Страница 88 из 91
Саперы Гижицкого должны были взорвать мосты и тоннели, идущие вдоль берегов Байкала Транссибирской магистрали, чтобы тем самым облегчить сражение с революцией на востоке Сибири. В первой своей книге он помещает фотографию одного документа. Маленькая, почти квадратная карточка с печатной надписью в левом верхнем углу: Начальник Азиатской конной дивизии. Дата, номер, внизу: Генерал-лейтенант. Круглая печать и подпись самого барона Унгерна.
Справка.
Предъявитель данного документа подпоручик Гижицкий откомандирован на Ван-Хур по служебным делам. Оказать любую помощь подпоручику Тижицкому с целью быстрого выполнения возложенных на него обязательств.
Это был действительно важный документ, в отличие от пропуска, выданного Оссендовскому в Хайларе. Все знали, с кем они имеют дело. Каким чудом этот документ уцелел, принимая во внимание тот факт, что Гижицкий дошел до Маньчжурии почти босиком, имея при себе только револьвер, остается загадкой. В самые трудные моменты он должен был иметь его при себе. А как же иначе? Сам сообщает, что во время переправы через Селенгу под обстрелом красных пошли на дно сокровища дивизии, взятые в дорогу. Они успели спасти только часть драгоценностей. «Утонуло 100 собольих шкур, 50 выдр, 5000 горностаев и более 10 000 белок, 75 пудов пороха, 4,5 пуда цианистого калия, значительное количество динамита, все хирургические инструменты, перевязи, несколько десятков пудов опиума, много других вещей». Сам он не утонул, но потерял значительное состояние, золотую фигурку Будды, ценные фотографии и дневники, личные бумаги, древние пергаментные книги, забранные из монастыря, и т. д. Переправа происходила где-то в середине августа 1921 года. Барон с 22 августа 1921 года был уже в руках казаков Рокоссовского.
Обратим внимание на хронологию. Приказ выехать в Ван-Хур был отдан по крайней мере месяцем ранее. Кусочек бумаги уцелел, а золотая фигурка Будды нет. Как это могло быть? А может быть, она стоила намного больше, чем целая лодка с сокровищами? Тогда все становится ясно. Приор монастыря Ван-Хур мог соблюдать указания барона даже после неподтвержденной вести о его смерти. Остановимся. Богатство дивизии гибнет в потоках реки, но неужели все? Утонуть могли деньги и награбленное именно во время этого путешествия — шкурки соболей, горностаев, выдр и снятая с женщин бижутерия. Основная же часть богатств дивизии должна была быть где-то спрятана еще до этого момента. На пути дивизии в районе холмов Ной-он-ул находились заброшенные рудники. Холмы Нойон-ул расположены на расстоянии почти 180 километров от Ван-Хура. Если не в самом монастыре, то там, вероятно, была сложена часть. Подпоручик Гижицкий мог после получения известий о поражении тотчас же сбежать в монастырь. Там, представив документ, он мог потребовать отряд вооруженных лам, караваны и… забрать сколько угодно ящиков из Нойон-ула. Потом он пробовал проскочить с ними до Барги и далее на восток. С севера и запада наступали красные. На юге находятся пустыня Гоби и Китай. Шансы на проведение всего мероприятия были минимальными. Приказ должен был быть выполнен. Будучи человеком чести, он не замарал своих рук присвоенным богатством.
Мы пойдем иным путем, нежели все предыдущие искатели сокровищ. Они обычно имели карту, на которой было отмечено некое загадочное место. Они бросали все свои дела, семьи и отправлялись в путь. Там они умирали от ножа компаньона или от пуль монгольских пограничников, если, конечно, до этого не успевали попасть в китайскую или маньчжурскую тюрьму. Потом была война, Хиросима, ну и «культурная революция». Но с этой стороны доступа к восточному рубежу Монголии не было. Советский Союз также в течение десятилетий не привык пускать первых попавшихся иностранцев во Владивосток, Хабаровск или Находку. Особенно если они были русскими эмигрантами.
Вопрос об унгерновских сокровищах поднимали также и те, кто занимался радиоактивными излучениями. В 1975 году я получил письмо от некоего господина Збигнева из Катовиц:
«Как человек, имеющий большой опыт в области исследований радиоактивности, я задумался над этой проблемой.
21 и 22 декабря 1971 года я проводил предварительные исследования, используя физическую карту. Я установил, что клад барона был спрятан в нескольких местах, а также тот факт, что Камиль Гижицкий скорее всего лучше ориентируется в данном вопросе, нежели Антоний Оссендовский. Часть клада в количестве 800 кг локализована около местности Даландзадгад в гроте, на глубине 250 см. Своими поисками я охватил часть Европы, Россию, Монголию и Китай. Затем ко мне присоединился мой многолетний знакомый, горный инспектор, находящийся на пенсии. Другая часть сокровищ весом около трех тонн зарыта около местности Там-саг-Булак (недалеко от границы с Китаем) на глубине 15 метров, а остальная часть находится на территории самого Китая. Во время дальнейших контрольных исследований мы обнаружили радиоактивные излучения от благородных металлов на озере Хар-ус-нор (Char-Us-nuur) на глубине 19 м. Это, скорее всего, золотые монеты весом около 500 кг. Этот клад не связан с бароном Унгерном».
Смерть помешала этому искателю сокровищ продолжить исследования.
В марте 1977 года я получил письмо из Германии от бывшего переводчика при штабе 9-й немецкой армии, с которой он прибыл в Польшу перед варшавским восстанием.
«По Вашему мнению, я встречался с Оссендовским после варшавского восстания. Это не так. Я только написал Оссендовскому о том, что хотел бы с ним встретиться. Я нашел его адрес и хотел доставить ему личные вещи, которые я вынес из его квартиры перед пожаром. В этот дом я забежал, когда он уже полыхал открытым пламенем. Он мне написал, что, к сожалению, из-за болезни прийти не может. Письмо я получил от одного из его родственников уже после того, как Оссендовский умер. Это было его последнее письмо. Он также прислал мне письмо одного офицера из Праги, бывшего подчиненного генерала Унгерна. О завещании генерала Романа Унгерна я ничего не знал, не думаю также, что оно существовало и могло сохраниться до сегодняшнего дня. Если Вас интересуют подробности, касающиеся Оссендовского, то я с удовольствием вам их опишу.
С уважением, Артур Дёллердт».
Жил ведь. Ничего, правда, не знал о завещании. Оссендовского лично никогда не видел. Какой тогда немецкий офицер навещал Оссендовского?
Неделю спустя я получил второе письмо от того же человека:
«Во время войны с повстанцами я получил приказ из штаба наладить контакт с Каминьским. <…> Я поехал в ту часть города, из которой повстанцы были уже вытеснены. Найти Каминьского было не просто. Когда я искал его в разных домах, я вдруг прочитал на дверях одной из квартир табличку „Фердинанд Оссендовский, литератор“. Это было на первом или втором этаже арендного дома. Так как в моей библиотеке находился экземпляр его книги „По землям людей, зверей и богов“, в которой он описал свою встречу с генералом Унгерном, с которым меня связывало далекое родство по материнской линии, я открыл незапертые двери, чтобы посмотреть, есть ли там Оссендовский. Видимо, жители покидали квартиру в спешке, так как на столе стояли чашки, а в ванной валялась кисточка для бритья. По приказу Гитлера мы должны были сровнять Варшаву с землей, а перед тем отряды СС ходили по домам и забирали все более или менее ценное, что там осталось. Поэтому я со своим начальником упаковал в сумки предметы, которые нам показались наиболее ценными. Затем по своим каналам я пытался узнать, где живет Оссендовский, если ему удалось спастись. Вскоре после этого я заболел желтухой и 4 недели пролежал в госпитале. После выписки из госпиталя я получил сведения о том, что Оссендовский жив и проживает у своих знакомых в Милянувках. Я отправил туда его вещи и приложил письмо, в котором написал, что являюсь родственником генерала Унгерна и с удовольствием поговорил бы с Оссен довским. Спустя неделю ко мне пришли мужчина и женщина в нищенской одежде. Они представились родственниками Оссендовского и сказали, что его уже нет в живых. Мне передали его последнее письмо, в котором он искренне благодарил за спасенные вещи и написал, что не может прийти из-за болезни. Написал также, что очень обрадовался бы нашему личному знакомству. К этому письму он приложил другое — от бывшего офицера генерала Унгерна, в котором тот описывал ситуацию Азиатской кавалерийской дивизии и жаловался на варварскую суровость Унгерна по отношению к своим офицерам. Это все, что было на самом деле. После войны я прочитал в швейцарском журнале статью о смерти знаменитых людей. По поводу Оссендовского там было написано следующее: „Смерть Оссендовского была такой же своеобразной, как и его жизнь. Буддийский монах предсказал ему и его другу Унгерн-Штернбергу, что барон скоро погибнет, а он, Оссендовский, будет долго жить, пока его мертвый друг не даст ему знак. Во время варшавского восстания к Оссендовскому пришел немецкий офицер, который представился Унгерн-Штернбергом. О чем они разговаривали, неизвестно, но через полчаса Оссендовский скончался“. Я же с Оссендовским никогда не разговаривал, не представлялся также Унгерн-Штернбергом, однако в своем письме указал на родственные связи с Унгерном. Если хотите, можете это толковать как исполнение предсказания буддийского монаха».