Кобзарь

ГУПАЛИВЩИНА

Встало солнце. Украина Дымилась, пылала. Где в живых осталась шляхта, — Запершись дрожала. А по виселицам в селах Ляхи в ряд висели Чином старшие. На прочих Веревок жалели. По улицам, по дорогам — Груды трупов с ночи. Псы грызут их, а вороны Выклевали очи… По дворам везде остались Дети да собаки. Даже бабы, взяв ухваты, Ушли в гайдамаки. И творилося такое По родным округам… Хуже ада… За что ж люди Губили друг друга?… Поглядеть — такие ж люди, Жить, водить бы дружбу. Не умели, не хотели — Разделиться нужно! Захотели братской крова, — Потому — у брата И скотина, и холстина, И светлая хата. «Убьем брата, спалим хату!» И пошла работа. Ну, убили! А на муки Остались сироты. Подросли в слезах, в неволе, Развязали руки, Ножи взяли. И зуб за зуб, И муки за муки! Сердцу больно, как помыслишь: Что людей побито! Столько крови! Кто ж виновен? Ксендзы, езуиты…{13} Проносились гайдамаки Степями, лесами. А за ними и Ярема С горем да слезами. Вот минули Вороновку, Вербовку; в Олыпану Прискакали. «Не спросить ли Кого про Оксану? Нет, не надо, пусть не знают, За что пропадаю». Кони скачут. Гайдамаки Село покидают. Наклоняется к мальчонке: «Ктитора убили?» «Да нет, дядька, не убили — На огне спалили И Оксану, дочку, взяли. А ты кого ищешь? Коли ктитора, то даром; Лежит на кладбище…» Не дослушал и галопом Вороного кинул. «Лучше б я вчера, не зная, Не ведая, сгинул, А сегодня я и мертвый Из могилы встану Ляхов мучить. Сердце мое! Оксана! Оксана! Где ты?…» Стихнул, зажурился. Сдержал вороного. Горе тяжкое, немое Охватило снова. Поравнялся со своими За хутором старым. Где корчма была — огнище, И Лейбы не стало. Усмехнулся мой Ярема. Грустно усмехнулся. «Вот где, вот где я недавно Перед Лейбой гнулся! А сегодня…» И взгрустнулось О том, что минуло. А ватага у оврага С дороги свернула. Догоняют мальчугана; На спине котомка, Лапти, рваная сермяга… Окликнули громко: «Эй, убогий, погоди-ка!» «Я не нищий, пане». «Ну, а кто ж ты?» «Гайдамака!» «Ишь ты как, поганец!..» «Сам-то дальний?» «Кирилловский»{14}. «А Будища{15} слышал?» «Знаю, как же!» «А озеро?» «Озеро повыше, Вон где озеро. Езжайте Тропинкой вот этой». «Много ляхов нынче видел?» «То-то вот что нету! А вчера их было пропасть! Венков не святили Из-за них, собак проклятых, — За то ж их и били!.. И мы с батькой их карали, А мать все хворает, — А то б тоже…» «Добре, хлопец! — Зализняк кивает. — Вот возьми себе на память Об этой дороге Золотой». «Спасибо, пане!..» «Ну, казаки, трогай! Да без гомону, потише! Галайда, за мною! Там вон озеро в долине И лес под горою. А в лесу добро зарыто, — Как подъедем, скажешь, Чтобы хлопцы окружили, Может, кто на страже Там остался». Подъезжают, Встали вокруг леса. Смотрят, смотрят — нету ляхов… «Да тут их до беса! Гляньте, хлопцы, на деревья, Сшибайте проклятых!» — И посыпались, как груши, Вниз конфедераты. «Поживей сшибайте, хлопцы, Будут знать, как лазить! Вот так славная потеха — Как бы да не сглазить!» Отыскали гайдамаки Потайные ямы, Все забрали, что годилось, И в Лысянку прямо Поскакали…

ПИР В ЛЫСЯНКЕ

Над Лысянкой{16} клубы дыма К небу повалили: Зализняк да Гонта люльки На ночь закурили. Страшно, страшно закурили, Земля пламенеет. Вряд ли даже в преисподней Так курить умеют! Багровеет Тикич кровью Евреев да ляхов. Горят хаты и палаты, — Заодно — все прахом… И богачи с голытьбою… А среди базара Зализняк гуляет с Гонтоп: «Кара ляхам, кара!» Чтоб покаялись собаки — Всех подряд карают. Стоны, слезы. Один молит, Другой проклинает, Третий кается напрасно Перед мертвым братом. Старикам пощады нету И малым ребятам. Не милуют гайдамаки, Не щадят, зверея, Ни красу, ни возраст юный Шляхтянок, евреек. Ни убогих, ни здоровых, Ни калек горбатых Не осталось, — не спаслися От грозной расплаты. Ни души — легли все, пали, Свершилася кара. Трупы стынут, багровеет Небо от пожара. Разгорелся, распылался Под самые тучи. А Галайда всюду слышен: «Мучить ляхов, мучить!» Как безумный, мертвых режет, Рубит как попало. «Дайте ляха, дайте пана, Мало крови, мало! Дайте ляха, дайте крови Тех собак поганых! Море крови!.. Мало моря! Оксана! Оксана! Где ты?» — крикнет, пропадает В полыме пожара. А тем часом гайдамаки Столы средь базара Расставили. Отовсюду Несут, несут блюда. Собирают, накрывают, — Тешат свою удаль. «Пейте, лейте!» Загуляли. А вокруг что было: Трупы панские, качаясь, Висят на стропилах Обгорелых. Вдруг стропила Пламенем обнимет — Треск да искры! «Пейте, детки, С панами такими, Может, встретимся еще раз — Авось не сплошаем!» И черпак единым духом Батько осушает. «За собачьи эти трупы, За собачьи души Пью, казаки! Пейте, детки! Выпьем, Гонта, друже! Выпьем, выпьем, погуляем Заедино, вместе! Где Валах наш? Запевай-ка Веселую песню! Не про дедов — сами шляхту Караем не хуже! Не про горе, потому что Живем, а не тужим. Грянь веселую такую, Чтоб земля ломилась! Про вдовицу-молодицу, Как она журилась!» вернутьсявернутьсявернутьсявернуться