Страница 6 из 34
В пространстве под полом находилась большая коробка с пустыми бутылками. Кто-то напильником процарапал на каждой бутылке косую полосу, чтобы ослабить ее крепость. Рядом была стопка аккуратно сложенной ткани, разорванной на квадратики размером примерно сорок сантиметров по диагонали. В другой комнате, тоже под полом, оказалось десять двадцатилитровых канистр с бензином.
Я имел представление об использовании бутылок с зажигательной смесью и стал соображать, стоит ли рассказывать о них Лейтифу. Мне явно не под силу забрать все самому. Придется привести сюда несколько человек.
За то время, что я был с Лейтифом и другими беженцами, неоднократно возникали дискуссии, касавшиеся рода вооружения, которое было бы для нас полезно. Карабины и пистолеты, конечно, пригодились бы в первую очередь, но на них был большой спрос. Достать их, иначе как украсть, маловероятно. Но и в этом случае осталась бы проблема патронов. Мы все носили с собой ножи, хотя их качество было далеко от совершенства. Мой, например, служил когда-то стамеской для резьбы по дереву, которую я обточил до удобного размера и заострил.
Бутылками-бомбами лучше всего пользоваться против врага, засевшего в тесном пространстве. При нашей жизни в чистом поле вряд ли потребуется что-то поджигать.
В конце концов я сложил бутылки, ткань и бензин в прежние тайники, решив, что если Лейтиф не согласится со мной, за ними всегда можно вернуться.
Туалет был в исправном состоянии и я воспользовался им. Потом я заметил, что в шкафчике ванной сохранилось зеркало. У меня возникла идея. Я вытащил зеркало и с помощью стеклореза раскромсал на длинные, сужавшиеся к концу полосы. Мне удалось сделать семь толстых стеклянных кинжалов. Я как можно тоньше заострил их концы, пару раз порезавшись в процессе работы. Из замшевой кожи, которая давно валялась у меня в мешке, я сделал кинжалам рукоятки, обернув кожей широкие концы.
Я сделал несколько выпадов одним из них. Оружие получилось смертоносным, но пользоваться им трудно. Надо было придумать какой-то способ носить его с собой так, чтобы не причинить себе вреда, если оно разобьется. Я сложил семь новых кинжалов ровной стопкой, намереваясь завернуть в мешковину, чтобы они дорогой не разбились. Уже заворачивая, я заметил дефект стекла одного из лезвий у самой рукоятки. Этот кинжал легко мог сломаться и поранить руку владельцу. Я его выбросил.
Пора было возвращаться к Лейтифу и другим. Близилась ночь. Я дождался наступления темноты. Стемнело раньше, чем обычно, потому что стояла низкая облачность. Почувствовав, что идти не опасно, я собрал пожитки и зашагал обратно к лагерю.
Проведенное на берегу время подействовало на меня странным образом успокаивающе и я почувствовал, что было бы очень хорошо задержаться здесь подольше. Мне пришло в голову убедить в этом Лейтифа.
Я прятался на самом верху в амбаре, потому что старший брат сказал, что меня схватит домовой. Мне было семь лет. Будь я постарше, мог бы разобраться в своих страхах. Они были бесформенны, обретая лишь облик чего-то таинственного, чернокожего, непрестанно готового меня схватить.
Но я лишь трусливо лежал на самом верху в потайном уголке, о существовании которого никто не знал. Это было небольшое углубление между тремя кипами соломы и крышей амбара.
Уютная безопасность этой норы восстанавливала мою уверенность в себе, спустя некоторое время страхи отступали и я погружался в детские фантазии с аэропланами и пистолетами. Когда снизу послышалось шуршание соломы, моей первой панической мыслью был домовой и я замер от ужаса. Шуршание продолжалось. Наконец я осмелился как можно тише подползти к краю своего убежища и посмотреть вниз.
На соломе в углублении между кипами лежали юноша и девушка, обнимая друг друга. Юноша был сверху. Глаза девушки были закрыты. Я не понял, чем они занимались. Через несколько минут молодой человек немного приподнялся и помог девушке снять одежду. Мне показалось, что ей не хотелось этого, но противилась она недолго. Они полежали еще немного и она стала помогать раздеваться ему. Стараясь не шелохнуться, я лежал спокойно и тихо. Когда они оба оказались нагишом, он снова лег на нее и они стали шумно дышать. Глаза девушки по-прежнему были закрыты, хотя веки время от времени вздрагивали. Я очень плохо помню, какое это на меня произвело впечатление; знаю только, что мне было любопытно посмотреть насколько широко девушка может раздвинуть ноги – все женщины, с которыми мне приходилось общаться (моя мать и тетки) были, казалось, не в состоянии развести колени больше, чем на несколько сантиметров. Еще через несколько минут они оба перестали двигаться и лежали рядом в полной тишине. Только после этого глаза девушки открылись и она увидела меня.
Много лет позже мой брат оказался среди первых британских национальных гвардейцев, погибших в сражениях с афримами.
Слова официального лагерного представителя ООН всплыли в памяти, как только я повел машину по Северной окружной дороге. По радио подтверждалось обещание амнистии, предложенной чрезвычайным кабинетом Трегарта, но комментаторы высказывали предположение, что руководители афримов не откликнулись на обещания приемлемым для правительства образом.
Вероятно они не доверяли Трегарту. Уже имели место несколько случаев, когда его кабинет начинал социальные реформы, направленные против афримов, и не было никаких оснований допускать, что теперь, когда на их стороне военное превосходство, Трегарт пойдет на компромисс в ущерб собственной власти. При состоявшемся расколе вооруженных сил и взаимных угрозах с позиции силы любая политика умиротворения вызывает подозрение и не работает.
По оценкам комментаторов уже откололось более 25 % армии. Эти части расквартировались в расположении афримских руководителей в графстве Йоркшир. Три эскадрильи штурмовой авиации Королевских ВВС тоже пошли на измену.
В вечерней программе мы услышали речи целой группы ученых мужей от политики, спекулировавших на том, что общественное мнение в поддержку афримов шло на убыль и что Трегарт со своим кабинетом должен предпринимать более активные военные действия.
Единственным внешним признаком того, что произошли какие-то события, была необычайная легкость движения по дороге. Нас всего несколько раз остановил полицейский патруль, но за последние несколько месяцев мы к этому привыкли и почти не обращали внимания. Мы научились правильно отвечать на вопросы и следить за связностью изложения своей истории.
Я огорчился, заметив, что многие из встреченных нами полицейских были из состава гражданского резерва специальных сил. Рассказы о жестокостях этих сил циркулировали непрерывно; в частности, ходили слухи об арестах цветных без ордера и освобождении только после надругательства над личностью. С другой стороны, становились жертвами их приставаний и белые, если было известно или даже только подозревалось, что те участвуют в антиафримской деятельности. Политическая ситуация в целом была неопределенной и сбивала с толку, поэтому в то время мне казалось, что не может быть ничего плохого в формальном размежевании сил.
Едва повернув на запад от Финчли, мне пришлось остановить машину и залить бак. Я намеревался использовать только часть своего запаса, но обнаружил, что две канистры за ночь опустели. Следовательно, мы оставались без резерва. Я ничего не сказал Изобель и Салли, потому что не сомневался, что рано или поздно возобновлю запасы, хотя ни один гараж, из попавшихся нам по дороге за целый день езды, не был открыт.
Пока я заливал бензин в бак, из ближайшего дома вышел мужчина с пистолетом и стал обвинять меня в том, что я симпатизирую афримам. Я поинтересовался, что послужило основанием для подобного подозрения. Никто, сказал он, не ездит в это время на автомобиле, не имея поддержки одной или другой политической группировки.
На ближайшем полицейском блок-посту я сообщил об инциденте, но мне посоветовали не придавать этому значения.
По мере приближения к нашему дому поведение всех троих все явственнее отражало овладевавшее нами дурное предчувствие. Салли стала непоседливой и то и дело просилась в туалет. Изобель курила сигарету за сигаретой и болезненно огрызалась. Я бессознательно норовил увеличить скорость, хотя знал, что обычно в подобных случаях лучше ехать медленнее.