Герцог полуночи

Пока герцог спускался по ступенькам, Крейвен зажигал свечи, вставленные в держатели на каменных стенах.

Минуту спустя, чуть пригнувшись, Максимус прошел через каменную арку в небольшую комнату с мощеным полом. Мерцающий свет свечи позади него освещал древние каменные стены, на которых кое-где были нацарапаны рисунки — какие-то символические знаки и изображения людей, — сделанные, очевидно, еще в дохристианскую эпоху. Прямо перед ним находилась еще одна дверь — из почерневшего от времени дерева. Максимус отпер ее и распахнул.

За дверью располагался обширный подвал с неожиданно высоким потолком, образовывавшим свод, а вдоль этого «зала» стояли массивные колонны с капителями, украшенными грубо высеченными фигурами. Отец и дед Максимуса использовали подвал как винный погреб, но это помещение, судя по всему, изначально являлось местом поклонения какому-то древнему языческому божеству.

Тут Крейвен закрыл дверь, и Максимус начал снимать жилет. Казалось пустой тратой времени каждое утро одеваться, а потом, через пять минут, снова раздеваться, но герцог давно уже привык поступать именно так.

Крейвен кашлянул, и Максимус, не оборачиваясь, буркнул:

— Продолжайте.

Теперь он стоял в одном белье и смотрел вверх — на ряд металлических колец, вделанных в каменный потолок.

Камердинер же, снова откашлявшись, проговорил:

— Леди Пенелопу считают одной из самых знаменитых лондонских красавиц, и она действительно очень хороша собой.

Подпрыгнув, Максимус обхватил руками колонну, просунул пальцы ног в трещину, затем ухватился за небольшой выступ, находившийся, как он знал, у него над головой, после чего, кряхтя, потянулся к ближайшему металлическому кольцу в потолке. Однако дотянуться до него было не так-то просто.

— Только в прошлом году за ней ухаживали, по меньшей мере, два графа и один иностранный князек, — продолжал Крейвен.

— Она девственница? — Вытянув руку, Максимус оттолкнулся от колонны и, наконец, ухватился за кольцо одной рукой. Он почувствовал, как напряглись мускулы на плечах, когда всем своим весом качнулся в сторону следующего кольца, а потом дальше — к следующему.

— Несомненно, ваша светлость, — говорил внизу Крейвен, пока герцог перемещался с кольца на кольцо, туда и обратно по подземной комнате. — Правда, леди любит немного повеселиться, но она, по-видимому, все же понимает, как важно сохранять благоразумие.

Схватившись за очередное кольцо, Максимус усмехнулся. Это кольцо находилось немного ближе к предыдущему, чем остальные, и он повис между ними на обеих руках. Немного помедлив, Максимус вытянул перед собой ноги, а затем, медленно складываясь пополам, едва не коснулся пальцами ног потолка у себя над головой. Глубоко дыша, он удерживал это положение, пока у него не начали дрожать руки.

— Я бы не назвал ее нынешнее ночное путешествие благоразумным, — заметил герцог.

— Пожалуй, так, — согласился Крейвен. — Кроме того, я обязан вам доложить: хотя леди Пенелопа занимается вышиванием, танцами, игрой на клавесине и рисованием, считается, что она не обладает особым талантом ни в одной из этих областей. И те, кто ее знает, не слишком высоко оценивают остроумие леди Пенелопы. Конечно, нельзя сказать, что разум леди каким-то образом поврежден, просто она… э-э…

— Дурочка?

Крейвен хмыкнул и взглянул вверх. И в тот же миг Максимус, отпустив металлические кольца, легко приземлился на носки, а потом подошел к низкой скамье, где лежал набор пушечных ядер разного размера. Выбрав то, которое легко помещалось у него в ладони, он пристроил его на плече, разбежался по подвалу — и метнул ядро в груду соломенных тюфяков, специально для этой цели сложенных у дальней стены подвала. Пробив солому, ядро ударилось о каменную стену.

— Хорошо исполнено, ваша светлость. — Крейвен позволил себе улыбнуться, когда Максимус обернулся, и от этого выражение его лица сделалось необычайно комичным. — Соломенные тюфяки, без сомнения, страшно напуганы.

— О господи, Крейвен… — Максимус с трудом удержался от смеха, ибо никому не позволено смеяться над герцогом Уэйкфилдом — даже ему самому.

— Хорошо-хорошо. — Камердинер прочистил горло. — Итак, в итоге: леди Пенелопа очень богатая, очень красивая, очень модная и веселая, но она не обладает особыми умственными способностями или же… э-э… инстинктом самосохранения. Вычеркнуть ее из списка, ваша светлость?

— Нет. — Взяв другой свинцовый шар, Максимус повторил с ним предыдущее упражнение; когда же от стены откололся кусочек камня, он взял себе на заметку, что следовало принести вниз еще соломы.

Обернувшись, Максимус обнаружил, что Крейвен смотрит на него с недоумением.

— Значит, ваша светлость желает, чтобы его невеста была… э-э… — Камердинер в очередной раз откашлялся.

Максимус строго посмотрел на него, однако промолчал. Прежде у них уже было подобное обсуждение, и Крейвен просто составил список самых важных качеств, необходимых будущей жене герцога. Здравый смысл — или его отсутствие — такое даже не приходило в голову ни одному из них. Но когда Максимус увидел ясные серые глаза и выражение решительности на женском лице… О, в этот момент для него все изменилось.

Да-да, мисс Грейвс принесла в Сент-Джайлз нож — у нее над ботинком был отчетливо виден блеск металла, — и было совершенно очевидно, что она вполне могла бы воспользоваться им. Увидев ее тогда, Максимус не мог ею не восхищаться. Да и какая из его знакомых дам могла проявить такое непреклонное мужество?

Однако, отбросив пустые размышления, герцог вернулся к более насущной проблеме. Отец Максимуса умер, спасая его, и он в память об отце женится на леди… достойной стать герцогиней.

— Вы, Крейвен, знаете мое мнение по этому поводу. Я считаю, что леди Пенелопа великолепно подходит герцогу Уэйкфилду.

— Но подходит ли она мужчине?

Максимус взял следующее ядро, решив сделать вид, что не слышал язвительного замечания Крейвена.

Некоторые сравнивали Бедлам с кругами ада, но Аполло Грейвс, виконт Килборн, знал, что в действительности представлял собой Бедлам. Это была самая настоящая тюрьма. К тому же место бесконечного ожидания.

Ожидания того, что прекратятся постоянные стоны по ночам. Ожидания стука каблуков, предвещавших завтрак — ломоть черствого хлеба. Ожидания плеска холодной воды, которую называли «ванной». Ожидания того момента, когда будет опустошено зловонное ведро, служившее отхожим местом. Ожидания свежего воздуха. Ожидания чего-нибудь, чего угодно — только бы удостовериться, что ты еще жив и на самом деле вовсе не сошел с ума, по крайней мере, пока еще не сошел.

И, конечно же, Аполло постоянно ждал, когда его сестра Артемис в очередной раз навестит его в этой тюрьме.

Она приходила, когда могла, и обычно это случалось раз в неделю, в общем-то довольно часто. Вероятно, только поэтому он и не лишился рассудка, — а ведь без нее он бы уже давным-давно сошел с ума.

И сейчас, услышав стук женских каблуков по камням коридора, Аполло откинул голову к стене и почувствовал, что на его давно немытом лице расплылась улыбка.

Артемис появилась мгновенье спустя. Увидев брата, она ласково ему улыбнулась. Она была в поношенном, но чистом коричневом платье и в соломенной шляпке, которую носила уже лет пять и на которой соломка над правым ухом была стянута маленькими аккуратными стежками. Серые глаза Артемис светились теплотой и тревогой за брата, и казалось, что она принесла с собой струю свежего воздуха.

— Брат, дорогой… — промурлыкала она своим низким мягким голосом. И вошла она к нему в камеру безо всякого отвращения, хотя и должна была бы почувствовать его при виде зловонного ведра в углу и отвратительного состояния самого Аполло — блохи и вши уже давно считали его тело своим законным лакомством. — Ну, как ты?

Вопрос был глупым и нелепым, но сестра искренне за него беспокоилась. К тому же следовало иметь в виду, что он, по крайней мере, был еще жив. А ведь существовала еще и смерть, не так ли?