Созерцая собак

Как мне хватило сил пережить смерть Эви-Мари? Не знаю. Как в таких случаях поступают остальные?

Ведь человеческая психика суть «твердейшая из горных пород», созданная, чтобы принимать радиоактивные выбросы.

Я знаю, что в течение многих лет у меня не было абсолютно никаких мрачных фантазий. К женщинам я не приближался, никаких «теплых чувств» к людям не испытывал, а уж меньше всего — к самому себе.

Однако «чувство прекрасного» меня не покидало. Я часто слушал музыку, читал и с удовольствием рисовал перед своим «внутренним взором» всяческие пейзажи: местность в лучах белого солнца, фантастические виды Арктики, как в «The Ancient Mariner»[11], и другие «чистые» картины, которые не напоминали о мучительном хаосе, называемом «жизнью».

Я так же усердно выполнял свою работу, хотя она причиняла мне сплошные страдания. Ведь я только что получил место учителя. Конечно же я мог взять больничный, но я всегда был из тех, кто хочет бороться, а не сдаваться так просто. Я говорил себе, что именно в те моменты, когда тебе меньше всего этого хочется, надо «засучить рукава» и пересилить себя, тогда ты станешь сильнее.

В одной из наших бесед вы спросили, что причиняло мне наибольший дискомфорт на работе.

Дело в том, что я постоянно чувствовал, что меня не воспринимают всерьез. Ты стоишь и рассказываешь о том, что для тебя священно, о том, что составляет суть твоей жизни, и понимаешь, насколько смехотворно выглядит твоя «миссия» в глазах этих слушателей.

Понимаю, они молоды, что знает о жизни человек в 13–18 лет?

Но словно с самого первого дня, когда я взошел на кафедру, меня заклеймили: «Рагнар Кальмен — смешной зануда».

Я до сих пор слышу, как они передразнивают меня за моей спиной, как они передирают и коверкают мелодичные звуки, которые я обожаю.

Разве ученики, добровольно выбравшие более или менее распространенный язык, не должны испытывать к нему особенного интереса? Он был лишь у немногих, и это не могло послужить мне «полноценной компенсацией».

Мне бы так хотелось, чтобы все они почувствовали то блаженство, которое приносит мне все итальянское.

С уроками английского дела обстояли еще хуже, ведь это был обязательный язык, и ученики были моложе.

В аду, без сомнения, существует специальное место для безропотных учителей: грешники там сидят, уставившись в серый асфальт, прикрыв свой голый худосочный зад годовым планом из министерства народного образования, тогда как повсюду кружатся клочки бумаги, играет музыка в стиле хип-хоп и пронзительные юные голоса повторяют: «Ну как облако может странствовать? Оно ведь просто виси-и-ит на небе!»

Есть ли в этом мире место серьезному человеку?

Я не расстался с Эллой и после того, как мы вернулись в Швецию. Ведь у нас был договор, что она поживет у меня.

Были у нас и приятные моменты, как я говорил, несмотря на то что после моей «исповеди» во Флоренции она продолжала относиться ко мне с «материнским пониманием», выносить которое я мог с трудом. Словно она нашла для себя приемлемое и трагическое объяснение моей холодности: смерть Эви-Мари, случившаяся двадцать лет назад.

Интересно, она в самом деле испытывала некоторое наслаждение от моей «трагической» истории: трагизм заключался и в самом событии, и в моем, по ее словам, совершенно необоснованном самобичевании. Вот вам настоящее дело для терпеливой женщины: осторожно выманивать «рака-отшельника» Рагнара из его жесткого панциря, который подпитывался двадцатилетней тоской, а затем заключить в свои объятия обнаженное и нежное существо.

Чтобы при этом не думать о собственных поражениях.

Это, как уже было сказано, давало ей еще больше терпения и внушало уважение ко мне, она стала с большим «пониманием» относиться к моей холодности и — что для меня немаловажно — ненадолго оставлять меня в покое. Это позволило мне вздохнуть посвободнее и расправить плечи, хотя я немилосердно корил себя за то, что вообще «открыл ей свое сердце», и иногда ненавидел ее за это.

Но приступы с упреками в том, что я ее «не люблю», не прекратились.

Однажды она разозлила меня не на шутку.

Как-то раз, утром, я увидел, как она одевается, — по всему было ясно, что она ужасно спешит. На мой вопрос она ответила всего лишь, что собирается в Упсалу.

И что же она там будет делать, хотелось бы знать?

Да так, ей надо встретиться «с одним человеком».

Оказалось, что она едет к гадалке! И эта гадалка берет пятьсот крон за консультацию в течение часа.

Я дико разозлился и припер ее к стенке. Спросил, неужели она не понимает, что ее обманут? Просто-напросто обведут вокруг пальца? На какие такие вопросы ей может ответить гадалка?

Элла, перебив меня, закричала, что больше всего она хочет знать, «люблю я ее или нет».

Я сказал, что об этом она может спросить меня и пятьсот крон за это платить необязательно.

Она заплакала, и я ухитрился ввернуть, что «люблю ее», — прозвучало это вполне правдоподобно.

После этого я, как обычно, спросил себя, было ли это ложью. Но в такой ситуации поступить как-то иначе было просто невозможно.

На поезд в Упсалу она опоздала, зато ей не пришлось платить гонорар. Насколько я знаю, она так туда и не доехала.

Иногда она была на грани истерики.

Задумывались ли вы — человек, который знает, что такое норма, — о «возможной гибели планеты Земля»? Как-то раз в парке Элла нашла цветок, который она посчитала «мутантом», и тут же разразилась тирадой о том, как мы опустошаем запасы природы.

Мое отношение к этой теме то и дело кардинально меняется. Порой испытываю грусть оттого, что природные ресурсы иссякают, но часто — особенно в последние годы — я задумываюсь, действительно ли это настолько печально, что «наша цивилизация» вымрет?

Возможно, это покажется странным, но при всем своем интересе к истории, искусству и, скажем так, «гуманизму» (и даже к политике — в прежние времена, хотя этот интерес все больше сменялся своего рода смирением перед кафкианским мироустройством) я испытываю парадоксальное равнодушие, почти облегчение при мысли о «гибели цивилизации».

Я объяснил Элле, что вовсе не обязательно так горько сожалеть об этой гибели, ведь многие крупные цивилизации потерпели крушение, многие виды животных уже отжили свой век.

Даже если «нам» удастся погубить большую часть Земли, прежде чем «мы» сами любезно окончательно вымрем, наверняка останутся другие формы жизни, которые будут процветать на «опустошенной» планете. Например, тараканы, они потрясающе стойкие и запросто умеют подстраиваться под обстоятельства, вот для кого рай наступит. В нашей гигантской Вселенной часто случается так, что биосферы разрушаются и жизнь начинает развиваться где-то в другом месте, — просто надо смотреть на вещи в более широкой перспективе.

Тогда она страшно разозлилась и сказала, что своей «холодностью» я могу разрушить все, что угодно.

Должен признать, ее высказывание задело меня за живое, ведь я сказал ей это, чтобы успокоить и избавить от невеселых мыслей.

Ну в самом деле, не могу же я каждый раз разрабатывать новую тактику поведения в зависимости от ситуации — так, чтобы угадать ее реакцию?

Но, как я уже сказал, наши отношения продолжались. Иногда я еле сдерживался, чтобы не произнести: «Это ошибка, предпосылки в корне неправильны», но так и не говорил, и у нас случилось еще несколько прекрасных деньков. Я думал: «Да, это любовь» — и снова откладывал разговор.

Надо сказать, что ситуация была вполне сносной вплоть до того вечера, когда у нас состоялась беседа за бокалом вина на веранде дачи моего дяди, которую мы тогда снимали, эта беседа изменила мое отношение, потрясла меня и пробудила во мне гнев.

Я знал, что отец Эллы развелся с ее матерью, когда Элла была уже взрослой, и женился на молодой женщине, которая была немногим старше его дочерей.

Мать отправили жить в близлежащий город, и теперь, на старости лет, ее поселили в каком-то приюте. Больше Элла об этом ничего не рассказывала, и мне показалось, что нет ничего удивительного, если я подробнее расспрошу ее.

11

Очевидно, имеется в виду поэма Самюэла Тейлора Колриджа «Сказание о старом мореходе».