Кобзарь

Петербург, 1839

ПЕРЕБЕНДЯ

Перебендя слепой, старый, — Кто его не знает! Он повсюду скитается, На кобзе играет. Кто ж играет, того люди Знают, привечают: Он тоску им разгоняет, Хоть и сам страдает. Горемыка, он ночует И днюет под тыном — Нет ему угла на свете; Горькая судьбина Насмехается над старым, Что ни день — то хуже! А ему — ничто: затянет «Ой, не шуми, луже!..» Станет петь, да и припомнит, Что он сиротина; Погорюет, потоскует, Прислонившись к тыну. Вот таков-то Перебендя — Старый он да странный! Запоет о Чалом — кончит Горлицей нежданно; С дивчатами на выгоне — Гриця да Веснянку; В шинке, с парубками вместе, — Сербина, Шинкарку, С женатыми на пирушке (Где свекровь презлая) — О недоле, вербе в поле, А потом — У гаю; На базаре — о Лазаре, Или — чтобы знали — Тяжко, скорбно запоет он, Как Сечь разоряли. Вот таков-то Перебендя — Старый он да странный! Начнет шуткою, а кончит Слезами нежданно. Ветер веет, повевает, По полю гуляет. Сидит кобзарь на кургане, На кобзе играет. Вкруг, как море широкое, Зеленеют степи; За курганами курганы Вдаль уходят цепью. Чуб седой, усы седые Треплет ветер яро; Вдруг уляжется послушать, О чем поет старый; Как сердце смеется, слепой старик плачет… Он слушает… веет… Укрылся вдали На степном кургане от людей, незрячий, Чтоб по полю ветры слова разнесли, Чтоб людям не слышать — ведь то божье слово, То сердце неспешно с богом говорит, То сердце щебечет господнюю славу, А дума по свету на туче летит. Орлом сизокрылым летает, ширяет, Небо голубое широкими бьет; Присядет на солнце, его вопрошает: Где оно ночует? Как оно встает? Послушает море, о чем: плещет в споре, И гору он спросит: молчишь почему? И снова на небо — на земле ведь горе, Ведь на ней, широкой, нет угла тому, Кто сердцем все знает, кто сердцем все чует: О чем ропщет море, где солнце ночует — Пристанища нету на свете ему! Один, точно солнце на небе высоком; О нем молвят люди: «С живыми — живой!» А если б узнали, что он, одинокий, Поет на кургане, шепчется с волной, То божие слово давно б осмеяли, Его бы глупцом обозвали, прогнали. «Пусть бродит, — сказали б, — над морем, шальной!» Хорошо, кобзарь, отец мой, Хорошо, что ходишь На курган и словом, песней Душу там отводишь! И ходи, мой голубь сизый, До поры, покуда Не заснуло сердце, — пой там Вдалеке от люда. А чтоб люди не чурались, Тешь их иногда ты… Что ж, пляши под дудку пана — На то он богатый! Вот таков-то Перебендя — Старый он да странный! Начнет свадебной, а кончит Грустною нежданно.

Петербург, 1839

КАТЕРИНА

Василию Андреевичу Жуковскому на память 22 апреля 1838 года

I Чернобровые, любитесь, Да не с москалями, Москали — чужие люди, Глумятся над вами. Позабавится и бросит — Поминай как звали. А дивчина погибает В горе да в печали. Пусть сама б она погибла, Кляня долю злую, Но еще и то бывает — Губит мать родную. Если есть за что увянуть — Сердце с песней вянет, Люди в сердце не заглянут И жалеть не станут. Чернобровые, любитесь, Да не с москалями: Москали — чужие люди, Смеются над вами. Ни отца, ни мать родную Слушать не хотела — С москалем слюбилась Катря, Как сердце велело. Полюбила молодого, В садик выходила, Пока там девичью долю Не запропастила. Мать звала вечерять дочку — Дочка не слыхала; Где встречалась с любимым, Там и ночевала. Много ночек кари очи Крепко целовала, Пока вдруг не зашумела Недобрая слава. Что ж, пускай дивчину судят Люди в разговоре: Она любит и не слышит, Что подкралось горе. Весть недобрая примчалась — В поход затрубили. Уходил москаль, а Катре Голову покрыли. Не заметила позора, Пропустила мимо: Словно песня, сладки были Слезы о любимом. Обещался чернобровый: Буду цел — вернуся. Ожидай его, дивчина, Ожидай, Катруся! С москалями породнишься — Горе позабудешь, А пока — пускай болтают Что угодно люди. Не тоскует Катерина — Слезы вытирает, А на улице дивчата Без нее гуляют. Не тоскует Катерина, А ночной порою Берет ведра молчаливо, Идет за водою, Потихоньку, незаметно Дойдет до криницы, Тихо станет под калиной, Запоет о Грице. Так зальется, что калина Плачет от печали. Возвратится — и довольна, Что не увидали. Не тоскует Катерина, Ничего не знает, Из окна в платочке новом Смотрит, ожидает. Ожидала Катерина, А время летело, Захворала Катерина, Слегла, ослабела. Занедужила, бедняжка, Еле-еле дышит… Отлежалась — и за печкой Колыбель колышет. А соседки злые речи С матерью заводят: «Мол, не зря в твой дом ночами Москали приходят. У тебя родная дочка Стройна и красива, И не зря она качает Солдатского сына: Что искала — получила… Уж не ты ль учила?…» Дай вам боже, цокотухам, Чтоб вас горе било, Как беднягу, что вам на смех Сына породила. Катерина, мое сердце! Ой, беда с тобою! Как ты жить на свете будешь С малым сиротою? Кто расспросит, приласкает, Кто вам даст укрыться? Мать, отец — чужие люди, С ними не ужиться! Отлежалась Катерина, Встала понемногу, Под окном ласкает сына, Смотрит на дорогу. Смотрит Катря — нету, нету… Может, и не будет?… Хоть бы в сад пошла поплакать — Так увидят люди. Сядет солнце — Катерина В садике гуляет, К сердцу сына прижимает, Тихо вспоминает: «Здесь его я поджидала, Здесь его встречала, А вон там… сынок, сыночек!..» И не досказала. Зеленеют, зацветают Черешни и вишни. В тихий садик Катерина, Как и прежде, вышла. Но уже не запевает, Как тогда бывало, Когда друга молодого Ждала-поджидала. Приумолкла Катерина От тоски-печали, А соседи, а соседки Уши прожужжали. Пересуды да насмешки Злобою повиты… Где ж ты, милый, чернобровый? В ком искать защиты? Ой, далеко чернобровый, И ему не видно, Как враги над ней смеются И как ей обидно. Может, лег он за Дунаем В могилу сырую? Иль в Московщину вернулся Да нашел другую? Нет, не лег он за Дунаем На глухом кладбище, А бровей таких на свете Нигде он не сыщет. Пусть в Московщину поедет, Пусть плывет за море — С кем угодно Катерина Красотой поспорит. Черны брови, кари очи, Молодая сила. Только счастье мать родная Дать ей позабыла. А без счастья ты на свете, Как в поле цветочек: Гнет его и дождь и ветер, Рвет его кто хочет. Умывайся ж, Катерина, Горькими слезами! Москали давно вернулись Другими путями.