Страница 8 из 18
Служанка вернулась.
— Прошу вас пройти за мной, мистер Тернбулл, — предложила она. — Свой саквояж можете оставить в прихожей.
Я проследовал за ней по коридору, потом мы свернули влево и очутились в уютной гостиной. Застекленная дверь вела из гостиной в сад. Горничная показала мне, чтобы я шел этим путем, и наконец я увидел Амелию: она сидела под яблонями на лужайке, за железным, выкрашенным в белую краску столиком.
— Мистер Тернбулл, мисс, — возвестила служанка из-за моего плеча, и Амелия отложила книгу, которую перед тем читала.
— Эдуард! — приветствовала она меня. — Вы приехали раньше, чем я думала. Это чудесно! Для велосипедной прогулки день — лучше не придумаешь…
Я сел за столик напротив нее. Служанка все еще стояла у открытой двери в гостиную.
— Миссис Уотчет, не принесете ли вы нам лимонаду? — обратилась к ней Амелия. И ко мне: — После подъема к нам на холм вы, верно, умираете от жажды. Выпьем по бокалу лимонада и тогда отправимся…
Я был в восхищении от того, что снова вижу ее, она оказалась еще милее, чем образ, запечатлевшийся в моей памяти. Ее белая блузка и темно-синяя шелковая юбка составляли прелестное сочетание, а на голове у нее был капор, украшенный цветами. Длинные каштановые волосы, тщательно расчесанные и сколотые с боков, ровной волной падали на спину. Она сидела лицом к солнцу, и, когда ветви яблонь покачивались на легком ветру, их тени, чудилось, ласкали ей кожу. Ко мне она была обращена в профиль, но ее привлекательность от этого не страдала, не в последнюю очередь благодаря прическе, изящно оттеняющей черты лица. Я любовался грацией, с какой она сидела, нежностью ее кожи, теплотой глаз.
— Я не взял с собой велосипеда, — признался я. — Просто не был уверен…
— У нас их хоть отбавляй. Возьмете один из наших. Знаете, Эдуард, я очень рада, что вы сумели приехать сюда. Мне надо о многом вам рассказать.
— Очень сожалею, что навлек на вас неприятности, — произнес я, желая как можно быстрее снять с души мучившую меня тяжесть. — Миссис Энсон ни на секунду не усомнилась, что в вашей комнате прятался именно я.
— Я поняла, что вам показали на дверь.
— Сразу же после завтрака, — подтвердил я. — Сама миссис Энсон не удостоила меня…
В этот момент на сцене вновь появилась миссис Уотчет с подносом, на котором позвякивали стеклянный кувшин и два высоких бокала, и я предпочел оставить фразу недоконченной. Пока служанка разливала лимонад, Амелия указала мне на какой-то диковинный южноамериканский кустик, росший в саду (сэр Уильям привез упомянутый кустик из своих заморских странствий), и я выразил к этому предмету живейший интерес. Когда мы вновь остались вдвоем, Амелия предложила:
— Продолжим разговор на лоне природы. Надо полагать, миссис Уотчет, услышь она о пашем ночном приключении, была бы шокирована ничуть не меньше миссис Энсон.
В том, как она употребила местоимение «наше», мне почудилось что-то особенное, и я ощутил приятную и не столь уж невинную внутреннюю дрожь.
Лимонад был восхитительный — ледяной, с острой кислинкой, щекочущей небо. Я опорожнил свой бокал с неподобающей быстротой.
— Расскажите мне хоть немного о новых работах сэра Уильяма, — попросил я. — Вы упоминали, что он утратил интерес к экипажам без лошадей. Чем же он увлекается в настоящее время?
— Если вы собираетесь встретиться с сэром Уильямом, то, быть может, спросите его об этом сами? Но ни для кого уже не секрет, что он построил летательный аппарат тяжелее воздуха.
Я уставился на нее, не веря собственным ушам.
— Вы шутите! Такой аппарат не может летать!
— Летают же птицы — а они тяжелее воздуха.
— Да, но у них есть крылья.
Она смерила меня долгим задумчивым взглядом.
— Можете полюбоваться на него сами, Эдуард. Аппарат за теми деревьями.
— В таком случае, — воскликнул я, — мне не терпится увидеть это немыслимое изобретение!
Мы оставили бокалы на столе, и Амелия повела меня через лужайку к окаймляющим ее деревьям. Миновав их, мы двинулись дальше в направлении Ричмонд-парка, который кое-где подступал вплотную к приусадебным лужайкам, и вскоре вышли на площадку — выровненную и утрамбованную, да еще залитую каким-то твердым покрытием. На площадке стоял летательный аппарат.
Он был внушительнее, чем я мог себе вообразить, — в своей наиболее широкой части он достигал, наверное, двадцати футов. Конструкция явно осталась незавершенной: голая рама из деревянных стоек и ни малейших признаков водительского сиденья. С обеих сторон корпуса свешивались длинные крылья, концы которых доставали до земли. В целом аппарат походил, пожалуй, на сидящую стрекозу, хотя до грациозности этого насекомого ему было очень и очень далеко.
Мы подошли к механической стрекозе вплотную, и я пробежал пальцами по поверхности ближнего крыла. Ткань, на ощупь напоминающая шелк, была, по-видимому, натянута на деревянные рейки, причем натянута настолько туго, что издавала под пальцами гулкий звук.
— Как же он действует? — поинтересовался я.
Амелия перешла от крыла к корпусу аппарата.
— Мотор крепится вот здесь, — ответила она, указывая на четыре стойки, более массивные, нежели все остальные. — А эта система блоков несет канаты, поднимающие и опускающие крылья.
Действительно, крылья были закреплены на шарнирах, позволяющих им перемещаться вверх и вниз, и, приподняв одно крыло за кончик, я убедился, что движется оно плавно и мощно.
— Почему же сэр Уильям не продолжил работу? — воскликнул я. — Полет, наверное, рождает удивительные ощущения!
— Он разочаровался в своем замысле, — сказала Амелия. — Конструкция перестала его удовлетворять. Однажды вечером он признался мне, что собирается пересмотреть всю теорию полета, поскольку этот аппарат лишь подражает — и то без особого успеха — движениям птицы. Сэр Уильям пришел к выводу, что идею необходимо пересмотреть. К тому же поршневой мотор, который был установлен, слишком тяжел для полета и не обладает достаточной силой.
— Человек, наделенный такими талантами, как сэр Уильям, без труда мог бы усовершенствовать мотор, — заметил я.
— Именно это он и сделал. Взгляните сами.
Амелия обратила мое внимание на странное устройство, закрепленное в глубине корпуса. На первый взгляд оно казалось изготовленным из меди и слоновой кости, но были там и какие-то хрустальные поверхности, которые почему-то не удавалось толком рассмотреть: составные части устройства скрывались за их мерцающими, многогранными контурами.
— Что это? — спросил я, весьма заинтригованный.
— Прибор, изобретенный сэром Уильямом. В нем заключено вещество, увеличивающее мощность мотора, и нешуточным образом. Но я уже говорила вам, что сэр Уильям не был удовлетворен конструкцией в целом и забросил свой аппарат.
— А куда девался мотор?
— Сэр Уильям забрал его в дом и использует, чтобы снабжать лабораторию электрическим током.
Я наклонился пониже, силясь разобраться, что это за хрустальные поверхности, но даже с близкого расстояния мне не удавалось установить, как они сделаны. Летательный аппарат не оправдал моих ожиданий; если бы он поднялся в воздух, это было бы, надо думать, потешное зрелище. Выпрямившись, я увидел, что Амелия отступила на шаг.
— Скажите, — обратился я к ней, — вам случалось помогать сэру Уильяму в лаборатории?
— Да, когда он просил меня об этом.
— Значит, вы его доверенное лицо?
— Если вас заботит, способна ли я уговорить его купить ваши очки, то полагаю, что да.
Я ничего не ответил: злосчастная история с очками совершенно выскочила у меня из головы.
Мы медленно двинулись обратно в сторону дома, вышли на лужайку, и только тогда Амелия смилостивилась:
— Теперь, быть может, отправимся на велосипедную прогулку?
— С радостью.
Мы вернулись в дом, и Амелия вызвала миссис Уотчет. Достойной женщине было сказано, что мы сейчас выйдем из дому, но чай тем не менее следует сервировать как обычно, в четыре тридцать. Затем мы отправились к навесу, под которым хранились велосипеды, выбрали себе по машине и вывели их, придерживая за руль, через сад к границе Ричмонд-парка.