Операция «Гадюка» (сборник)

А напротив, по ту сторону поля, по знаку муллы также падали навзничь ублюдки — они поклоняются богу войны иначе и зовут его иначе, именем, которое не может быть произнесено, ибо осквернит уста воина.

— У-у-у-у-у-у-у-у, — поплыло над полем — сплелись голоса молитвы, в которой было лишь повторение имени бога, соревнование, кто скажет лучше, отчетливее, чей призыв, за которым скрывалось мысленное желание выпросить победу или хотя бы малую помощь в бою, дойдет до ушей бога. И тогда все повернется в нашу пользу!

Звук моления как бы отражался от низких облаков и падал на землю, тяжело и душно.

Становилось ясно, что богу не важно, кто победит, он, как и любой бог войны, лишь жаждал жертв — крови и плоти людей.

Высокий пронзительный крик трубы прервал моление.

Наступила тишина, в которой проблески отдельных голосов казались лишь редкими дождевыми каплями.

Справа от Коршуна толпа раздалась — рыцарь, надежда честных людей, медленно продвигался к вытоптанной пустоши.

Традиция повелевала боем.

На голове рыцаря был легкий стандартный боевой шлем, серебряная маска охватывала лицо и закреплялась за ушами. Грудь была прикрыта железными квадратами, нашитыми на кожаную куртку, их дополняли металлические наплечники и налокотники. Медные браслеты охватывали кисти рук. В правой руке рыцарь держал длинный, мутно блестящий меч, в левой — короткий, чуть загнутый на конце зловещий кинжал.

Короткие штаны до колен тоже были кожаными, под ними были видны наколенники и поножи, опускавшиеся до армейских башмаков.

Рыцарь остановился на нашей стороне поля, и взгляд Коршуна переместился на ту сторону. Он разглядел рыцаря, которого привели моджахеды. Странное слово — «моджахеды»: откуда оно взялось? Оно нерусское, и ублюдки не признают его своим. По крайней мере так говорил один капрал, который попал в плен к ублюдкам и чудом остался жив.

Он смог убежать из плена и перед тем, как за ним примчались черномундирщики и утащили его в штаб, откуда он не вернулся — видно, его до сих пор допрашивают в контрразведке армии, — успел рассказать, что обозвал своего тамошнего конвоира моджахедом, а тот удивился — что это значит? Так и не признался, что слышал это слово раньше. Они ведь дьявольски скрытные — эти ублюдки.

На поле вышли обязательные лица. Музыкант — маленький мужичок с медными тарелками. Он попробовал, как они звучат, несильно ударяя и в то же время дергая в стороны, как человек, который выбивает искры между кремнем и огнивом.

Звон получился громким и раскатистым. В любом бою его нельзя не услышать.

Затем пришли два доктора.

Они были представителями от обеих сторон — один в золотой маске, другой — наш — в серебряной. Они поклонились друг другу. Считается, что враги как бы остаются над схваткой. Но это, конечно, ложь. Известно, что если в бою попадает в плен санчасть или госпиталь, то ублюдки обязательно убивают, замучивают всех раненых, а врачей — некоторых тоже убивают, а других уводят с собой. Это касается и санитарок с сестрами. Кое-кого насилуют и мучают до смерти, а других утаскивают к себе — больше их никто не видит.

Наконец появился сам судья.

Он был в длинном, до земли, халате, из-под которого поблескивали латы. Судьям тоже не хочется попадать под случайный удар.

В руке у судьи было недлинное стальное копье с острым наконечником. С его помощью судья может заставить рыцарей сражаться по правилам или даже остановить стычку. Судьи известны тем, что они — мастера управляться с такими копьями.

Ну вот, все готово.

Коршун опять посмотрел в сторону медиков — они стояли плотной группой. Среди них было несколько легкораненых, которым разрешили пойти на поединок. Ну где там Надин? Надин, откликнись!

Одна из масок смотрела в его сторону. На переднике был нашит красный крест. Нет, нельзя быть уверенным.

Доктора и ассистенты, ламы и муллы, музыканты и водоносы — рыцарям разрешено в перерывах между раундами напиться, — все отошли назад, освобождая место для боя.

Рыцари некоторое время стояли, ожидая удара гонга.

Генерал на нашей трибуне поднял руку. В ответ генерал на той, вражеской, трибуне тоже поднял лапу.

Музыкант с тарелками изо всех сил ударил в них.

По толпе прокатилась дрожь.

И тут же все начали кричать — это было заразительно, как в детстве, и Коршун кричал, подбадривая своего рыцаря.

И, как бы подстегнутые этим, рыцари бросились друг на друга, сверкнули мечи — они сшиблись ими, — и тут же мечи отлетели вверх от удара.

Снова ударились — снова отлетели.

Теперь рыцари, чуть согнув ноги — так легче отпрыгнуть, если надо, — начали ходить по кругу: они как бы испытали друг друга, показали всем, что равны по силе, и теперь удвоили осторожность.

Порой кто-нибудь из них взметывал меч и тут же отпрыгивал назад, мечи касались кончиками, и в тишине на поле слышно было, как металл звякал о металл. И тут противник сделал неожиданный глубокий выпад вперед, так что достал до груди нашего рыцаря.

Толпа ахнула. Но удар меча пришелся в нагрудные пластины и не причинил рыцарю вреда.

«Ох» облегчения прокатился по нашей половине поля.

Наш рыцарь понял, что пришло время действовать всерьез, и, перехватив меч второй рукой, рубанул по врагу сверху двумя руками. Кинжал он успел отбросить, и тот змейкой упал на жесткую землю. Коршун не понял, как же получилось, что ублюдок успел отпрыгнуть, — но меч просвистел в воздухе, и рыцарь еле удержался на ногах, подставив противнику плечо.

Коршун видел и понимал, что тут и нужно нанести ответный удар. Ему самому приходилось не раз биться на мечах, а это простое, но тяжкое искусство.

Возможно, ублюдок тоже увидел такую возможность, но, отклоняясь от вражеского выпада, он на мгновение потерял координацию движений, так что ответный выпад запоздал.

Теперь они рубились, как рубят дрова, — держа мечи обеими руками, замахиваясь с кряхтеньем, с хрипом, били как по бревну.

Возможно, для фотоснимка такая драка была хороша, но Коршун-то знал, что даже очень сильный человек при таком бое быстро теряет силы. Ведь приходилось не только бить, вкладывая в удар всю силу — иначе твой меч вылетит из рук и ты останешься безоружным, — но и двигаться, прыгать, выбирая позу для следующего удара.

Удар, еще удар. Зрители — всем стадионом — шумели, как волны, — то накатывались на берег, когда сталкивались мечи, то примолкали. Коршуну хотелось бы послушать, как дышат рыцари, — но, конечно же, он не услышал.

Наш рыцарь медленно отступал, с каждым разом его удар становился чуть слабее, и поднимать меч становилось трудней.

Но на помощь ему пришел авторитет судьи.

Он поднял вверх песочные часы, песок в которых уже высыпался вниз. Значит, раунд кончился. Можно передохнуть.

Музыкант ударил в тарелки.

Рыцари разошлись метров на двадцать. Им вынесли табуреты. Ассистент стал капать из мокрой тряпки на лицо рыцаря так, чтобы вода заливалась за маску.

Помощник судьи, прежде чем повернуть песочные часы, выстукивал по медному треугольнику гвоздем, часто, как пульс, — это было время перерыва.

Вместо мечей противникам выдали сабли.

Перерыв кончился. Коршун протискивался в сторону медиков, благо никто не обращал на него внимания. Коршун добрался до них и тогда узнал Надин. Хоть и в маске — он узнал ее по фигуре, по рукам. Она тоже сделала движение в его сторону. Коршун угадал глаза в прорезях металлической маски и краешек красного платка, выбивавшегося из-под металла.

— Ну как ты? — спросил Коршун тихо.

— Ничего нового? — спросила Надин, и Коршун расстроился. Он и не думал о Шундарае, а она о нем думала.

— Даже если они поймают его, — сказал Коршун, — они нам не скажут. Мы доживем до конца нашей кармы и никогда не узнаем.

— Ты посмотри у него в сундучке, — попросила Надин. — Нет ли там чего-нибудь обо мне. Мне не хотелось бы оставлять для чужих людей.

— А что там может быть? — Коршун не стал признаваться ей, что уже копался в сундучке Шундарая.