Страница 13 из 45
Младший ахмалк подумал: «Мне бы поймать хоть двадцать пять соболей. Тогда мои отец-мать скажут, что я добытчик». Подумал так младший ахмалк и уснул.
А старший ахмалк подумал: «Знать, я наделен счастьем, раз сам Тайхнгад пришел ко мне в гости. Сделай так, чтобы мои ловушки всегда были полны добычи». Подумал так ахмалк и уснул с этой мыслью.
Утром охотники проснулись рано и пошли проверять ловушки. Увидели: в каждой ловушке сидит соболь.
Ымхи подумал: «Надо снять ловушки. Если так будет ловиться, не успеем обработать шкурки». Так же подумал и младший ахмалк.
А старший подумал: «Вон как ловится соболь. Хорошо, что я поставил столько ловушек». Снова зарядил ахмалк свои ловушки. А добычу в мешках таскал к балагану несколько дней подряд.
Пока он таскал соболей в мешках, во всех его ловушках оказалась новая добыча.
Старик тогда сказал: «Не надо так торопиться, я не успеваю обрабатывать шкурки, и они портятся».
Ахмалк ничего не сказал. Но и ловушки не снял. И накопилось соболей так много, что негде их хранить.
Старик опять говорит: «Не надо ловить так много священных зверей — ведь и они портятся».
Ахмалк подумал: «Старик только мешает мне охотиться. Надо избавиться от него». Он знал: Тайхнгад не любит, когда костер складывают из пихты: пихта, разгораясь, трещит так, что на все живое находит страх.
Ахмалк незаметно срубил пихту, незаметно положил в костер. Костер вспыхнул, затрещал. «Тзх-тэх-тэх!» — трещит огонь. «Ыйк-ыйк-ыйк!» — вздрагивает Тайхнгад. Потом старец молча надел шапку и вышел из балагана.
На следующее утро охотники услышали шум, будто ветер прошел по лесу. И увидели охотники: по сопке проходит лесная девушка. Она не смотрела в сторону охотников. Шла и звала, как щенков: «Кыть-кыть-кыть». И со всех склонов и распадков, из кустов и из-под валежин, из расщелин и нор выскочили соболи, окружили девушку-красавицу, идут вместе с нею. А она все зовет: «Кыть, кыть, кыть». И вдруг все соболи, которых старший ахмалк хранил в амбарах, ожили и присоединились к большому стаду.
Схватился старший ахмалк за голову, побежал за соболями «Соболи! Соболи! Мои соболи!
Долго бежал ахмалк. Но куда там. Ступит девушка — на одной сопке, ступит второй раз — уже на другой сопке. А вместе с нею перелетает от сопки к сопке стадо соболей.
Бежал охотник за соболями, только видели ымхи и младший ахмалк его распростертые руки и долго слышали, как по распадкам и ущельям, дробясь и затухая, разносился голос: „Соболи! Соболи!“
Вернулись ымхи и второй ахмалк в стойбище. Отдал ымхи отцу-ахмалку юскинд, забрал жену. Ымхи и ахмалк рассказали о случае в тайге. Их рассказ стал преданием.
КАК КРАСАВИЦА ХОТЕЛА УЙТИ ОТ ЛЮДЕЙ
Раньше род Пилвонгун был большим и сильным. Много было в нём мужчин-добытчиков. И мяса у них всегда имелось вдоволь, и рыба не выводилась.
В этом старейшем роду была красивая девушка — любимица матери, отца и всех сородичей.
Росла девушка, ничего не делала, только набиралась красоты.
Выросла она красивая, гордая. Никого не хотела видеть, ни с кем не хотела разговаривать.
А женихи стали наезжать один за другим. Говорили с отцом, с матерью. А красавица не желала никого видеть. Родители же так любили свою дочь, что не могли перечить ей.
Но женихи — не из тех людей, которые быстро отстают.
И вот сказала красавица своим родителям:
— Отец-мать, мне надоели люди. Я никого не хочу видеть. Уйду я туда, куда ничья нога не знает дороги.
Заплакали отец и мать, но и здесь не могли они перечить гордыне дочери.
Только дали старики дочери удочку, нож, камень-оселок для правки ножа.
Красавица ещё взяла деревянный гребень, чтобы наводить красоту.
Далеко ли ушла девушка — никто не знает. Только очутилась она на берегу реки в небольшом тёплом то-рафе. Кто хозяин то-рафа, неизвестно. Вокруг нет следов, и очаг без углей и золы. «Наверно, курнг меня осчастливил: подарил то-раф», — подумала красавица.
Поселилась красавица в то-рафе, живёт себе одна. Вокруг — лес: много дров. А проголодается — выйдет к реке, наловит всякой рыбы и — сыта.
Только и знает красавица ловить рыбу, готовить себе еду, потом ложиться спать. А спать она любила подолгу: ей нравилось видеть красивые сны.
И ещё она выходила на реку, когда наступала хорошая погода. Она глядела на воду, долго причёсывалась, засматривалась на свое отражение и, тихо улыбнувшись своей красоте, возвращалась в то-раф спать.
Однажды пошла она на марь собирать вкусную ягоду морошку. Ходила она по мари, наклонялась за сочной ягодой. Как-то увидела на краю мари женщину.
Обозлилась красавица, ушла к себе в то-раф.
На другой день снова пошла на марь — уж очень вкусна морошка. Ходила она по мари за ягодой, увидела на краю мари мужчину.
Совсем обозлилась красавица, повернулась к нему спиной и ушла к себе в то-раф.
Прошло ещё несколько дней. Девушка боялась, что вся морошка повянет и ссыплется, — пошла собирать её. Ходила она по мари, наклонялась за ягодой.
Наклонилась — поднялась: увидела под кустом кедрового стланика голого младенца. Младенец лежал беспомощный, только шевелил ручонками и ножками.
Подбежала красавица к младенцу, схватила его на руки, отнесла к себе в то-раф.
Вырезала она бересту, сшила из нее тякк — люльку, привязала люльку к жердинке на потолке.
Кормила красавица ребёнка грудью, приговаривала:
— Мой бедный младенец, без отца, без матери. Вот мой мытик (Мытик — грудь.). Ешь и расти быстро.
А младенец хватает грудь руками, сосёт жадно и больно кусает. «Неужели у младенца есть зубы?» — подумала красавица.
А младенец сосёт грудь и растёт быстро. Вот он уже сам раскачивается в тякке.
Как-то принесла красавица юколы — вяленой кеты. Принесла, положила на столик и по какой-то надобности вышла. Вернулась в жилище — смотрит: от юколы остались обгрызенные куски. А младенец висит в своей люльке и раскачивается.
Принесла красавица ещё юколы, положила на столик, вышла. А сама приникла к щели в двери. И увидела: младенец быстро развязался, спрыгнул с люльки, подбежал к столику, схватил юколу, и от юколы только крошки полетели.
Младенец жевал, как голодная собака. Во рту у него мелькали длинные зубы.
Проглотил младенец всю юколу, вскочил в колыбель, быстро обвязался и стал раскачиваться.
Красавица испугалась. Но вошла в то-раф. А младенец плачет, просит грудь.
Красавица положила за пазуху гребень, камень для правки ножа. А младенец раскачивается, плачет.
Красавица выскочила из то-рафа и побежала что есть силы. Бежала она по берегу и думала:«Скорей бы к людям! Скорей бы к людям!» А сзади доносится:
— Ымыка! Мытик, мытик! (Мать! Грудь, грудь!)
Девушка оглянулась: бежит за ней младенец, толстый, большеголовый.
Ещё пуще побежала красавица. Но вот уже совсем рядом слышит:
— Ымыка! Мытик, мытик!
Тогда красавица бросила через голову гребешок. Только коснулся гребешок земли, поднялся густой лес. Деревья стоят часто, как зубья гребешка.
Обрадовалась девушка, подумала:
«Теперь-то кинр не догонит меня». Подумала так и пошла медленней.
Но тут услышала совсем рядом:
— Ымыка! Мытик, мытик!
Выскочил кинр между деревьями. Красавица побежала сломя голову. Бежала, бежала она, но кинр не отстаёт от неё. Устала красавица. И тогда бросила через голову камень для правки ножа. Только коснулся камень земли — поднялась большая гора. «Теперь-то кинр не догонит меня», — подумала девушка и пошла медленней, чтобы унять сердце.
Но не успела она отдохнуть.
Опять услышала:
— Ымыка! Мытик, мытик!
Оглянулась: кинр быстро сбегает с вершины горы.
Побежала красавица. Бежала долго. И уже думала: «Наверно, умру от кинра», когда увидела горную речку, на берегу которой росли высокие тополя.
Заметалась красавица, не зная, куда деваться. А кинр уже совсем рядом. И тогда вскочила красавица на высокий тополь, забралась на самую вершину.