Гибель Иудеи

Вероника отвернулась, чтобы скрыть свою улыбку. Она не могла удержаться от нее, когда услышала, кто послан в погоню.

— Ну и что же, — прибавила она небрежно, — этот Сильвий, он настиг беглеца?

— Он уже был совсем близок от него, — сказал молодой легат. — Их разделяли какие-нибудь полдня пути.

— Ну и что же?

— И все-таки декурион вернулся ни с чем. После трех дней погони по лесам Сильвий и его люди попали в узкое темное ущелье. Там был заброшенный домик, где, очевидно, переночевали беглецы: Сабиний, Тамара — дочь Иоанна из Гишалы, и какой-то человек, служивший им, вероятно, проводником. Видно было, что они только что снялись с места; в очаге еще, догорали угли. Следы двух коней вели обратно в лес. Сильвий бросился в ту сторону, но скоро следы исчезли, смешавшись со следами большого конного отряда. Что это был за отряд, неизвестно. Во всяком случае, это не были сторонники Иоанна из Гишалы, иначе дело не дошло бы до боя…

— До боя? — тревожно спросила Вероника.

Агриппа лежал, вытянувшись на подушках, и не обращал внимания на их разговор. Что ему за дело до судьбы Флавия Сабиния и дочери Иоанна из Гишалы. Ему важно было склонить Тита к созданию азиатской империи. А уж потом — меч не всегда будет иметь последнее слово…

— Да, до боя, — подтвердил молодой легат. — В каких-нибудь ста шагах Сильвий нашел часть вооружения Флавия, а в кустах спрятан был труп неизвестного иудея.

Он остановился и пристально посмотрел на Веронику. Царица побледнела, но выдержала его взгляд.

— Ты рассказываешь это в стиле трагедий Софокла и Эврипида, — сказала она, пытаясь улыбнуться.

— Фотин, один из наших людей, утверждает, что этот иудей был в твоей свите при въезде в Птолемаиду.

— В моей свите? — повторяла она, как бы стараясь припомнить. — Я до сих пор не заметила чьего-либо отсутствия.

Легкая улыбка показалась на губах Тита.

— Фотин, наверное, ошибся, — сказал он. — Я так и сказал отцу. Да и зачем бы тебе оказывать услуги Иоанну из Гишалы, нашему общему врагу?

— Услуги Иоанну из Гишалы? — повторила она с изумлением. — Я не думаю, чтобы он был мне благодарен, если бы я содействовала бегству его дочери с римлянином…

Тит со страстью смотрел в ее глаза, обращенные к нему. И снова молодой легат почувствовал тревогу и блаженство, как тогда, на Кармеле, у источника Илии.

— Разве такой большой позор для иудейки полюбить римлянина? — спросил он.

Глаза ее холодно и вместе с тем обольстительно взглянули на него.

— Конечно, — ответила она, — смертельный позор. По крайней мере в глазах тех, кто выше всего ставит веления Бога.

— А ты, Вероника, тоже так думаешь?

Она засмеялась.

— Я? Смотря по тому, кто бы это был. Если бы он был достоин, но зачем спрашивать? Нет такого человека.

— То же самое ты говорила, когда мы в первый раз увиделись. Он, верно, еще не родился — твой цезарь?

Она пожала плечами, потом медленно поднялась и подошла к окну.

Тит последовал за ней. Его влекла к ней таинственная, неодолимая сила.

Агриппа очнулся от своей дремоты, рассеянно посмотрел на сестру и Тита и тихо вышел из комнаты.

Вероника чувствовала горячее дыхание римлянина на своей щеке и его взгляд на плечах и шее, но она стояла, не оборачиваясь. Гордое величие своей красоты кружило ей голову.

Он повторил еще раз прерывающимся голосом:

— Твой цезарь — он еще не родился?

Она немного повернула голову к нему, так что кончики ее волос касались его губ, и проговорила тихо, почти шепотом:

— Как знать…

Но глаза ее были обращены куда-то в неведомую даль. Кого она там видела? А все-таки… Быть владычицей Азии, быть может, владычицей всего мира, видеть, как римские орлы склоняются пред богом иудеев! И над всем этим власть единого Бога — Бога Вероники!

— Нерон ведь тоже стал цезарем не по праву, — услышала она его страстный шепот.

— Благодаря Агриппине.

— А Марк Антоний мог стать цезарем Азии.

— Благодаря Клеопатре!

— И Вероника будет принадлежать тому, кто станет…

— …цезарем!

Сказав это слово, она почувствовала облегчение. Она обернулась к легату, опьяненному страстью, и взглянула ему прямо в глаза. Они поняли друг друга, не произнеся ни слова. «А Марция Фурнила, твоя жена?» — прочел он в ее взгляде и сделал резкое движение, как бы устраняя нечто давно надоевшее. Холодная Марция была вычеркнута из его жизни. «А мой Бог?» — читал он дальше. Он пожал плечами. Что ему до Бога? Поступай как знаешь. «А Веспасиан?» Лицо его омрачилось, он отвел глаза. Вероника улыбнулась и повела молодого легата к окну.

Там уже не было рабов Агриппы, таскавших его подношения Веспасиану, но на дворе кипела работа.

Таумаст, управитель дома, стоял посреди выложенного мрамором двора и следил за тем, как рабы готовят носилки царицы, укладывают провизию в дорожные сумы.

Тит отступил от окна и побледнел. Вероника увидела в его глазах недоверие.

Она снова улыбнулась и произнесла вслух тот немой вопрос, который он прочел в ее глазах:

— А Веспасиан, твой отец?

Теперь он ее понял.

Да, конечно, лучше, чтобы Вероника уехала. Веспасиан не должен подозревать, чем она стала для Тита, потому что он не допустит развода с Марцией Фурнилой. Разве он может согласиться на брак сына с иудейкой? Веспасиан, римлянин, выходец из народа, боялся всего, что могло возбудить насмешку над ним или его семьей у гордых римских патрициев. Он был никогда не позволил Титу оттолкнуть от себя дочь знатного дома. Конечно, если бы дело шло о замене ее более знатной и могущественной женой, он согласился бы, но из-за иудейки — никогда. Но разве необходимо связать себя с Вероникой, чтобы обладать ею?

Прощаясь, они пристально смотрели друг другу в глаза, и губы их улыбались. Тит что-то вынул из складок верхнего платья и подал царице.

То была дактиотека, маленькая круглая шкатулочка, оправленная жемчугом и зелеными бериллами. На крышке был изображен амур верхом на льве.

Вероника засмеялась. Но лицо ее вновь стало серьезным, когда молодой легат открыл крышку.

Внутри лежал увядший лавровый лист — кармельский лавр.

— Победителю? — спросил Тит.

— Победителю, — ответила Вероника.

— Прощай, Вероника!

— Прощай, Тит!

Внизу ее поджидал Агриппа. Он узнал от Таумаста, что сестра готовится к отъезду.

— Как, Вероника! — воскликнул он в величайшем волнении. — Теперь, как раз теперь, когда наши планы и надежды начинают осуществляться, ты уходишь от меня?

Она едва обернулась к нему.

— Разве ты не думаешь, мой мудрый брат, что товар поднимается в цене, когда он становится редким?

— Ты полагаешь? — пробормотал он растерянно.

— Конечно, — насмешливо сказала она. — Разлука усилит чувство Тита и возбудит его решимость. Тогда твое дело дать мне знать вовремя. К тому же сам Тит одобряет мой отъезд.

Он облегченно вздохнул.

— Куда же ты едешь? — спросил он.

— Куда, если не в Цезарею Филиппийскую, в старый дворец. Я более, чем когда-либо, нуждаюсь в уединении.

— В старый дворец? — удивленно воскликнул он. — Но он совсем не устроен и тебе там будет неудобно.

— Тем лучше. Я всей душой ненавижу роскошь и изнеженность, которые делают нас неспособными противиться врагам. Впрочем, хорошо, что ты напомнил мне, я забыла попросить у Тита разрешение на проезд для пограничной римской стражи.

Она вышла во двор, где ее ждал Таумаст. Агриппа с недоумением посмотрел ей вслед. Он совершенно растерялся. Какой каприз заставляет Веронику покинуть его в такую важную минуту? Он отлично понимал, что заигрыванье с Титом и мнимая потребность в одиночестве только предлог, за которым кроется нечто иное. Но что именно?

На лестнице он встретил ее эфиопа.

Обыкновенно он избегал встречи с царем, не умея скрыть своей ненависти. Но на этот раз глаза его радостно заблестели, когда он увидел Агриппу. Он промычал что-то. Агриппа остановился. Он понял, что раб хочет ему что-то сообщить. И то, что он обратился именно к нему, показалось Агриппе небезынтересным. Он пошел за эфиопом, когда тот коснулся его платья и повел за собой.