Страница 6 из 9
За толстыми каменными стенами заиграли переливами колокола, созывая людей на дневную молитву. Грэм сложил ладони вместе и рухнул на колени. Брякнули доспехами стражники, становясь на специально приготовленные коврики для молитв. Заерзали соломой соседи по камерам, зашуршали по норам и углам невидимые обитатели подземелья.
Утренние, дневные и вечерние обязательные молитвы ставили людей на колени, а всевозможным городским гадам давали несколько минут свободы. Никто не мог в это время помешать набегу мелких разбойников. Тяжкий грех падал на того, кто смел нарушать молитву. Городские крысы, тараканы и вороны давно привыкли к таким порядкам и активно пользовались этим. В несколько богом отведенных минут они просто нагло грабили и тянули в свои норы все, что могли найти.
В городах и деревнях люди буквально кидали все из рук и падали на колени, порой не в самых подходящих местах, славя бога. Церковный колокол, бросая зов к молитве, одновременно оповещал обитателей канализаций, мусорных куч, крыш, щелей и темных углов о начале завтрака, обеда и ужина. Как говорили в народе: верхним – молитва, низшим – еда.
С колокольни храма запел священник – громкий певучий голос восхвалял господа Мироноса. Ему ответил невнятный шум человеческих голосов.
Грэм стал беззвучно повторять заученные наизусть слова дневной молитвы. Каждую строку он произносил на одном дыхании, а на последнем слоге поднимал руки к небу, набирал воздуха, и вновь опускался в смиренном поклоне.
Рядом сверкнула золотом спина таракана, юркнувшего за решетку. Как минимум двое насекомых уже изучали солому, не стесняясь переворачивать все вверх дном. Тюрьма и для тараканов место не сытное.
Резко оборвался далекий голос. Зашуршали одежды – люди осеняли крестами свои грешные тела. Мигом исчезли усатые паразиты. И через секунду мир вновь пришел в движение.
Охотник растянулся на полу. Мягкая солома предлагала крепкий здоровый сон, но на этот раз спать он не собирался. Мысленным взором, скользя по телу с ног до головы, расслабил каждую мышцу. На это ушло несколько минут, и в итоге не осталось ни единого напряженного участка. Руки и ноги уже не ощущались, словно их не было вовсе. Грэм впал в глубокое всеобщее расслабление, растекаясь по полу, словно тающий снег. Каждая мышца тела отдыхала. Только сознание он не отпускал в свободный полет. Перед глазами образовалось черное пространство пустоты, в котором начинали проявляться размытые образы – вначале несвязные, быстро исчезающие видения, но вскоре картина застыла и он абсолютно точно, в мельчайших подробностях увидел решетку своей камеры. Постепенно в центре грудины стал завязываться напряженный узел. Панголин медленно свел внутренний взор к переносице и даже глубже – в мозг. В ушах загудело и сжало голову пушистыми тисками. Напряжение в центре тела усилилось. Перешло в боль. В судорожные спазмы. Тело подалось вперед и Грэм сел – зрение тут же прояснилось, боль исчезла.
Комната осветилась мягким тусклым светом.
Охотник встал одним движением, словно воспарил. Обернулся – там, на куче соломы, мирно спал он сам.
Когда у него появилась такая способность – контролировать сновидения – Грэм не помнил. Кажется, еще в глубоком детстве ему снились странные сковывающие сны – будто он проваливается в небытие и не в силах ничего сделать: ни пошевелиться, ни закричать, ни как-то противостоять засасывающему вакууму. Потом Грэм научился останавливать бесконечное падение, не вываливаясь из сна в реальность – он просто висел в пустоте и ждал, когда вселенная сама найдет его. Долго ждать не приходилось – он открывал глаза в мире сновидений, таком реальном и в тоже время иллюзорном. Окружение уже не плыло, не менялось, перепрыгивая с одного места на другое: вокруг все выглядело как в обычной жизни. Разве что в этом мире можно было летать и проходить сквозь стены, мгновенно перемещаться на огромные расстояния и творить самые настоящие чудеса. Со временем панголин разработал несколько способов удерживания снов под контролем, благодаря которым он мог в любое время придаваться таинственным прогулкам.
Не теряя времени, Грэм спокойно прошел сквозь решетку и направился к выходу, быстро проплыв мимо скучающих надзирателей. За дверью простирался обширный двор с множеством построек по периметру, которые объединялись навесом и упирались в массивные ворота – единственный выход. Слева от двери темницы была конюшня, дальше шумели казармы, напротив высилась башня с колокольней у самых ворот, справа теснились склады и подсобные помещения.
Панголин свернул направо. Здесь в беспорядке стояли бочки и ящики, за которыми можно было легко укрыться. Чуть дальше, он заметил круглое довольно широкое сооружение. Оно возвышалось над землей на метр и походило на огромный колодец. Напротив, возле дверей склада дежурил стражник. «Наверняка спит, прицепившись латами к гвоздю» - подумал Грэм. Над головой солдата болтался фонарь, который освещал часть каменного кольца и двери соседних складов. Панголин приблизился – нет, стражник не спал. Он лениво жевал веточку с единственным листочком на конце, не обращая внимания на проплывающего мимо пленника.
Дальше – высокая стена и главные ворота. Их охраняли снаружи два солдата. Пройти незамеченным мимо них будет невозможно.
Грэм остановился и оглядел весь двор. Единственное место, подходящее для побега было за охраняемым складом возле стражника. Там можно ухватиться за уступ в стене, дотянуться до козырька и взобраться на крышу, но охранник у двери заметит любое движение в этом месте. Если только не отвлечь его или как-то потушить фонарь. Но как?.. А если повезет, то солдат может спать или его попросту не будет…
«Побег? Убежать!»
Видение двора поплыло, закружилось, ускоряясь и замедляясь одновременно. Голову сдавила невидимая сила, мягко сжала и плавно отпустила, когда охотник сосредоточил взгляд на ладонях – двор кружился, словно смерч, но руки оставались на месте и это были его руки: он узнавал каждую черточку, каждую линию. Постепенно все вокруг успокоилось, остановилось и продолжило свой естественный ход.
Грэм облегченно вздохнул. Обдумывать надо после, а сейчас только смотреть.
У открытых дверей казарм копошились хмельные солдаты, плотно облепив массивные столы. По резким движениям, крепким словам и смеху, было ясно – там играют в карты. А игра в карты у солдат равносильна большой битве, затягивающейся до глубокой ночи, а в день выдачи жалования бой может длиться до самого утра.
Среди общего шума в глубине казарм выделялся жужжащий металлический лязг сильно натянутых струн житары, словно там всполошился рой шершней со стальными крыльями. Вибрирующий стальной звук перекрывался резким завыванием горна и сливался с ревом солдат, орущих победные кличи, чаще в один громовой голос, но были слышны и пьяные ляпы, переходящие в веселый смех, заглушаемый новой волной музыки. На мгновение звук затихал, вылетев наружу, и вновь возрождался в глубине гудящего военного улья. Ритм задавал дробящий барабан, похожий на грохот камнепада.
Житара – громоздкий металлический шкаф с натянутыми по всей длине толстыми стальными канатами-струнами. Количество струн не было строго ограничено, но чаще не превышало трех. Высота звука регулировалась передвижным блоком с рукояткой в виде кольца на рельсе, через которое проходила струна. Звук извлекался специальными, железными прутами, но обычно в ход шли мечи и сабли, особенно когда пели солдаты. Житары хорошо приживались в кабаках, борделях и казармах: пиво способно разбудить в любой душе и певца и музыканта.
Грэм направился к странному колодцу и сходу нырнул за бортик – в синюшную бездну. Тьма с невероятной силой начала сдавливать голову, пытаясь расплющить, растворить и слиться в единую сущность. Проявились стены – пришли в движение, уносимые потоком воды, хлынувшим сквозь швы в кладке. Вокруг все закружилось в бурлящем танце и унесло охотника в черную трубу водоворота.
Грэм провалился в обычный сон и когда понял это, было уже поздно восстанавливать прежнюю осознанность. Не имея больше ни малейшего контроля над происходящим, он отдался воле потока и вскоре совсем забылся в вечно меняющемся иллюзорном мире.