угрюмо На руки склонился И на свет смотреть не хочет, В думу погрузился. На скамейке, возле мужа, Села мать-старуха И, слезами заливаясь, Вымолвила глухо: «Что же, доченька, со свадьбой? Отчего ж одна ты? Где жених запропастился? Куда делись сваты? Все в Московщине. Ступай же, Там проси защиты, А о матери родимой Людям промолчи ты. Знать, в несчастную годину Тебя породила. Коли б знала, что случится, Лучше б утопила… Не увидела б ты горя, Не была б несчастной… Дочка, доченька родная, Мой цветочек ясный! Словно ягодку на солнце, Я тебя растила. Дочка, доченька, голубка, Что ты натворила?… Что ж… ступай в Москву к свекрови! Так уж, видно, нужно, Мать послушать не хотела — Будь хоть ей послушна. Поищи ее да с нею Там и оставайся. Будь довольной, будь счастливой И не возвращайся, Не ищи дорог обратных Из дальнего края… Только кто ж меня схоронит Без тебя, родная? Кто поплачет надо мною, Над старухой хилой? И калину кто посадит Над моей могилой? Кто молиться будет богу О душе о грешной?… Дочка, доченька родная, Мой цветочек вешний!.. Что ж… иди!» И пошатнулась, В путь благословляя: «Бог с тобою!» — и упала, Словно неживая… «Уходи! — прибавил старый. — Что остановилась?…» Зарыдала Катерина, В ноги повалилась: «Ой, прости ты мне, родимый, Что я натворила! Пожалей свою Катрусю, Голубь сизокрылый!» «Пусть господь тебя прощает, Пусть жалеют люди! Молись богу и — в дорогу! Отцу легче будет». Еле встала, поклонилась, Пошла за ворота; И остались в старой хате Старики сироты. В тихом садике вишневом Помолилась богу И взяла щепоть землицы С собою в дорогу. «Не вернусь я в край родимый, — Катря говорила, — Мне в чужой земле чужие Выроют могилу. Но пускай своей хоть малость Надо мною ляжет И про горькую судьбину Людям пусть расскажет… Не рассказывай, не надо, Где б ни закопали, Чтоб меня на этом свете Злом не поминали. Ты не скажешь… Он вот скажет, Кто его родная! Где ж мне, где искать приюта, Матерь пресвятая? Знать, найду приют навеки Под тихой водою. Ты мой тяжкий грех замолишь В людях сиротою, Без отца!..» Идет Катруся. Заплаканы очи; Голова платком покрыта, На руках — сыночек. Вышла в поле — сердце ноет, Назад оглянулась — Поклонилась, зарыдала, В слезах захлебнулась. Стала в поле, словно тополь У дороги пыльной. Как роса ночная, слезы Полились обильно. И не видит за слезами Света Катерина, Только крепче прижимает Да целует сына. А сыночек-несмышленыш Не знает заботы: Ищет пазуху ручонкой Да лепечет что-то. За дубровой солнце село. Наступает вечер. Повернулась, зашагала Далеко-далече. В селе долго говорили, Долго рассуждали. Только тех речей родные Уже не слыхали… Вот что делают на свете Людям сами ж люди! Того вяжут, того режут, Тот сам себя губит… А за что? Господь их знает! Глянешь — свет широкий, Только негде приютиться Людям одиноким. Одному даны просторы От края до края, А другому — три аршина, Могила сырая. Где ж те добрые, которых День и ночь искали, С кем хотелось жить на свете? Пропали, пропали! Есть на свете доля, А кто ее знает? Есть на свете воля, Где ж она гуляет? Есть люди на свете — В золоте сияют, Кажется, богаты, А доли не знают — Ни доли, ни воли! С бедой породнятся — Жупан надевают, А плакать стыдятся. Так берите ж злато, Богачами станьте, А горькие слезы Для меня оставьте. Затоплю недолю Горькими слезами, Затопчу неволю Босыми ногами! Тогда я и весел, Богат и доволен, Когда мое сердце Забьется на воле! III Кричат совы, спит дуброва, Звездочки сияют. У дороги в свежих травах Суслики шныряют. Люди добрые заснули, Ночка всех покрыла — Кого счастье, кого горе За день утомило. Собрала всех, уложила, Словно мать, колышет… Где ж Катруся приютилась, Под какою крышей? Может, сына забавляет В поле под копною? Или прячется от волка В лесу за сосною? Брови черные, вам лучше б Вовсе не родиться, Коль такое горе с вами Может приключиться! Что-то дальше будет с нею? Горе, горе будет! Ждет ее песок сыпучий Да чужие люди. Ждет ее зима да вьюги… Если ж тот найдется — Приласкает ли он сына Или отвернется? С ним бы все она забыла, Всю тоску былую! Он и встретит и приветит, Как свою родную… Что ж, послушаем, посмотрим, Подождем немного… А пока что разузнаем, Где в Москву дорога. Ой, далекая дорога! Мне она известна. Только вспомню да припомню — Сердцу станет тесно. Исходил ее, измерил — Дай бог век не мерять!.. Рассказать про это горе — Никто не поверит. Скажут: «Врет он и признаться В том, что врет, не хочет. Слова тратит понапрасну Да людей морочит…» Правда, люди, правда ваша! Вам какое дело До того, что мое сердце Выплакать хотело! Своего у всех немало, Всем и так тоскливо… Чур же, хватит! А покамест Нате-ка огниво Да табак, чтобы тоскою Сердце не томилось. А рассказывать про горе, Чтобы после снилось, — Да ну его, братцы, к бесу! Лучше я прикину, Что в дороге повстречало Мою Катерину. За Днепром, дорогой в Киев, Чумаки шагают, Пугача в лесу зеленом Громко распевают. Им навстречу молодица — С богомолья, что ли… Отчего ж печально смотрит, От какой недоли? С пустой торбой за плечами Да в свитке дырявой; В левой руке палка. Тихо Спит малыш на правой. С чумаками поравнялась. Малыша прикрыла. «Укажите, где дорога На Москву?» — спросила. «На Москву? Вот эта будет. А идешь далеко?» «До Москвы я… Христа ради, Дайте одинокой!» Попросила, застыдилась: Ой, как брать ей тяжко! И не надо б… да ребенок Голоден, бедняжка! Обливаяся слезами, Пошла, заспешила. В Броварах медовый пряник Ивасю купила… Шла Катруся. У прохожих Путь разузнавала. Приходилось — под забором С сыном ночевала… Вот на что Катрусе — дивчата, смотрите, Глаза пригодились, — слезы проливать! Кайтесь-зарекайтесь, учитесь, живите, Чтоб не довелося москаля искать, Чтобы не блуждать вам, как она блуждает… Не спрашивать после — за что осуждают, За что не пускают в хату ночевать. Что же спрашивать напрасно, Люди разве знают; Когда сам господь карает, И они карают… Люди гнутся, словно лозы, Куда ветер веет. Сиротине солнце светит (Светит, да не греет), Но и солнце б люди скрыли, Если б сил хватило, — Чтоб сироте не светило Да слез не сушило. А за что, отец небесный, Такая награда? В чем бедняга провинилась? Чего людям надо? Чтобы плакала, томилась… Не плачь, Катерина! Горьких слез не лей при людях, Терпи, сиротина! А чтоб личико не блекло С черными бровями, До зари в лесу дремучем Умойся слезами! Умоешься — не увидят И не насмеются; И вздохнет свободней сердце, Пока слезы льются. Вот какое горе может повстречаться: Поиграл и бросил Катрусю москаль. Недоля не видит, к кому приласкаться, А люди хоть видят, да людям не жаль: «Пускай, мол, от горя погибнет дивчина, Коли не умела себя уважать». Глядите ж, дивчата, чтоб в злую годину И вам москаля не пришлось бы искать! Где же Катря бродит? Под забором ночевала, До зари вставала. До Москвы дойти спешила — Вдруг зима настала. Свищет вьюга-завируха, Тяжко Катерине: В рваной свитке, в лаптях старых На морозе стынет. Идет, смотрит Катерина — Что-то там мелькает… Москали, наверно, едут… Сердце замирает. Полетела им навстречу: «Может быть, видали, Где Иван мой чернобровый?» «Не знаем!» — сказали. Насмехаются над нею, Шутят, озоруют: «Ай да баба! Ай да наши! Хоть кого надуют!» Поглядела Катерина: «Ой вы, люди, люди!.. Успокойся, мой сыночек! Что будет, то будет. Побредем с тобою дальше, Может, и отыщем. Я отдам тебя и лягу В яму на кладбище». Поднялась навстречу вьюга С буйными ветрами. Стала Катря среди поля, Залилась слезами. Стихла в поле завируха, Пронеслась, промчалась. Поплакала б Катерина, Да слез не осталось. Поглядела на сыночка: Умытый слезою, Дышит, смотрит, как цветочек Утренней порою. Улыбнулась Катерина, Горько улыбнулась, Как змея, под самым сердцем Что-то повернулось. Огляделась Катерина — Лес вдали чернеет, А под лесом чья-то хата Прямо перед нею. «Пойдем, сын мой… Скоро вечер… Пустят, может статься. А не пустят — у порога Нам всю ночь валяться. Заночуем возле хаты, В холоде, в тумане… Где ж один ты заночуешь, Коль меня не станет? На дворе, в собачьей будке, С собаками вместе! Злы собаки — покусают, Да не обесчестят. Над тобой они не станут Злобно насмехаться… Ой ты, горе мое, горе, Куда ж мне деваться?» Сирота-собака — и у той есть доля, И собаку люди могут приласкать; Бьют ее и держат на цепи в неволе, — Но, глумясь, не спросят про родную мать. А этого спросят, грязью забросают, Не дадут подняться — заклюют, забьют… На кого собаки на улице лают? Кто под тыном ночью ищет свой приют? Кто водит убогих? Подкидыш чернявый… Красивые брови — одна его слава, И тем красоваться люди не дают…