Черная Пасть

Ольга Густавовна, оказывается, слышала весь наш разговор и он оказал на нее самое благотворное влияние. Хозяйка дома заметно подобрела, предложила мне раздеться и даже сама повесила пальто, а потом любезно приготовила крепкого кофе...

Теперь мы сидели с Юрием Карловичем рядом на кушетке и неторопливо пили терпкий напиток. Я очень явственно помню и другое бурное завихрение в нашем разговоре. Заметив у Олеши интерес к нашему новому альманаху "Ашхабад", я от имени всех друзей попросил его сделать что-либо в ближайший номер.

- Новое издание - это всегда праздник! - сказал Олеша и вдруг игриво прищелкнул пальцами. - Дураком я был бы, не урвав у вас тыщенки две!.. - Громче всех этой простоватой шутке рассмеялся сам же Олеша, никогда не искавший выгоды в своем литературном труде. Он любил похваляться своей главной литературной выгодой в жизни: при награждении видных литераторов, Олеше... простили долг в Литфонде.

- Урву! - с улыбкой повторил Юрий Карлович. - И непременно тыщенки две! Это - звучит!..

Он стал расспрашивать об альманахе и возможностях его перехода на права журнала, об авторах, новых произведениях туркменских писателей, их переводах на русский...

Зашел разговор об очерке. Для каждого издания это один из острейших вопросов. Я посетовал, что находятся у нас литераторы, которые откровенно или скрыто настроены против сюжетных очерков, частенько называя их "облегченными или комолыми" рассказами. Мне хотелось узнать мнение Олеши; очерк я всегда любил и считал, что он может быть - как глубоким социальным, экономическим исследованием, так и, острым событийным явлением, выражением самобытного характера или отражением драматичного, жизненного конфликта, описанного с новеллистической стройностью и художественным умыслом... сюжетно и драматично. Примерно в таких энергических и, быть может, спорных словесах я и выражал Олеше свою точку зрения.

- Втягиваете меня в свой спор? - горячо поддержал разговор Олеша. - Говорю совершенно серьезно, что "Кармен" Мериме я считаю отличным очерком. Это не принижает "Кармен". И я не раз думал об этом. А что сказать про "Ат-Даван" Короленко!.. Это одна из лучших новелл мировой литературы, хотя автор считал ее очерком. В споре об очерке - я на вашей стороне. Написать об этом для "Ашхабада"? Подумаю. Честно говоря, очень хочется написать. Горький говорил, что очерк граничит с исследованием и рассказом... Возможно, что это и так. Вот о "границах" очерка и следует потолковать. И не надо забывать о "Кармен"...

* * *

...В дни Третьего писательского съезда Олеша сидел дома. Я застал его одного... Юрий Карлович был в наглаженном костюме, при галстуке. Сначала я думал, что Олеша собрался уходить из дома, но оказалось - он ждал какую-то особу из Мосфильма для работы над киносценарием.

- Старый чудак принарядился для встречи! - говорил Олеша, ежеминутно оглядывая себя в зеркало. - Предстоит редакция не только сценария, но и моей внешности. У меня сегодня - прием!

После недолгого разговора, в котором главным была какая-то недосказанность, Олеша спросил:

- На съезде будешь?

- Да, у меня гостевой билет...

Юрий Олеша прислушался к шагам за дверью, порывисто встал с кушетки, но шли не к нему: спешили на более верхние этажей...

- На первом съезде мне приходилось от самого Горького отбиваться, а теперь вот никто не тревожит... Видно, мне приписан полный покой. Провожу девицу из Мосфильма и улягусь...

Никто к нему не пришел и он вызвался проводить меня. Далеко отлучиться из дома Юрий Карлович не рискнул, только до Пятницкой. Он хмурился, разговаривал рассеянно и спрашивал у прохожих время. Возле винного, безлюдного в этот час магазинчика, в котором отпускалось в розлив, не сговариваясь, мы остановились.

- Зайдешь? - спросил Юрий Карлович. - У меня сухой закон.

Зашли больше ради уважения к былому, чем из-за потребности. И это было последнее вино, выпитое вместе с Юрием Олешей. Он сам заказал белый портвейн... Мне - два стакана. Себе - один. И три шоколадных конфетки в синем...

В памяти осталась какая-то загадочная, тихая улыбка на лице Юрия Олеши, и его медленная, шаркающая поступь по Пятницкой. После дождя на улице было шумно и весело. Олеша еще раз спросил у прохожего время и сказал, обходя мутную лужицу на углу, у трамвайного поворота:

- Съезд уже начался!..

* * *

...После заключительного заседания участники съезда возлагали огромный венок к Мавзолею. Через двор Кремля мы шли вместе с Сергеем Смирновым и еще одним, приезжим поэтом. Я осмелился напомнить Сергею Васильевичу про Олешу.

- Виноват, пожалуй, я! - сожалеючи сказал он. - Списки у меня были...

С Красной площади мы уходили вместе с Юрием Гор-диенко. И опять говорили о нем...

- Разыскать бы его сейчас! - воскликнул с надеждой Гордиенко.-Побыть с ним - это праздник!..

- Он или дома, или в "Национале", - высказал я предположение.

- Берешься найти Олешу?

- Постараюсь...

- Приглашай его ко мне. Если согласится, дай знать по телефону. - Юрий Гордиенко льстил себя надеждой увидеть Олешу у себя в гостях, в Руновском переулке и заспешил домой.

У меня был небольшой, но верный выбор: писательский дом напротив Третьяковки или... Юрий Карлович много лет подряд, во второй половине дня постоянно сиживал в кафе "Националы". Это наискосок от гостиницы "Москва". где мы с Гордиенко разрабатывали нехитрый план поисков популярного и в то же время очень одинокого создателя "Трех толстяков".

Моросил майский, но холодный и злодейски колкий дождик. Было часов пять... Пересекая улицу Горького, я почему-то был уверен, что встречу его непременно здесь.

В кафе, около вешалки стояло почему-то два швейцара: один пожилой, а другой помоложе.

- Юрий Карлович?...-степенно отозвался на мой вопрос старший. - Недавно пришел. Не будете раздеваться? Позвать? Подождите.

Юрий Олеша появился в том же новом, темно-сером костюме, быстрый, нетерпеливый, видно, находясь в жару прерванного застольного спора... Он был тщательно выбрит, имел задорный и боевой вид.

- Со съезда? - спросил он, тепло поздоровавшись. Ответить не дал. - Почему не раздеваешься? Пойдем к нашему столу. Будет интересно...

Я торопливо рассказал ему о хлопотах Юрия Петровича Гордиенко. Он задумался.

...Это была наша последняя встреча с Олешей. Последние ее минуты. Встреча была страшно короткой, и как бы мне ни хотелось говорить сейчас о ней подробно и медленно,- все равно она будет скоротечной и мимолетной... Юрий Карлович вытер мне своим платком мокрую от дождика щеку и честно, как всегда, по-мужски, откровенно сказал:

- Уйти я не могу, понимаешь!.. Жалею, но не могу. И твое тяжелое положение понимаю. Решай: к нашему столу или к нему!.. Извинись за меня. - Он помолчал и с расстановкой добавил. - И скажи Юрию Гордиенко, что стихи его люблю!.. А теперь твое слово... Я жду.

Положение мое было не из легких.

- Идем к нашему столу. Гордиенко не должен обижаться, - приглашал Юрий Карлович.

Я не принял этого приглашения. Меня ждали...

- Тогда иди, - с пониманием и ласково сказал мне Юрий Олеша. - Иди!..

Он заглянул мне в лицо своими умно-пытливыми, добрыми и усталыми глазами. Обнял. Поцеловал...

- Иди!..

Из крохотной прихожей с двумя швейцарами, вешалкой, трюмо и приступочкой для чистки ботинок он удалился так же быстро, как и вошел. Я проводил взглядом его невысокую, широковатую и чуть сутулую фигуру с приподнятыми плечами.

Он ушел, не оглядываясь... Это было правилом Юрия Олеши: не оглядываться... И он не раз говорил об этом.

Старик на вешалке тоже посмотрел Олеше вслед и сказал:

- Заходите... Юрий Олеша будет всегда!

* * *

...Московский старец так и сказал: "Юрий Олеша будет всегда". В этом большая правда. У меня хранится письмо Юрия Олеши, которое он прислал писателям Туркмении в ответ на поздравление его с шестидесятилетием. Я часто перечитываю это письмо. Искренне, неподкупно олешевское откровение, - и слышу его живой, беспокойный голос...