Страница 35 из 41
Мы надеемся, что скоро снова вместе будем громить врага. Боевой красноармейский привет!»
Душа моя рвалась к этим замечательным ребятам.
Путешествие в молодость
Да, мне хотелось в небо. Лежа на больничной койке и глядя в стену, я мысленно возвращался к дорогим моему сердцу дням. Вспоминались то летная школа, то какой-нибудь экспериментальный прыжок.
Вот память воскресила образ инструктора навигационной службы Климова, человека уже немолодого, хорошо знающего свое дело. За его плечами немалый боевой опыт. Он участвовал в гражданской войне летчиком-наблюдателем.
Климов, как и я, пришел в авиацию из кавалерии. Предмет, который он нам преподавал, не отличался сложностью. В кабине штурмана имелось всего три прибора. Их мы освоили быстро.
Наконец нас подняли в воздух. Полет прошел нормально. Чувствовал я себя хорошо.
После приземления пилот сказал:
— Теперь для полноты счастья остается прыгнуть с парашютом. Это пострашнее будет...
На своем веку мне пришлось без малого тысячу сто раз покидать самолет в небе. Не все случаи запомнились. А первый... О нем хочется рассказать подробно.
Мы укладывали парашюты на длинных, сколоченных из досок столах. Зацепив за гвоздь уздечку полюсного отверстия, вытягивали купола, стропы, подвесные системы. Полотнище укладывали на две стороны, так же разбирали стропы, потом всовывали их в соты ранца.
Наземная подготовка длилась около трех часов. Инструктор рассказал о совершенных им семи прыжках.
Он наставлял:
— Парашют вводится в действие выдергиванием вот этого красного кольца. Тянуть за него надо, когда увидите низ фюзеляжа...
Укладчик — на его счету было два прыжка — утверждал:
— Парашют раскрывайте, когда начнет свистеть в ушах...
На аэродром прибыли к пяти часам. В шесть поднялись в воздух.
Когда стрелка высотомера достигла восьмисотметровой отметки, услышали команду: «Пошел!»
Я все делал, как советовал инструктор. Система сработала безотказно. Мелькнула мысль: «Неужели это так просто? Даже приятно!» Падения почти не ощущалось. Хотелось повисеть в небе как можно дольше. Но снизу уже доносился предупреждающий крик:
— Ноги, ноги!
О них-то я тогда чуть и не забыл... Но все обошлось благополучно.
После этой начальной подготовки я поехал в Оренбург, в летную школу.
Здесь от инструкторов Лаца, Житкова, Столярова я впервые услышал о самостоятельном расчете прыжка, о скольжении и о том, что самолет можно покидать и при выполнении им различных фигур высшего пилотажа.
После двух неудачных приземлений на препятствия, случившихся у нас на занятиях, командир нашей эскадрильи Трубников сказал:
— Надо учиться управлять парашютом.
— А как это делать? — спросил я его.
— А хотя бы изменяя угол плоскости купола или его объем. — Немного подумав, комэск добавил: — Вообще-то, в прыжках с горизонтально летящего самолета толку мало. Это на учениях хорошо. А во время боя мало ли что может произойти. Надо, дорогой мой, уметь прыгать из любого положения машины.
Этот разговор запомнился.
* * *
По окончании школы, а затем курсов усовершенствования по классу штурманов тяжелой бомбардировочной авиации меня направили в Западную Сибирь. Там в одном из соединений мне пришлось всерьез заняться парашютизмом. Вместе с Мартыновым, Евдокимовым, Самсоновым, Губиным, Муратовичем, Новожиловым, Каляевым учился применять парашют не только как спасательное средство, но и как средство десантирования.
Дни и месяцы проходили в тренировках и поисках. Не берусь сейчас утверждать, кто именно был пионером в выполнении того или иного нового приема, знаю только, что в нашей стране среди первых мастеров, осуществивших прыжок с самолета, вошедшего в штопор, были инструкторы Оренбургской летной школы Лац, Житков, Столяров, позже — Колосков и Петров.
Поиски и эксперименты, к сожалению, не обходились без жертв. В 1934 году летчик Ольховик, оставляя машину, обо что-то ударился и потерял сознание, не успев выдернуть кольца. Дорогой ценой приходилось расплачиваться за опыты. Многие славные воздухоплаватели погибли.
Я тоже осваивал сложные способы выброски из самолета. Помню один контрольный прыжок, выполненный в Белоруссии. Полетели мы с командиром эскадрильи Ганичевым. За два больших круга набрали высоту тысяча шестьсот метров, вышли на прямую. Я внимательно следил за наземными знаками. Вот под нами, слева по борту, «точка сбрасывания». Ганичев поднял левую руку, предупреждая, что сейчас введет машину в штопор. Еще несколько мгновений — и Р-5 начинает падать.
Когда он совершил третий виток, я, преодолевая сопротивление воздуха, покинул биплан. Мощный воздушный поток подхватил меня и бросил в сторону. Отстабилизировав свободное падение, я через пять — семь секунд раскрыл парашют. Приземлился нормально.
Вскоре меня послали в Ленинград на сборы парашютистов. Там я увидел зачинателя затяжных прыжков Николая Евдокимова. Невысокий, сухощавый летчик-истребитель, спокойный и деловитый, просто и ясно рассказал, как в районе Евпатории впервые затянул свободное падение и тем самым опроверг опасения медиков, что человеческий организм не может вынести такого полета. Погода была хорошая, и Евдокимов продемонстрировал нам свое искусство.
Из Ленинграда я вернулся в Сибирь, обогащенный опытом и новыми идеями.
В войсках начались эксперименты по высадке крупных десантов. В этом, кстати сказать, наши Вооруженные Силы явились пионерами. Большие учения с выброской парашютистов были проведены под Москвой.
С нескольких аэродромов одновременно в воздух поднялись туполевские четырехмоторные бомбардировщики, на борту которых находилось более двух тысяч двухсот бойцов. В каждом ТБ-3 разместилось до тридцати человек. Выпрыгивать они могли сразу из восьми — десяти точек. Бомбардировщик освобождался за десять, а в некоторых случаях и за пять — семь секунд. Это очень важный показатель: чем быстрее группа покинет машину, тем компактнее приземлится и меньше времени потребуется на ее сбор.
Конечно, для этих целей удобнее были бы специальные самолеты, но в тридцатые годы их не выпускали.
Рождался новый род войск. Он получил признание.
Началась разработка тактики.
У меня уцелела тетрадь с записями тем занятий. Вот одна из них: «Произвести прыжки с постановкой дымовой завесы в воздухе и на земле; прыжок со стрельбой из личного оружия и гранатометание с воздуха по наземным целям».
Десантник, когда он медленно опускается на землю, очень уязвим. Мы понимали это и стали искать, как уменьшить опасность поражения бойца в воздухе. Возникла идея сокращения высоты выброски парашютистов. Ее надо было проверить на практике. Некоторый опыт в этом уже был. Первым в нашей стране с рекордно минимальной высоты прыгнул мой товарищ и однополчанин Петр Балашов. Еще 12 августа 1933 года он покинул самолет на высоте восемьдесят метров, благополучно приземлился на московском стадионе «Динамо» и вручил футболистам букет цветов. Однако более поздняя попытка известного спортсмена Самфирова повторить это достижение закончилась трагически. Поэтому думать о массовых прыжках с подобной высоты с парашютом ручного раскрытия не приходилось. Стали пробовать десантироваться методом срыва. Незадолго до Великой Отечественной войны группа экспериментаторов, состоявшая из шести человек: Гаврилова, Павлова, Корнеева, Попова, Волкова и автора этих строк, — испытала этот способ. Я тогда уже служил в Белорусском военном округе.
Поднялись мы на ТБ-3. На заданной высоте выбрались на крыло и, крепко держась за натянутую здесь веревку, замерли в ожидании команды. По сигналу штурмана «Пошел!» раскрыли парашюты. Наполнившись воздухом, они сорвали нас с плоскости.
Опыт прошел благополучно. Однако при этом методе трудно было избежать раскачивания, а также закручивания строп. То же самое проделали, но не во время горизонтального полета корабля, а при его планировании. Получилось немного лучше.