Отцы

— Успокойся, Ваня. Выпей. Душа отойдет.

Он машинально взял стакан, поднес к губам. Водка! Сжал стакан с остервенением. Рассыпалось стекло. Ладонь была в крови.

Жена заплакала, она была перепугана, она никогда не видела своего мужа таким.

— Ваня!.. Ваня!.. Что ты делаешь? Господи! Таня! — позвала дочь. — Таня!..

Испугался и сын.

— Ты чего, отец, чего?..

Дочь, Татьяна, выбежала, кинулась к нему, обняла за шею, стала целовать сквозь слезы.

— Папа, не надо!.. Не надо!..

Окружили его, заобнимали. Все как дети малые, один он, Дронов, взрослый человек, и потому он один за все в ответе.

— Все в порядке, все в порядке, — успокаивала его дочь. — Все будет хорошо.

— Что все в порядке? — И Дронов усмехнулся. — А хорошо — будет. Должно быть!.. Отпустите, пойду руку замою. Сами перепугались и меня в грех ввели. А ты, — сказал он сыну, — помоги матери убрать, а то кавардак навели.

Он перевязал руку. Долго стоял у окна. Думал. И вдруг — придумал. Да так, что самому страшно стало. Мотнул даже головой.

— Да нет. Нет! — сказал вслух.

Жена услышала и вновь забеспокоилась, тревожно поглядывала в его спину.

У Дронова пот выступил на лбу, но мысль не уходила. Не покидала, сверлила, жить не давала.

Дронов закрыл глаза. Капли пота текли по лицу. Открыл. Видать, от правды и от жизни никуда не денешься, никуда не скроешься!

— Не достанешь! — повторил он вслух. — Ты меня достал. До самого! И ятебя достану!

Жена прислонилась к его спине.

— Что теперь будет, Ваня? Что теперь будет?

— Успокойся, ты жена честного человека. Успокойся. — Это был опять все тот же спокойный, уравновешенный, уверенный ее муж. Дронов Иван Васильевич. — Следи за Татьяной и никуда не выпускай…

Он прошел в комнату к дочери. Дочь лежала ничком. Присел рядом.

— Таня, послушай меня. Подожди неделю. Уважь отца. Не может быть так все, я согласен.

Поздно вечером он сидел на кухне за столом, в очках, перед листом бумаги. Подумал. Потом сказал вслух, себе: «Список дел». И записал. Подумал и еще раз сказал: «Первое — взять отпуск».

Дронов стремительно прошел через весь цех, ткнул в мастера заявлением.

— Николай Николаевич, подпиши.

— Что? — вздрогнул мастер. — Что подписать?.. За свой счет? Не дам, работать некому! С рукой что?

— Рука в порядке, — отмахнулся Дронов.

Мастер пошел боком в сторону, считая разговор законченным.

— Погоди, куда побежал! — Дронов схватил его за локоть, так, что все посмотрели в их сторону. — Ты прочти сначала — потом беги!

— Чего хватаешь? — Мастер был маленького роста человек и очень желчный. — На неделю? Кто ж тебе даст на неделю?

— Читай!

— Ну?.. «Личные причины». Какие «личные причины»?

— Мои — личные причины.

— Понимаю, что твои — не мои, а какие? Заболел кто?

— Здоровы все, бог миловал! Я написал: «По личным причинам»!

— А какие?

— Тебе какое дело?! Мои причины!

— Раз никакого дела… — сказал мастер, но успел перестроиться. — Никто тебе недели не даст — ни по личным, ни по каким.

— Давай сюда! — Дронов вырвал из рук заявление и пошел быстро через цех.

Перед дверью кабинета начальника цеха он остановился, кивнул секретарше.

— У себя?

— У себя, — сказала женщина. — К нему нельзя, у него Казачков.

— Подождем. — Дронов привалил свое огромное тело к косяку и застыл, глядя неподвижно перед собой.

— Валя, Иван Матвеевич у себя? — Мастер покосился на Дронова.

— Он с Казачковым. Мастер ткнулся в дверь.

— Погоди, Николай Николаевич, — Дронов отвел его рукой. — Вместе пойдем.

— С ума сошел?!

Секретарша посмотрела с удивлением.

— Ты думаешь, что делаешь? — сказал мастер тихо, он не хотел скандала.

— Не зуди.

Дверь открылась, вышел начальник техбюро Казачков, покосился на Дронова, поздоровался с мастером: «Здравствуй, Николай Николаевич».

Дронов шагнул в кабинет.

— Здравствуйте, Иван Матвеевич.

— Здравствуй, — сказал начальник. Головы он не поднял.

Мастер прошел вперед и сел на стул.

Дронов ждал стоя.

— Садись, — сказал начальник. — Что у тебя?

Он взял заявление. Прочел. Отложил.

— Неделю не дам, три дня.

— Три мало, за четыре управлюсь.

— А что за дела?

— Есть.

Начальник поднял голову и посмотрел на Дронова, взял ручку, спросил у мастера:

— Людей отпускаешь, а справишься? Жаловался, что работать некому.

Мастер помолчал.

— Справимся, — сказал он обреченно.

Начальник подписал, подвинул бумагу.

— К Вале.

— Спасибо, — сказал Дронов. — До свидания.

— До свидания.

— Неприятности какие, Иван Васильевич? — спросила секретарша, подкалывая заявление.

— Все нормально.

— Я вижу, вы на Николая Николаевича накинулись.

— Сам виноват: под горячую руку лезть не надо. До свидания, Валя.

— До свидания, Иван Васильевич. Приятно провести время!

— Спасибо.

Они сидели в павильоне соседнего парка, восемь взрослых мужиков, все семейные, все отцы, с одной работы, из одного цеха.

На столе, кроме пива, водки и хлеба с нарезанной колбасой, ничего больше не было.

Взяли стаканы, подняли.

— Гуляй, Иван Васильевич!

— Спасибо. — Он церемонно обошел все стаканы. — Спасибо за компанию! Спасибо, что уважили!

Чокнулся с мастером. Мастер спросил:

— Что делать-то будешь?

— Есть. Будем! А то рука засохнет.

Выпили водку. Записи пивом. Взяли хлеб, колбасу. Стол сразу опустел.

…Уже допили пиво и съели закуску.

— Пошли, мужики?

— Спасибо тебе, Ваня, за угощение!

— По домам.

— Хорошо посидели.

— Подожди, — сказал Дронов. — Сейчас еще возьмем, сидим хорошо.

— Разгулялся, Иван Васильевич!

— Живем один раз! Деньги честные, трудовые! Свои.

И уже пели. Весь стол был заставлен пустыми и полными кружками пива и закуской — выпили, видно, здорово.

Пели, закрыв глаза, чувствуя друг друга через песню:

Прощались. Дронов расцеловался с каждым.

Мастер спросил:

— Ты на меня не обижаешься?

— Обижался бы — так…

В охотничьем магазине он купил двустволку. Осмотрел покупку и кивнул продавцу.

В просторном подвале-мастерской домоуправления тускло горела одинокая лампочка. С открытки на стене смотрел Юрий Гагарин. Улыбался и держал голубя в руках. Еще на стене висело несколько табель-календарей прошедших, ушедших лет, все исчерканные, исписанные телефонами и именами. Текущий год — 1965-й — был заполнен только наполовину и выглядел среди других новеньким и свежим — его еще надо было прожить.

Дронов огляделся. Закрыл дверь на ключ. Тронул тиски. Поставил мягкие алюминиевые губки. Взял в руки ножовку. Примерил… Кивнул. Еще раз глянул на Гагарина и улыбнулся. Кивнул и плакатам майских и октябрьских праздников. Осторожно развернул сверток — блеснули вороненые стволы ружья…

На пустом кухонном столе в ряд, как солдат, расставил десять охотничьих патронов.

Убирал их по-одному, ведя счет, в мешок. Два последних отложил отдельно.

Он вышел из ГУМа. В руках были покупки и чемодан. Он остановился среди толпы. Разложил чемодан. Открыл. Переложил все покупки.

На той стороне, у Мавзолея, собрались люди — шла смена караула.

Электричка мягко пошла вперед, набирая ход, и Москва за окнами побежала назад все быстрее и быстрее, не в силах догнать поезд.