Страница 68 из 91
Загадочная страна, исповедующая культы Рамы, Шакья-Муни, Цзонкабы и Паспы, заветы которых тщательно охраняются самим Живым Буддой — Богдо-гегеном, чья резиденция расположена в Та-Куре — второе название Урги; страна знаменитых врачевателей, пророков, магов, предсказателей, колдунов; родина таинственного знака — свастики; земля, в которой еще живы воспоминания о давно почивших властелинах Азии и половины Европы — и это тоже Монголия. Страна скалистых гор, выжженных солнцем и прокаленных лютым морозом равнин, страна чахлого скота и нездоровых людей, родина чумы, сибирской язвы и оспы, страна горячих источников, высокогорных перевалов, охраняемых духами, и священных озер, кишащих рыбой; страна, где водятся волки, редкие разновидности оленя и горного козла, а также бессчетное множество сурков, диких лошадей, ослов и верблюдов, никогда не знавших уздечки; где можно встретить свирепых собак и хищных птиц, алчно терзающих бросаемые на этой бесконечной равнине без погребения людские трупы, — и это тоже Монголия».
Монгольский кондотьер
Предреволюционная Монголия разделялась на западный и восточный аймаки. Административным центром первого был Улясутай, которым управлял китайский наместник. Улясутай совсем не походил на город в европейском значении этого слова. На утоптанной, как глиняный пол, «улице» гнили отходы, смердели человеческие экскременты, валялись дохлые кошки и крысы. Вдоль дорог торчали столбы с головами преступников. Тела же сбрасывались в ближайший овраг. Так, впрочем, поступали и с более уважаемыми гражданами. Ламаистские традиции запрещали копать землю, считавшуюся святой. Функции же могильщиков выполняли собаки-людоеды. В Улясутае Оссендовский сразу попадает в са мую гущу событий:
«Попав в город, мы тут же окунулись в пучину политических страстей. Монголы яростно протестовали против вмешательства Китая в дела их страны. Взбешенные китайцы требовали в ответ выплату налогов за весь период существования монгольской автономии, с таким трудом вытребованной у Пекина. Русские колонисты, издавна селившиеся вокруг городов, больших монастырей или становищ кочевников, разбились на враждующие группировки. Из Урги поступило сообщение, что русский генерал барон Унгерн фон Штернберг возглавил войско и сражается за независимость Внешней Монголии. Русские офицеры и беженцы создавали вооруженные отряды, против чего протестовали китайские чиновники, но что одобряли монголы. Большевики, встревоженные формированием этих отрядов, послали свои войска к монгольской границе. Из Иркутска и Читы то и дело спешили в Уля-сутай и Ургу большевистские курьеры с разного рода предложениями к китайским комиссарам. Китайская администрация в Монголии потихоньку вступила в тайный сговор с большевиками и выдала им русских беженцев, нашедших прибежище в Кяхте и Уланкоме, тем самым грубо нарушив международные законы. Затем большевики провозгласили Ургу коммунистическим городом. Русские консулы бездействовали. В районе Косогола и долины Селенги произошли вооруженные столкновения Красной Армии с антибольшевистскими формированиями. Китайские власти распорядились ввести войска в монгольские города и разослать по всей стране карательные отряды, и в довершение всего китайские военные в поисках крамолы проводили крупномасштабные обыски, не гнушаясь при этом кражами.
Вот в такую атмосферу окунулись мы после трудного и опасного путешествия по Енисею, Урянхайскому краю, Монголии, земле торгутов, провинции Ганьсу и Кукунорской равнине».
В городе кипела жизнь. Русские, китайские и американские фирмы проворачивали здесь оптовые операции. За бесценок они скупали у монголов скот, кожу, верблюжью шерсть. Караваны шли на запад через Кобдо и перевал Улан-Дабан до Бийска и Барнаула или на юг до Иркутска. Существовал и третий путь — на восток к портам Желтого моря, но транссибирская дорога со временем сделала его ненужным. После поражения Колчака в Улясутай начали массами наплывать жители бывшей царской империи, по тем или иным причинам чувствовавшие себя в опасности. Забытый путь в Калган ожил. По нему двигались толпы беженцев. Они не имели никаких документов. Гонимые страхом и отчаянием, они шли куда глядели глаза. Почти у всех было оружие, но только некоторым из них удалось вывезти из России или приобрести по дороге какой-нибудь капитал.
Традиционная гостеприимность, которая всегда была присуща жителям монгольских степей, подверглась тяжелейшему испытанию. Так как беженцам нечем было платить, продуктов, лошадей и проводников они добывали силой. В предреволюционной России азиаты считались чем-то низшим. Недавним царским офицерам трудно было об этом забыть. Скрипя зубами, они приспосабливались к постановлениям все еще правящей в Монголии китайской администрации. Та же все менее доброжелательно смотрела на проблематичных иностранцев и без всяких церемоний, под любым предлогом, сажала их в тюрьмы. Оставшиеся же на свободе, чувствуя опасность, начали создавать отряды для местной самообороны вместе с русскими колонистами, заселившими почти весь юг Монголии. Многие думали, что дни китайского правления уже сочтены. Среди по селенцев большинство отдавали предпочтение большевикам. В поисках единомышленников обе стороны втягивали в интриги как китайцев, так и монголов. Атмосфера все больше накалялась, когда в восточных аймаках начал устанавливать порядок барон Унгерн.
Роман Максимилиан фон Унгерн-Штернберг происходил из древнего рода балтийских баронов, легендарным родоначальником которого, возможно, был сын Рюриковича, изгнанного с Галицкой Руси. Необузданный, вспыльчивый, зачастую безумный, этот офицер не сделал карьеры в царской армии. Его выслали, а точнее, сослали в самый отдаленный «зеленый гарнизон» империи — в Забайкалье, в казацкие станицы над Амуром. Тем не менее он верил в свою историческую миссию. Когда в 1911 году в Китае была свергнута маньчжурская династия, он появился в Монголии, стараясь примкнуть к рядам Дамби Джамцана, астраханского калмыка, который, переодевшись в ламу, призывал к освобождению Монголии от китайцев. Верхом в одиночестве он проехал много тысяч километров по монгольской степи. Он знал страну, людей, их язык, веру и обычаи. Степная аристократия издавна твердила, что это не Монголия должна принадлежать Китаю, а Китай Монголии. Унгерн знал об этом и верил в себя. Во время одного из отпусков в семейном кругу он разоткровенничался: «Там, в центре Азии, отношения такие, что если уметь крутиться, то можно стать даже императором Китая». В истории этого государства записано, что когда-то обычный разбойник основал известную и великую династию. В этот раз история не повторилась.
В 1910 году будущий «хан» некоторое время служил в отряде охраны русского консульства в Урге. Спустя пару лет он становится военным инструктором в монгольской армии. Женился ли он на некой маньчжурской княжне и оставил ли потомка, как утверждают некоторые биографы, точно неизвестно.
Русский консул в Кобдо не дал согласия на вступление Унгерна в повстанческие отряды в роли инструктора. Видно, барон не пользовался доброй славой. Однако он остался в монгольских степях. Начало войны принесло долгожданные перемены в судьбе пропадающего в глуши казацкого есаула, авантюриста и кондотьера по натуре. Унгерн соглашается на службу в донском полку казаков, находящихся на территории Восточной Пруссии. Потом он служит в сформированной в Туркестане «Дикой дивизии». Воюет в Карпатах под руководством чем-то похожего на него барона Врангеля. Когда большевики пришли к власти, он вернулся в Забайкалье. После поражения белых офицеров официальная пресса Дальневосточной республики опубликовала характеристику барона. Она была написана в
1917 году: «В военном плане он является отличным, бесстрашным и способным справиться с любыми обстоятельствами офицером. В моральном плане его нужно упрекнуть в постоянных запоях, во время которых он совершает поступки, недостойные офицерского мундира. Из-за склонности к алкоголю он был переведен в резерв, согласно подтвержденному мной постановлению старших офицеров полка. Подписано: Полководец барон Врангель».