Страница 86 из 132
— Скажи пану обозному, что привал будет на Камышовой, а взойдет луна — двинемся дальше, на всю ночь. Паны шляхтичи нас подгоняют. Мимо Кодацкой фортеции будем проходить — построиться лагерем, а то хромой черт еще схватит кого. Уж как ему, верно, не терпится «языка» поймать. — Вспомнив коменданта Кодака, он криво улыбнулся: вот незадача пану Гродзицкому — и близок локоть, да не укусишь! — Выходит, пане есаул, время сильнее сабли! Вам во что бы то ни стало надо завтра ночью стать на Желтой Воде. Метла и Пивень живы еще?
— Сегодня видел их, пане гетман.
— С привала пусть едут к Днепру. Метла с лошадьми будет ждать на берегу, а Пивень должен исхитриться попасть к реестровым казакам на байдак. Пусть расскажет, за что народ собирается воевать против польской шляхты, а если что и соврет, тоже не грех. Не сумеет — паны в Днепр бросят ракам на поживу; не посмеет — прикажу голову срубить.
На кургане снова показался силуэт всадника, но уже без копья. Он постоял мгновение и исчез. Хмельницкий вопросительно посмотрел на есаула, но есаул растерянно молчал.
— Видел?
— Всадник, пане гетман. Впереди идет дозор.
— А почему сюда носом?
— Не заметил, ваша милость.
— Пошли узнать!
Есаул снисходительно улыбнулся такой причуде и отправился выполнять приказ. Но не успел он еще растолковать сотенному хорунжему, куда и зачем послать разведку, как заметил нескольких всадников, скачущих от кургана. Это были казаки из сторожевого охранения. Они привели с собой двух жолнеров польского войска.
— Кто такие? — спросил Богдан Хмельницкий у казаков.
— Разъезд захватили! — хвастливо заявил один казак.
— А почему разъезд оказался у вас в тылу?
Казаки удивленно посмотрели друг на друга: об этом знали только они да польские жолнеры. Самоуверенность с казаков как рукой сняло, и они виновато опустили головы.
— Пане есаул, передай приказ полковнику Золотаренко, чтоб этих хлопцев не посылали больше в дозор. Мышь не должна пробежать не замеченной казаками. Говорите, паны-ляхи: какого полка, когда выехали в разведку, где сейчас гетманич Стефан со своим войском? Не думайте, что ваши ответы будут для меня новостью, я только проверить хочу.
Панок с остренькой мордочкой и тонкими губами сразу же ощетинился:
— Цо то ест? Сейчас же разойтись! А вашего бродягу Хмельницкого выдать мне... Всех зачинщиков! Тогда пан краковский вас, может быть, помилует.
Богдан Хмельницкий весело улыбнулся.
— Ишь какой кусачий — прямо за полы хватает. Не зря говорится: цо панек, то гетманек! Отведите его в обоз. И ты такой же? — обратился Хмельницкий к другому жолнеру, который был старше годами, одет победнее и не очень опечален тем, что попал в плен.
— Говорили ваши казаки, что на панов идете, вашмость? — сказал он с крестьянской простотой, когда крикливого шляхтича увели. — Вот бы и моего пана Свистицкого в ту же кучу. Видели, какая стерва?
Оказалось, второй жолнер был родом из-под Варшавы, жил халупником [Халупник – безземельный крестьянин, живущий в чужой хате] у пана Свистицкого и думал не о воинской славе, а о том, что весна на дворе, сеять пора, хлеб нужен. Он охотно рассказал все, что знал. За три дня гетманич Стефан Потоцкий не успел пройти с войском и тридцати верст, дошел пока только до Крылова.
— Пройдут версту-другую и возвращаются назад восстания душить. А про вас кричит: «И плетей хватит!» Гляжу, как бы им самим не пришлось отведать плетей, ведь по воде реестровые давно вперед ушли! Вот было бы славно! — И он решительно ударил шапкой оземь. — Примите и меня к себе. За себя и за вас воевать буду!
Лица старшины расплылись в довольных улыбках, только один, да и то больше для приличия, сказал:
— Ты же не нашей веры.
— Эх, вашмости, чья власть, того и вера.
Богдан Хмельницкий слушал молча, но внимательно. Видно было, что этот халупник его заинтересовал.
— А как тебя звать, мосьпане?
— Какой из меня пан, ваша милость, просто — Янек.
— И много у вас таких?
— Убогих, ваша милость?
— Башковитых!
— Нищета и умного сделает дураком. «Марш, Янек, в лес по дрова, марш на войну». Служи, как пес!
— И скот ревет, когда мясник ведет.
— Реветь и мы умеем, мосьпане, а здесь смелость нужна. Встали и у нас кое-где против панов. По лесам собираются... бунтует народ...
— Ну, а ты отсюда помогай им. Иди в обоз!
II
Для наблюдения за продвижением реестровых казаков были посланы не только Метла и Пивень. Начиная от самого Кременчуга через каждые пять-шесть верст на берегу Днепра сидел казак и ждал появления байдаков, а как только замечал их на воде, скакал с известием к соседнему, а тот мчался дальше, и так — покуда весть не доходила до гетмана Хмельницкого. Доро́гой Метла и Пивень узнали, что байдаки уже прошли Кодак, и потому они свернули к Днепру по речке Суре, на берегу которой надеялись набрести на жилье и раздобыть челн. Они заметили хутор, когда вдали уже заблестели воды Днепра.
На хуторе жил Пронь Никитин. Казаки не удивились ни тому, что он называл себя холопом московского царя, а сам поселился на казачьих землях, ни тому, что у Никитина была вывихнута левая рука, а на правой не хватало указательного пальца. Был он высок, широк в плечах; кулаки его папоминали вывернутые из земли корни.
Он носил русую бороду, а волосы расчесывал на прямой ряд. Удивило казаков только то, что Никитин через каждые два-три русских слова вставлял либо татарское, либо турецкое.
— Тебя что, турок крестил? — не выдержал Метла.
Никитин погладил бороду и улыбнулся, точно малым детям.
— Думал, и вовсе свой язык забуду.
— Должно, в неволе был?
— Довелось.
— И долго?
— Сорок лет живот свой мучил, батюшка. — И он снова степенно погладил бороду. — Может, слышали, как мы захватили турецкую галеру Анти-паши Марьева?..
Казаки не дали ему кончить.
— Так ты из тех? — первым закричал Метла, глядя на хозяина восторженными глазами.
— Матерь божья, — часто замигал Пивень, — ведь пудовую свечку обещал поставить, если встречу хоть одного из вас. Метла чертова, что ты пялишься, как сова, целуй руку у пана товарища! Да этого еще и свет не видывал... сорок лет! Сколько же можно с таким человеком выпить, слушая его! Я вот тоже иду, пане товарищ, либо в неволю, либо на смерть. Ты расскажи, дорогой пане товарищ, как ты, что ты... На каторге, что ли, был или где еще?
— Десять лет у панов-ляхов, столько же у татар да двадцать у турка. Только это как-нибудь другим разом. Зачем вам сандал, то бишь челн?
Узнав, кем посланы казаки. Никитин поскреб затылок, молча оглядел запорожцев, затем спросил:
— А веслом, батюшка, орудовать умеешь? Нынче полноводно, течение быстрое.
Оказалось, что Метла и Пивень хоть и выросли на Днепре, но с водой не дружили, даже позабыть успели, когда и купались, да и то в какой-то луже.
— Может, помочь вам, панове казаки. Дело табак — ляхи в тыл заходят.
Пивень и Метла переглянулись: на самом деле, если реестровые казаки проплывут еще день-два по Днепру, они могут оказаться позади колонны запорожцев. Казаки еще не знали, чем может им помочь Никитин, но уже за одно намерение такому человеку надо было в ноги поклониться, и Пивень от радости и восторга замахал руками.
— Я ж говорил, что таких и на свете мало. Да кто из казаков не слыхал про Самойла Кошку, вашего старшого? На всех ярмарках о нем поют! Да ведь если сказать реестровикам... Поедем и на байдак вместе, пане товарищ! — уже умоляюще прибавил Пивень. — Ты же, верно, и плавать умеешь, а меня прямо рвет от воды.
Метла только скорбно кивал головой.
— Без тебя он и на берегу утонет, помоги, товарищ!
— Так тому и быть: не сидел Пронь на печи раньше, не будет сидеть и теперя!
В тот же день они втроем двинулись к Днепру.
Было начало мая, и верховые воды уже успели добраться до низовья. Река вышла из берегов, затопила балки и острова, наполнила степные речки, взбила желтую пену между осин в низинах, а на середине распустила пенные струи конской гривой на ветру. В камышах слышалось кряканье уток, крик селезней, на плесах плавали дикие гуси, а по озерцам ходили тонконогие журавли и носатые цапли.