Страница 5 из 41
Вот так дело! Летели за одним, а тут еще два пассажира. Мы с Костиным переглянулись. Что делать? Как разместиться пятерым в двухместном самолете?
Помолчали, покурили, и я спросил:
— А где же они, эти знатные лебеди?
Наш собеседник, кажется, только и ожидал этого вопроса. Он заложил два пальца в рот, свистнул. Из кустов вышли несколько человек в нашей армейской форме и двое в немецких мундирах.
— Наша «карета» двухместная, — напомнил я. — Кого будем отправлять в первую очередь?
— Пленных, — решительно заявил офицер связи. — А если можно, то вот еще и полковника.
— Хорошо. А завтра или послезавтра мы прилетим за вами, — заверил я нашего знакомого.
— Обязательно, — подтвердил Костин, — дорогу теперь знаем.
Стали думать, как разместить «языков». Сначала хотели надеть на них подвесные системы от парашютов и прикрепить к бомбодержателям. Потом от этого плана отказались. Решили положить гитлеровцев на нижнюю плоскость по обе стороны фюзеляжа и закрепить стропами, чтобы не сдуло. Время летнее, обморозиться они не могли. Так и сделали.
Когда стали готовить мотор к запуску, сидевший на дереве наблюдатель доложил, что по направлению к нам движутся три грузовика с солдатами.
Как быть? Уничтожить самолет и бежать вместе с бойцами в лес или попытаться взлететь? Взлететь!
Не мешкая, Костин сел в переднюю кабину. В заднюю я усадил полковника, а сам взялся за пропеллер.
Провернул его два-три раза, подал команду:
— Контакт!
— Есть, контакт! — отозвался Костин.
Я крутнул винт. Он резко дрогнул, и передо мной возник мерцающий круг.
На прогревание двигателя затратили менее тридцати секунд. Нас тревожило: как он поведет себя, не «обрежет» ли на взлете?
Из-за холма показались пылящие грузовики. Нас разделяло не более трех километров. Машины направлялись как раз к тому сектору, по которому Р-5 должен сделать разбег. Разгоняя самолет, Костин открыл огонь из пулемета. Мне кажется, я прежде не слышал лучшей музыки, нежели четкая дробь ПВ-1. Сам я в это время тоже готовился к стрельбе, попросив полковника плотнее прижаться к моей спине и поворачиваться вместе со мной, иначе он будет мешать.
Р-5 стремительно приближался к остановившейся головной автомашине. Я невольно втянул голову в плечи, ожидая столкновения. Но его не последовало. Р-3 оторвался От земли и начал набирать высоту. Когда она достигла тридцати метров, легли на курс. Костин прикрепил к шлему шланг переговорного приспособления. То же сделал и я. Наблюдая в зеркало за мной, летчик спросил:
— Все в порядке? — И, не дожидаясь ответа, добавил: — Я уж думал, что это последний наш с тобой взлет.
Возвращаясь на базу, мы на этот раз старались держаться подальше от своего обычного ориентира — автомагистрали: не имели права рисковать, надо было доставить пленных невредимыми.
Через два дня Костин отправился в район Борисова за нашим парашютистом-разведчиком и оставленным под Россью офицером связи.
С этого задания Василий Костин не вернулся. Подробности его гибели я узнал лишь три месяца спустя. Он был сбит вражеским истребителем, когда, забрав бойца недалеко от Борисова, уже приближался к Росси.
Вскоре нас постигла новая тяжелая потеря. Побывавший в неприятельском тылу старший лейтенант Степан Гаврилов вблизи своего аэродрома был неожиданно атакован группой «мессершмиттов» и подожжен. Спастись летчику не удалось. Таким образом, двое из трех моих помощников по организации парашютно-десантной службы — Николай Волков и Степан Гаврилов — погибли. Тем большая нагрузка легла на меня и Петра Балашова. Тридцатилетний Петр был неутомим. Он отличался завидной выносливостью. Ночью летал через линию фронта, днем готовился сам и готовил других к полетам. Соснет час-другой — и вновь на аэродроме, вновь в кабине самолета.
Гитлеровское командование, придавая особое значение нашему направлению, в течение июля — августа сосредоточило здесь значительные силы своей истребительной авиации, стремясь надежно прикрыть дороги и войска.
Нам пришлось действовать лишь ночью. В тех же случаях, когда темного времени для возвращения на базу не хватало, летчики на день садились на оперативные площадки в тылу врага и отправлялись в обратный путь лишь после захода солнца.
Командование фронта решило не посылать больше на дальние дистанции легкомоторные машины. Нам стали выделять тяжелые бомбардировщики главным образом из 1-го авиационного полка, которым командовал полковник Иван Васильевич Филиппов.
Это была славная часть с замечательными летчиками-ночниками. Их видавшие виды ТБ-3 хорошо знакомы десантникам еще по маневрам тридцатых годов, проведенным в Белоруссии, на Украине, в Московском военном округе. ТБ-3, сконструированный Андреем Николаевичем Туполевым, представлял собой цельнометаллический моноплан с четырьмя двигателями. Его размеры поистине богатырские: размах крыльев превышал сорок метров. Во время дождя под этим кораблем мог укрыться целый батальон.
Основная цель ТБ-3, как об этом говорило его название, — бомбардировка. Он мог нести рекордный по тому времени боевой груз. Но для транспортных целей самолет был плохо приспособлен. Правда, брал он до тридцати человек, но размещались они в основном за бензобаками, расположенными в плоскостях: в проходе между кабинами летчика и радиста, куда приходилось заползать по-пластунски. Перед прыжком надо было быть особенно внимательным, чтобы за что-нибудь не зацепиться. Неудобство большое. Однако иных машин в нашем распоряжении тогда не было.
Современные воздушные корабли снабжены совершенными радионавигационными средствами, которые очень облегчают работу штурмана. У нас же ничего подобного не было. Это, а также недостаточная опытность некоторых штурманов порой приводили к тому, что парашютистов сбрасывали в двадцати — тридцати километрах от назначенного места, а то и еще дальше. А как известно, точность при высадке десантников очень важна. Поэтому, чтобы проконтролировать правильность полета, мы нередко прибегали к помощи неприятельских световых маяков, опознавательных сигналов. Летишь на высоте полторы — две тысячи метров и, зная, что где-то неподалеку должен быть аэродром противника, даешь подсмотренный пароль «Я — свой». Тебе дают ответ, выкладывают посадочные огни. А нам только этого и надо. Правда, иной раз не удержишься от соблазна — сбросишь две-три бомбы. Фонари, конечно, гаснут. Возвращающимся потом гитлеровским бомбардировщикам уже не позволяют садиться на эту площадку, и приходится им, израсходовавшим горючее, искать пристанище в других местах.
К началу августа 1941 года командование гитлеровской военной авиации сменило ранее действовавшие сигналы связи со своими самолетами. Наша разведка не сумела своевременно сообщить новые обозначения. Мы решили раздобыть их сами. Незадолго до этого нам прислали новый транспортный самолет Ли-2. При его опробовании у всех, кто вслушивался в гул мотора, невольно возникла мысль: когда меняется шаг винта, шум нашего двигателя похож на гул немецких машин.
Один из летчиков предложил:
— Это сходство надо использовать.
В ту же ночь решили попытать счастья.
Я тоже отправился вместе с экипажем тяжеловоза. Время рассчитали таким образом, чтобы после выброски десанта оказаться над аэродромом противника как раз в тот момент, когда вражеские бомбардировщики возвращаются с задания.
Ли-2 превосходил ТБ-3 в скорости, был оснащен более совершенными приборами. Удобнее располагались в нем и места летчика, штурмана, радиста, гораздо лучше стали также условия для размещения десантников.
Линию фронта прошли благополучно. Когда до места десантирования осталось минут десять лету, бортовой механик открыл и закрепил обе двери. Я подал ребятам команду:
— Встать и зацепить карабины парашютов за трубу!
Напомнил бойцам о высоте и курсе, о запасном месте сбора, дал несколько практических советов.
Два коротких звонка, и замигали зеленые лампочки. Пятнадцать человек один за другим прыгнули в непроглядную бездну.