Страница 103 из 132
— Рубите им руки, ноги, режьте по кусочку, выколите глаза! — кричал с пеной у рта Вишневецкий. — Пытайте, чтобы и на том свете помнили своего пана!
— Глупый Яремка, — спокойно произнес казак, — чем хочет напугать! Все равно не дождешься, чтобы я потешил тебя криком. Выкуси! — и он сунул под нос Вишневецкому дулю.
— На кол его! — вне себя затопал ногами Вишневецкий. — Всех на кол!
— Всех не посадишь, бешеная собака, леса не хватит на колья. Думаешь этак нас покорить? Придется оба берега Днепра утыкать колами, да и тогда дулю получишь.
На площади стояли душераздирающие крики, стенания, женщины голосили, глядя, как в ужасных муках умирали их мужья или сыновья, дети рыдали у виселиц, на которых повешены были их матери. С отрезанными ушами, носами, выколотыми глазами уводили родичи по домам своих близких. Кровь побежала ручьями по улицам.
Иеремия Вишневецкий словно опьянел от крови. Глядя на виселицы, где качались все девять повстанцев и множество обывателей Немирова, на умирающих на колах, на забитых до смерти плетьми, он бесился того пуще:
— Пытайте, пытайте так, чтобы чувствовали, что умирают, хамы!
К вечеру усталые гайдуки не могли уже найти ни одного казака, ни одного жителя, который не был бы так или иначе наказан. Плач и стоны раздирали слух.
В тот же вечер Вишневецкий выступил со своим войском на север. Разрушенный Немиров с не преданными земле трупами сам казался мертвым. Кто сумел укрыться от поляков, теперь без всяких колебаний бежал к повстанцам, которые уже наступали на Винницу.
Кондрат Шпичка, доведавшись от Гайчуры, где искать полковника Кривоноса, из леса поехал прямо на Махновку. В тот же день он нагнал отряд в пути. Может быть, потому, что Кондрат рос вместе с Яриной, Кривонос был несколько обходительней с ним, нежели с другими казаками, а парубок и без того был влюблен в своего полковника и старался во всем ему подражать. Вот почему Кондрат так искренне рад был сейчас за Кривоноса и в то же время так волновался, что его даже трясло. «Прямо сказать или еще как? Ведь от неожиданности с человеком может что угодно случиться». Наконец Кондрат пошел посоветоваться с отцом.
Мусий Шпичка ничуть не изменился с тех пор, как впервые встретился с Кривоносом: был он такой же жилистый, сухощавый, с торчащими во все стороны волосами и такой же горластый. Максим Кривонос назначил его фуражиром, он заботливо ухаживал за лошадьми, а случался бой — брался и за мушкет. Когда Кондрат рассказал ему о встрече с Яриной, Мусий даже руками о полы ударил.
— Не дождался старый Верига, а он же день и ночь высматривал ее. И, говоришь, домой ехала? Эх, и радость была бы! «Здравствуйте, вот и я!..» Это хорошо, что ты встретил дивчину, а то, подумай, поехала бы на хутор, а кругом-то пусто. И видно, что недавно люди были. А куда подевались? Ищи ветра в поле, когда Гаврило где-то в Московии, на Слобожанщине, что ль. Гордий так и доселе не знаем где, говорил, на Сечь подастся, расспрашивал — не слыхали о таком... Страшно ей было бы одной на хуторе.
— Вы посоветуйте, как полковнику Кривоносу про Ярину сказать?
— А как? Так и сказать: грядет, мол, невеста не невестная.
— Ну да! А не обидится?
— Чего же тут обижаться, когда правда.
Кондрат повернулся и пошел искать Кривоноса. Тот был у себя в шатре.
— Что так быстро вернулся, казаче? — поднял брови Кривонос.
— Радость, пане полковник!
— Ну, так говори же!
— А вы, вашмость, не...
Кривонос часто замигал, по лицу пробежала судорога, он сердито крикнул:
— Ты что, в жмурки сюда играть пришел?
— Чернобыльский отряд ведет пани полковникова! — одним духом выпалил Кондрат.
— Какая еще пани полковникова? Какой отряд? Кривонос сначала укоризненно покачал головой, но сказанное наконец дошло до него, и он в изнеможении опустился на скамейку.
— Что ты сказал?
— Пани полковникова...
— Ярина? Жива?
Кондрат радостно закивал.
— И ты сам видел? Говорил?
— Как сейчас с вами, пане полковник.
— Расскажи... — В глазах у него словно зажглись две свечки.
Кондрат рассказал все до мелочей, но Кривоносу было мало.
— Не спеши, не спеши... Ну, говори, говори, — и даже подался вперед. Вдруг встревоженно нахмурился. — Говоришь, на коне, с самопалом? — и опять покачал головой, а по лицу пробежала улыбка. — Так когда же ждать? Сегодня, завтра?
— Полагаем, что завтра нагонят, если только Вишневецкий не задержит.
— Вишневецкий подался уже на Волынь... Хотя лучше будет... Мартын, где ты там запропастился?
— Я тут, пане полковник! — отозвался тот со двора.
— Позвал пана сотника?
— Вон идут.
— Слышишь, чертяка, к нам Ярина едет!
— Да слышу.
— Тьфу ты, бесова душа, подслушивал, что ли? Ну, хоть улыбнись, истукан!
— Где заведется баба, там уж добра не жди! — глухо сказал Мартын. В голосе его слышались нотки ревности.
В это время в шатер вошел сотник Лава.
— Вот что, сотник, — не отвечая на приветствие, сказал Кривонос, — к нам идет чернобыльский повстанческий отряд. Пошли с есаулом Петром Пивкожухом им навстречу десяток казаков, чтоб не перехватил, случаем, Вишневецкий.
— Хватит с них и троих.
— Да ты слушай: отряд ведет вроде как бы наша...
Лицо Кривоноса невольно озарилось улыбкой, чего Лава раньше за ним не замечал, и он растерянно захлопал глазами.
— Кто же такой?
— Потерпи.
— Так, может, больше пошлем казаков?
— Хватит. Только атаман чтоб был казак надежный...
— Тогда лучше Петра не найдешь. Я мигом! — И он с круглыми от удивления глазами направился в свою сотню.
В Махновке был укрепленный замок, к замку примыкал монастырь бернардинцев, а все местечко было обнесено валами с крепкими воротами. Валы обороняла хоругвь надворного войска киевского воеводы Тышкевича. Повстанцам и тут помогли мещане, и местечко было взято с первого же приступа. Шляхта заперлась в фортеции, обнесенной, кроме валов, еще и высоким частоколом, а кто не успел попасть в замок, укрылся вместе с монахами в монастыре. Монастырь окружали толстые стены с бойницами и башнями, и он мог отбиваться целые месяцы. На колокольне тревожно гудел колокол.
Повстанцы начали штурмовать монастырь, откуда уже легко было попасть в замок. Проходил час за часом, миновал день, а монахи не сдавались. Было уже среди повстанцев несколько раненых, были даже убитые, но монахи продолжали отстреливаться, а за спиной у них раздавалось церковное пение. Наконец к стенам монастыря подкатили гуляй-города — сплетенные из лозы и набитые землей подвижные башни, с которых повстанцы могли стрелять в монахов поверх стен.
Монастырь был взят только на второй день. Тогда повстанцы начали штурм замка, за стенами которого укрылись шляхтичи. В это время совершенно неожиданно под городом появился Иеремия Вишневецкий с войском не менее чем в тысячу всадников. О них повстанцы узнали, только когда драгуны с воинственными криками выскочили на холм за рекой.
Кривонос только успел вывести повстанцев за город, как налетел Вишневецкий. Первая встреча была короткой: драгуны оставили на поле боя несколько убитых и откатились.
Тем временем оставшаяся часть повстанцев взяла замок и подожгла местечко. Разъяренный Иеремия Вишневецкий теперь сам повел наступление. Максим Кривонос увидел его, окруженного польской шляхтой, еще издалека, и ненависть взнесла его на седло. Впереди повстанцев вылетел он навстречу драгунам.
Сеча началась сразу на всем поле. Максим Кривонос, как ни разгорались у него глаза на князя, нашел, однако, в себе силы остановить разгоряченного коня. На левом крыле татарская хоругвь Вишневецкого начала теснить повстанцев Морозенко.
— Саливон, — крикнул Кривонос, не оглядываясь, — иди Морозенку на подмогу! Ты здесь, Мусий? Живо скачи в замок, пусть сотник Лава ударит сбоку. Пускайте пехоту!
Начинало смеркаться. Лава нажимал на драгун с фланга, пехота стреляла из зарослей лозняка, но шляхтичи упорно держались. Кривонос не спускал глаз с князя Вишневецкого, который все больше наглел: он уже свалил двух повстанцев, уже врубался в переднюю лаву, грозил прорваться в тыл. Кривонос больше не мог терпеть. Выставив вперед копье, он погнал коня прямо на Вишневецкого. Одним взглядом он окинул поле и вдруг увидел, что драгуны успели уже прорваться в нескольких местах, повстанцы отступали к лагерю, их рубили конные.