Страница 10 из 22
Да, Никола прав. Никола – Каламбреден, силач с дикой и горячей кровью.
Внезапно смирившись, Анжелика прошла мимо него к лежанке и принялась расстегивать корсаж из коричневой саржи. Затем сняла юбку и осталась в одной сорочке. Ей было холодно, но голова горела как в огне. Подумав немного, она быстро скинула последнюю деталь своего туалета и, обнаженная, легла на груду воровского тряпья.
– Иди ко мне, – спокойно сказала она.
Никола растерянно молчал, ее покорность показалась ему подозрительной. Он с недоверием подошел ближе и неторопливо тоже высвободился из лохмотьев. Почти достигнув исполнения своих самых смелых мечтаний, Никола, бывший лакей, теперь трепетал в нерешительности. В смутном отблеске костра лодочников на стене вырисовывалась его гигантская тень.
– Иди ко мне, – повторила Анжелика. – Мне холодно.
На самом деле ее тоже била дрожь – возможно, от холода, а быть может, от нетерпения, смешанного со страхом при виде этого огромного, замершего в неподвижности тела.
Одним прыжком он оказался на ней. Стиснув ее в объятиях и едва не переломав ей кости, он разразился прерывистым смехом.
– Ну вот и славно… Как хорошо! Ты моя… Теперь ты больше не убежишь… Ты моя! Моя! Моя! Моя! – исступленно твердил он.
Чуть позже она услышала, что он вздыхает, как насытившаяся собака.
– Анжелика… – прошептал он.
– Ты сделал мне больно, – пожаловалась она.
И, завернувшись в какой-то плащ, уснула.
В ту ночь он еще дважды овладел ею. В полном оцепенении она выныривала из тяжелого сна, чтобы стать добычей этого опасного человека, который с бранью хватал ее, принуждал к любви, испуская тяжкие хриплые стоны, потом внезапно валился рядом, бормоча что-то бессвязное. На рассвете ее разбудил шепот.
– Каламбреден, пошевеливайся, – требовал Красавчик. – Нам еще надо уладить одно дельце с колдуньями Родогона Цыгана на Сен-Жерменской ярмарке. С теми, что навели порчу на мамашу Юрлюрет и папашу Юрлюро.
– Иду. Только не шуми. Видишь, малышка еще спит.
– Надо думать. Что за гвалт стоял нынче ночью в Нельской башне! Крысы не могли уснуть. Похоже, ты всласть повеселился! Странно, что ты не можешь не орать, когда занимаешься любовью.
– Заткнись! – рявкнул Каламбреден.
– Полька не слишком убивается. Должен сказать, я в точности выполнил твои приказания. Всю ночь ублажал ее, чтобы ей не пришло в голову наведаться сюда с пером. В доказательство, что бывшая маркиза на тебя не сердится, она ждет внизу с полным котелком горячего вина.
– Ладно. Исчезни.
Когда Красавчик ушел, Анжелика решилась приоткрыть глаза.
Никола стоял в глубине комнаты. Он уже нацепил свои не имеющие названия лохмотья. Теперь, повернувшись к Анжелике спиной, он что-то искал, склонившись над сундуком. Сколько-нибудь искушенной женщине эта спина говорила о многом. Это была спина крайне смущенного мужчины.
Он закрыл сундук и, сжимая в ладони какой-то предмет, вернулся к кровати.
Анжелика поспешила сделать вид, что спит.
Он наклонился к ней и позвал вполголоса:
– Анжелика, ты меня слышишь? Мне надо бежать, но прежде я хочу тебе сказать… Я хочу знать… Ты не очень сердишься на меня за эту ночь?.. Я не виноват. Это сильнее меня. Ты так прекрасна!
Он положил шершавую ладонь на ее обнаженное нежно-розовое плечо:
– Ответь мне. Я знаю, что ты не спишь. Посмотри, что я для тебя выбрал. Перстень. Настоящий, мне его оценили у одного торговца с улицы Орфевр. Посмотри… Не хочешь? Ну ладно, я положу его возле тебя. Скажи мне, чего бы ты хотела? Может, хочешь ветчины? Хорошей ветчины! Совсем свежей! Ее нынче утром украли у колбасника с Гревской площади, пока он глазел, как вешают одного нашего приятеля… Или новое платье? У меня есть… Отвечай, или я рассержусь!
Анжелика удостоила его быстрым взглядом сквозь спутанные волосы и высокомерно сказала:
– Я хочу большой ушат с горячей водой.
– Ушат, – озадаченно повторил Никола и с подозрением уставился на нее. – Зачем он тебе?
– Чтобы вымыться.
– Ладно, – успокоившись, согласился он. – Полька сейчас принесет. Проси все, что хочешь. А если ты будешь недовольна, скажи мне, и я ее жестоко накажу.
Радуясь, что она чего-то пожелала, он повернулся к небольшому венецианскому зеркалу, стоящему на полке очага, и, чтобы изуродовать лицо, принялся наклеивать на щеку кусок раскрашенного воска. Анжелика вскочила.
– А вот это никогда! – непререкаемым тоном произнесла она. – Я ЗАПРЕЩАЮ тебе, Никола Мерло, показываться мне с этим мерзким лицом гниющего гадкого старика. Иначе я не смогу перенести, если ты еще хоть раз прикоснешься ко мне.
Детская радость осветила его грубое лицо, уже отмеченное следами преступной жизни.
– А если я повинуюсь… Ты захочешь снова…
Анжелика быстро прикрыла лицо полой накидки, чтобы скрыть волнение, вызванное светом, блеснувшим в глазах Никола – Каламбредена.
Потому что это был тот, знакомый взгляд маленького Никола, такого легкомысленного, непостоянного, но «с добрым сердечком», как говаривала эта бедная женщина, его мать. Того Никола, который, склонившись над замученной солдатами сестренкой, все твердил: «Франсина, Франсина…»
Вот что может сделать из маленького мальчика и худенькой девочки жестокая жизнь. Сердце ее наполнилось жалостью к себе, к Никола… Они одни, отвергнутые всеми…
– Ты хотела бы, чтобы я снова любил тебя? – прошептал он.
И тогда, впервые с тех пор, как они снова так странно встретились, Анжелика улыбнулась:
– Быть может…
Никола церемонно вытянул руку и плюнул на пол:
– Тогда клянусь: даже если я рискую попасться стражам и недоброжелателям, которые накостыляют мне посреди Нового моста, ты больше никогда не увидишь меня в образе Каламбредена.
Он сунул парик и повязку в карман:
– Переоденусь внизу.
– Никола, – снова позвала она, – я поранила ногу. Взгляни. Может, Большой Матье, знахарь с Нового моста, сможет меня вылечить?
– Пойду спрошу.
Никола порывисто схватил маленькую белую ножку и поцеловал ее.
Когда он вышел, Анжелика свернулась клубком и попыталась снова уснуть. В комнате было очень холодно, но она хорошо укрылась и не мерзла. Бледное зимнее солнце отбрасывало на стены прямоугольные отблески. Анжелика ощущала усталость и даже боль во всем теле, но это не мешало ей испытывать что-то вроде блаженства.
«Как хорошо, – думала она. – Это как утоление голода и жажды. Больше ни о чем не думаешь. Как хорошо больше ни о чем не думать».
Возле нее сверкал бриллиант в перстне. Анжелика улыбнулась. Ах, Никола! Ей всегда удается водить его за нос!
Позже, вспоминая время, проведенное на «дне» Парижа, она часто будет качать головой и мечтательно шептать: «Да, я была сумасшедшей».
На самом деле, наверное, именно сумасшествие помогло ей выжить в этом страшном и жалком мире. Или это было какое-то затмение сознания, нечто вроде животного сна.
Ее поступки и действия подчинялись самым простым нуждам. Она хотела есть, жить в тепле. Пугливая потребность в защите швырнула ее в грубые объятия Никола и сделала покорной его скотским и властным ласкам.
Она, любившая тонкое белье и кружевные простыни, спала на ложе из краденых плащей, впитавших в себя запахи всех обитателей Парижа. Она сделалась добычей мужлана, ставшего бандитом лакея, безумного ревнивца, гордившегося обладанием ею. А она не только не боялась его, но даже испытывала жгучее удовлетворение тем чувством, которое он к ней испытывал.
Вещи, которыми она пользовалась, пища, которую она ела, – все было добыто воровским путем, если не убийством. Друзьями ее были убийцы и нищие. Жилищем ей служили закоулки крепости, берега или трущобы. А единственным ее обществом было опасное и неприступное братство, называемое Двором Чудес, куда офицеры Шатле и жандармские сержанты осмеливались наведываться лишь средь бела дня. Слишком немногочисленные против этих изгоев, составлявших в то время пятую часть населения Парижа, ночь они оставляли им.