Не измени себе

—  Будем! — с нажимом повторил Борис и тоже встал.

Поднялись и Женя, и Софья Галактионовна.

И вот минута, когда надо расставаться. Иван Федо­сеевич помахал им с трапа. Потом терпеливо ждали, по­ка самолет покатится по дорожке. Дружно замахали ру­ками, когда он взмыл ввысь.

Весной уехала и Софья Галактионовна.

3

После возвращения из Пятигорска Дроздов с жад­ностью окунулся в работу. Книга его должна была вот– вот выйти в свет, и Борису предстояло готовиться к за­щите докторской диссертации. С заводом он не хотел порывать, тут же пресекая чьи бы то ни было рассужде­ния, что-де человек, достигший столь высоких научных вершин, должен и служить науке.

Открыто говорили, что завод для Дроздова был мате­ринской грудью, вспоившей его, а теперь он из младен­ческого возраста вышел и пора идти самостоятельной до­рогой.

Очередная стычка на эту тему произошла даже с Кон­стантином Арефьевичем. Когда решался вопрос о новом назначении Дроздова, как ни странно, именно Разумнов доказывал, что пора Дроздову выходить на научные про­сторы, а не заниматься частными заводскими делами. Дроздов, посмеиваясь над Разумновым, над его серди­тостью, намекал, что ему, Дроздову, больше подходит миссия легендарного Антея, которому нельзя отрываться от родной земли, а если этой землей посчитать завод, то от завода.

—  Ты мне мозги не заливай розовым сиропом, — ки­пятился Разумнов. — Не хуже тебя знаю, чем и кем тебе стал наш завод. У человека два высших образования. Ему вот-вот присудят ученую степень доктора наук, а он, понимаешь ли, фокусы выкидывает. Да совесть у тебя есть, наконец? Подсчитай разницу экономической целесо­образности своего труда как доктора наук и твоей инже­нерской деятельности. Это же убыток государству. Не мальчик уже, коммунист со стажем…

Дроздов улыбнулся.

— Константин Арефьич… Поверь мне на слово. За ра­боту на заводе я буду биться насмерть. Другое дело, в качестве кого. Об этом надо размышлять.

—  А вот коллектив вуза увидел в тебе подлинного ученого, Борис. — В тоне Разумнова на этот раз была только грусть.

Улыбка сбежала с лица Бориса. Разумнов задел боль­ную струну в его душе. За долгие месяцы лечения он много думал о своей дальнейшей работе. Процесс подго­товки специалистов высшей квалификации сам по себе достаточно серьезная проблема, останется ли у него вре­мя для научной работы? Впрочем, Протасов и Резников считаются известными учеными, хотя верой и правдой служат высшему образованию, но это не мешает и тому и другому выпускать солидные труды.

Этот горячий их разговор завершился в общем-то ра­зумным решением. Сразу же после получения Борисом диплома инженера Разумнов доказал в министерстве необходимость введения в заводской штат инженера, который бы отвечал за внедрение новой техники. Именно тогда и родилась шутка, что Дроздова поставили «заведовать мо­ральным износом». Но шутка обернулась миллионными доходами, а когда эти немалые суммы начали заметно уменьшаться (Дроздов лежал в это время в больнице, а потом лечился в санатории), встревожилось теперь уже само министерство.

Примерно за месяц до возвращения Дроздова из Пя­тигорска на заводе появился отдел по внедрению новой техники, во главе которого назначили кандидата экономи­ческих наук Бориса Андреевича Дроздова.

Однако проявил упорство и заместитель министра высшего образования Иван Иванович Зеленков: спецкурс по политэкономии остался за Дроздовым. Больше того, Борису Андреевичу предложили расширить лекционный материал и увеличили количество часов.

Эта инициатива принадлежала профессору Резникову и Алле Васильевне Протопоповой, теперь уже доктору экономических наук. Книга Дроздова, вобравшая в себя и первоначальный материал диссертации и новый, вне­сенный при переработке этой диссертации, расширяла преподавательские возможности Бориса Андреевича.

Великое это счастье, когда труд доставляет радость. Борис успевал все, особенно радовали его заводские де­ла. Одержала полную победу не только теория морально­го износа машин и оборудования, но и живая жизнь, практика. Теперь уже и официальная точка зрения на эту проблему круто изменилась, и Дроздову, знавшему на за­воде все станки, знавшему, как они работают, какая от них выгода и каково напряжение рабочего, открылось широкое поле деятельности.

Однажды Борис Андреевич явился к Протасову и представил ему короткий отчет, что дает одному лишь за­воду «Красный маяк» «почтительное отношение к теории и практике морального износа». Он так и озаглавил свой шутливый отчет. Увидев шести– и семизначные цифры прибылей, Василий Васильевич грустно спросил:

—   Неужто, Борис Андреич, вы всерьез считали меня идейным противником?

—   Конечно, считал. Какой же мне было смысл про­биваться в большую прессу и рисковать партийным би­летом? Шум-то подняли знатнейший. Я что-то не очень понимаю вас, Василий Васильевич.

—   А что же здесь не понимать, уважаемый Борис Андреич? Струсил. Страшновато было идти против те­чения. Проблемка-то не простая, экономическими пробле­мами социализма не только мы с вами занимаемся, были и другие ученые, с непререкаемым голосом. Так вот, ска­жу я вам, сидел я на одном чрезвычайно ответственном экономическом совещании, года три назад это было, по­нимал, что неверные заключения, а сказать не мог! Ведь все утверждают — нет морального износа, и точка.

«Зачем он мне все это говорит? Стыдно же!» И все– таки не мог промолчать, пожалеть Протасова.

—   А вы когда-нибудь, Василь Василич, работали на заводе? — спросил он, скрывая раздражение.

—   Нет, голубчик.

—   Мне пришлось пройти все операции: от распреде­лителя работ до завотделом внедрения новой техники, и скажу я вам, оглянувшись назад, на старых моих това­рищей,— они могли дать больше и меньше состариться, если бы ученые, инженеры подумали о них, а не о старых станках, с которыми жаль расставаться. Если бы те же ученые изобрели более твердую сталь для напильников да более эффективный профиль насечки, наши стареющие слесари в те далекие годы, когда я только пришел в цех, смогли бы выдавать столько же продукции, что и мы, молодые, на своих лысых, заношенных инструментах. Но тогда мы были бедны и могли восполнить наши нехватки за счет мускулов, а теперь — я считаю — позор будет на­шим инженерам-экономистам, если они производитель­ность труда станут рассчитывать не за счет введения более производительного оборудования, а за счет увеличения нагрузки. Так-то, уважаемый Василь Васисилич.

Профессор молчал, опустив глаза.

—   Из-за такой вот нашей с вами нерешительности мы очень медленно догоняем капиталистов.

Профессор молчал, Дроздову неудобно было оста­ваться дольше с ним в комнате. Он вышел, не простясь.

Борис шел домой изрядно смущенный. Он достиг того, чего желал: пригвоздил с фактами в руках, что называет­ся, своего идейного противника. А на поверку-то оказа­лось, что он никакой не противник, а трусливый, мало­душный человек.

Уж лучше бы молчал или по-прежнему притворялся.