Страница 7 из 18
Глава III. В доме на Ричмонд-Хилл
1
Неделю, следующую за преждевременным возвращением из Скиптона, я провел в деловой поездке в Ноттингем. И проявил такое усердие в работе, что с лихвой наверстал упущенное за предыдущие дни. К вечеру в субботу, к тому моменту, когда я перешагнул порог своей квартирки близ Риджентс-парка, прискорбное происшествие в Скиптоне почти изгладилось из моей памяти. Впрочем, нет, подобное утверждение было бы не вполне точным: невзирая на все последствия, встреча с Амелией представлялась мне очень примечательной. Вероятно, на новое свидание с ней не стоило и надеяться, но мне тем не менее хотелось бы перед ней извиниться.
Только, право же, я мог бы и догадаться, что следующий шаг сделает именно она: в субботу, когда я вернулся к себе, меня поджидало письмо из Ричмонда. Письмо было напечатано на пишущей машине, и в нем меня извещали, что сэр Уильям заинтересовался приспособлением для езды на автомобиле, которое я демонстрировал, и выразил желание увидеться со мной. А посему меня приглашали на воскресенье 21 мая — в этот день сэр Уильям будет рад побеседовать со мной за послеобеденным чаем. Письмо было подписано: «А. Фицгиббон».
Ниже официального послания Амелия добавила от руки:
«Сэр Уильям обычно проводит большую часть дня у себя в лаборатории. Не хотите ли приехать немного пораньше, часа в два пополудни? Погода заметно улучшилась, и я думаю, что мы с вами могли бы покататься на велосипедах по Ричмонд-парку.
Амелия.»
Я не заставил себя долго просить. Честно говоря, уже через пять минут я написал, что принимаю приглашение, а через час опустил ответ в почтовый ящик. Послеобеденный чай — что может быть лучше!
2
В назначенный день, сойдя с поезда на станции Ричмонд, я не спеша шагал по улицам городка. Лавки, как правило, были закрыты, но движение было оживленное — по большей части фаэтоны и ландо, в которых целыми семьями восседали лондонцы, выехавшие на воскресную прогулку, — а тротуары запружены пешеходами. Я шествовал рядом с ними, чувствуя себя подтянутым и элегантным в новом костюме, купленном накануне. Ради столь необычного случая я даже позволил себе сумасбродство — купил жесткую соломенную шляпу и, поддавшись легкомысленному настроению, лихо заломил ее набок. Единственное, что напоминало сейчас о моей повседневной жизни, был саквояж в руке, но я вытряхнул оттуда все содержимое, за исключением трех пар очков. Непривычная легкость саквояжа также подчеркивала особый характер предстоящего визита.
Разумеется, я приехал слишком рано — ведь из дому я вышел сразу после завтрака. Я настолько боялся опоздать, что поневоле впал в ошибку, когда рассчитывал, сколько времени мне понадобится на дорогу. Я с удовольствием прогулялся пешком до вокзала Ватерлоо, путешествие на поезде заняло всего-навсего минут двадцать, и вот я у цели, а вокруг свежий воздух и тепло ласкового майского утра.
В центре городка я миновал церковь как раз в ту минуту, когда закончилась служба и паства выбиралась из-под сводов на солнечный свет — джентльмены, бесстрастно спесивые в своих парадных сюртуках, и дамы, оживленные, в ярких платьях, с разноцветными зонтиками. Я отправился дальше, достиг Ричмондского моста и перешел Темзу, поглядывая вниз на лодки, плывущие на веслах меж лесистых берегов.
Все это составляло резкий контраст с лондонской суетой и гарью; как ни привлекала меня жизнь в столице, а только нескончаемая людская толчея, грохот движения и нездоровая серая пелена промышленных дымов помимо воли давили на психику. Приятно было найти такое славное местечко, и совсем недалеко от Лондона, где сохранились красота и изящество — качества, которых, как мне частенько казалось, уже нет в природе.
Я еще погулял по одной из прибрежных тропинок, а потом двинулся обратно в Ричмонд. Отыскал ресторанчик, открытый по воскресеньям, и основательно подкрепился. Покончив с едой, я возвратился на станцию, чтобы исправить свою оплошность: я забыл выяснить расписание вечерних поездов на Лондон.
Наконец пришла пора отправиться по указанному в письме адресу, и я вновь прошел через городок, следуя тем же маршрутом, пока не добрался до улицы, ведущей вниз к Ричмондскому мосту. Здесь налево ответвлялась боковая улочка, которая карабкалась на холм Ричмонд-Хилл. Вся левая сторона улочки была застроена; поначалу, у подножия холма, дома располагались ярусами друг над другом, и я приметил одну-две лавчонки. На верхнем ярусе находилась пивная — насколько мне помнится, «Королева Виктория», — а дальше характер и стиль построек разительно изменялись. Как правило, они стояли поодаль от улицы, почти невидимые за густыми деревьями. Еще больше деревьев росло справа — там был уже самый настоящий парк, а поднявшись выше, я увидел Темзу, изящной дугой прорезающую луга Твикенхэма. Место было очень красивое, почти идиллическое.
Близ вершины холма улочка превратилась в неровную проселочную дорогу, ведущую к воротам, за которыми начинался Ричмонд-парк как таковой. Тротуара не осталось и в помине, и вскоре передо мной открылась совсем узенькая тропка, тянущаяся вверх по склону. Я двинулся по этой тропке и вышел к поставленным по обе стороны каменным столбам с высеченной на них надписью: «Дом Рейнольдса». Значит, я благополучно прибыл по нужному адресу.
К дому вела недлинная, но круто изогнутая дорожка, и самой усадьбы от въезда было не разглядеть. Я зашагал по дорожке, слегка удивленный тем, что деревьям и кустам разрешают здесь расти неподстриженными. Кое-где они образовали такие заросли, что дорожка по ширине едва-едва могла пропустить экипаж.
Еще мгновение — и я увидел дом и был, признаюсь, поражен его размерами. Центральная часть здания была, по моей невежественной оценке, возведена лет сто назад, однако по краям к ней были пристроены два просторных, много более современных флигеля, а образованный ими двор частично перекрывала крыша из застекленных деревянных рам наподобие оранжереи.
В непосредственной близости к дому кустарник был вырублен, и к одному из флигелей примыкала ухоженная лужайка — судя по всему, она охватывала здание полукольцом, выбегая к заднему фасаду.
Оранжерейная пристройка почти заслонила главный вход — с первого взгляда я его даже не заметил. Вокруг, казалось, не было ни души — в доме и в саду царила тишина, и в окнах не замечалось никакого движения. Но когда я проходил мимо окон флигеля, послышался резкий лязг металла по металлу, сопровождаемый вспышкой желтого света. На мгновение мне привиделся силуэт мужчины — тот склонился над чем-то, окруженный облаком искр. Затем лязг прекратился, и за окнами все вновь померкло.
Я нажал кнопку электрического звонка, прикрепленную у двери, и через несколько секунд мне открыла полная женщина средних лет в черном платье с белым передником. Я сдернул с головы шляпу.
— Мне хотелось бы видеть мисс Фицгиббон, — произнес я, переступая порог. — Я полагаю, что меня ждут.
— У вас есть визитная карточка, сэр?
Я чуть было не вытащил свою карточку коммивояжера, какими нас снабжал мистер Вестермен, однако вовремя спохватился, что мой визит носит скорее частный характер.
— Нет, просто назовите мое имя — Эдуард Тернбулл.
— Не угодно ли обождать?
Горничная проводила меня в приемную и вышла, прикрыв дверь.
Наверное, я поднимался на холм чересчур резво, потому что вдруг почувствовал, что мне жарко, кровь прилила к щекам, а на лбу выступил пот. Со всей возможной быстротой я промокнул лицо платком, затем, чтобы успокоиться, обвел комнату взглядом в надежде, что представленная здесь мебель поведает мне о вкусах сэра Уильяма. В действительности приемная оказалась обставленной аскетично, почти голой. Маленький восьмиугольный столик перед камином, а подле него два выгоревших кресла — вот и все, что здесь было, если не считать портьер и потертого ковра.