Голос крови

Эд так и не забыл восторга от огромных букв, так глубоко – навечно! – врезанных в десятитонную каменную плиту. Они, эти буквы, что переживут века, прямо восславляли Королева, но косвенно – первого сподвижника и глашатая Королева – Меня, Эдварда T. Топпинга IV.

:::::: И вот этот долговязый мальчишка напротив, по сути дела, заявляет, что я позволил себя использовать, надуть, обставить, кинуть самым унизительным манером, как последнего олуха.:::::: Эта мысль бесит Эда.

Джон Смит, должно быть, удивляется, сколько яда в голосе главного, когда тот, поморщившись, пристально смотрит на Джона и цедит:

– Ладно, шутки в сторону. Всякий может обвинять кого хочет в чем хочет. Давайте серьезно. С чего вы взяли, будто кто-то хоть на каплю поверит в ту сказку, что вы мне сейчас рассказали? Вы бросаете, – он хотел сказать «ложные», – тяжкие обвинения весьма уважаемому человеку.

– У меня есть наводка, мистер Топпинг. На художника, который подделал этих кандинских и малевичей. Похоже, он не может не трубить про это каждому встречному. Как обвел вокруг пальца кучу экспертов.

– И кто эти встречные?

– Модная арт-тусовка, как, полагаю, вы бы назвали их, сэр, в Уинвуде и в Саус-Бич.

– Модная арт-тусовка в Уинвуде и в Саус-Бич, – повторяет Эд. – А кто именно из модной арт-тусовки в Уинвуде и Саус-Бич рассказал вам это все?

– Знакомый художник, у него студия по соседству с тем, который писал подделки.

– И надеюсь, признание фальсификатора у него на пленке или в письменном виде?

– Нет, сэр, и фальсификатор – его зовут Игорь Друкович, он русский, как Королев, – на самом деле не признавался так уж обстоятельно, но для него это и не то чтобы «признание». Ему не терпится, чтобы об этом все узнали, сэр. Я так понял, у него серьезные проблемы с алкоголем, и слухи распространяются все шире и шире.

– Слухи распространяются все шире и шире, – повторяет Эд со всей доступной ему иронией. Без вопросительного знака.

– Это так, сэр.

– Вы хоть догадываетесь, что сейчас пересказываете мне бабьи сплетни?

– Да, сэр, – отвечает Джон Смит, – я понимаю, что мне предстоит еще большая работа. Но своим источникам я доверяю.

– Он доверяет своим источникам. – Эд выплевывает весь свой сарказм прямо в лицо Джону Смиту.

И тут же понимает, что вышел из себя… Но эти Джоны Смиты, проклятые детишки с запросами, малолетние воображалы с их жаждой «обличать», «докапываться», «проливать свет» на темные делишки… Зачем? Общественное благо? Ой, я вас умоляю! Самовлюбленность, и ничего больше. Нарциссы малолетние! Если уж им так позарез нужно искать неприятностей и обнажать язвы, не останавливаясь перед очернением репутаций, почему они не могут ограничиться государственными институтами? Чиновниками? Политиками? Правительственной бюрократией? Она не может подать в суд! То есть формально может, но практически – нет. Вот же прекрасная добыча, бей! Чего вам не хватает, пакостники пустоголовые! Кровососы! Цель вашей жизни: ужалить, напиться крови и улететь, а потом кружить и ждать следующего несчастного лоха, который придет чавкать к общественному корыту и задерет голую задницу, чтобы вам было удобно спикировать и опять ужалить и надуться крови! Мало вам этого? Нужно кусать людей типа Сергея Королева, которые бескорыстно помогают обществу – и скорее всего, имеют под рукой довольно юристов, чтобы испортить «Майами Геральд» и жизнь, и репутацию и, лишив газету всякого авторитета, спихнуть в болото «желтухи»?

– Ладно, Джон, – говорит Эд, стараясь взять себя в руки. – А вы подумали, какой будет… резонанс, если вы напишете эту статью?

– Что вы имеете в виду, сэр?

Эд опять не может найти слов. Он-то хорошо знает, о чем говорит, но не представляет, как это высказать. Как можно, глядя в глаза молодому репортеру, сказать: «Пойми, парень! Нам эти вот сенсационные сюжеты ни к чему. Журналистика? Да ты соображай! Вот журналистика, а вот бабки. И если ты не возражаешь и позволишь нам подключиться, то нам нужно по крайней мере посмотреть, что имеем в итоге. Прости, парень, но вот прямо сейчас ты не станешь Вудвордом и Бернстайном. И кстати, будь любезен, отметь, что они-то окучивали людей, которые не могут подать в суд. Ричард Никсон был президентом Соединенных Штатов, но подать в суд не мог бы. Возьми даже они и напиши, что он ебет уточек в Рок-крик-парк, он все равно не мог бы судиться.

С трудом, с трудом Эд наконец обретает дар речи.

– О чем я говорю: в подобных случаях нужно работать весьма методично…

Эд замолкает, он просто тянет время. И не очень понимает, что сейчас говорит.

– Методично? Что вы имеете в виду, сэр? – спрашивает Джон Смит.

– Ну, – старательно соображает Эд, – здесь вы разрабатываете не мэра Круса, и не губернатора Слейта, и не таллахасскую бюрократию. Какой-то простор есть с политическими сюжетами, с политиками… политиками…

Эд старательно избегает слова «суд». Ему не хочется, чтобы Джон Смит решил, будто это главная проблема.

– Можно строить домыслы о политиках, и даже если промахнешься, вряд ли вытекают какие-то ужасные последствия, ведь политика предполагает такие правила игры, по крайней мере в нашей стране. Но когда речь идет об обычных гражданах вроде Королева, без всякого компромата такого рода…

– Сэр, насколько я понимаю, Королев похож на многих так называемых олигархов, что едут сюда, к нам. Образованный культурный человек, обаятельный, красавец, владеет английским, французским и немецким, это, естественно, в придачу к русскому. Знает историю искусств – в смысле, насколько я понимаю, он ее по-настоящему знает – и ориентируется на художественном рынке, но он преступник, мистер Топпинг. Многие из них преступники, и у них в распоряжении самые страшные в мире убийцы, русские убийцы, на случай грязной работы, и это просто звери. Могу вам рассказать пару случаев.

Эд вновь вперивается взглядом в Джона Смита. Будто выжидая, что тот превратится в какое-то иное существо: в ястреба, в скорпиона, террориста из «Дельты», ската-хвостокола. Но нет, слова появились из тех же самых уст… скромного малого с безукоризненными манерами и безукоризненной осанкой. И с румянцем. Заметив, как на него смотрит Эд, парень опять заливается краской. Становится густо-пунцовым.

:::::: Господи!:::::: восклицает Эд Топпинг про себя.:::::: Парень – просто эталон… Стереотип ведь рисует такой яркий образ репортера: дерзкие ребята, что раскапывают сенсации и разоблачают коррупцию, рискуют собственной шкурой, лишь бы добыть «бомбу». Роберт Редфорд из «Всей президентской рати», Берт Ланкастер в «Сладком запахе успеха»… Ага, а в реальности они примерно такие вот яркие, как этот Джон Смит. Лично я уверен, что репортер формируется в шесть лет, когда попадает в школу. На школьном дворе мальчики немедленно делятся на две партии. В один миг! На тех, кто стремится конфликтовать и командовать, и тех, в ком этого нет. Вторые, как наш Джон Смит, половину юности проводят, пытаясь найти способ сосуществования с первыми… хоть какой-нибудь, кроме пресмыкания. Но и в партии слабаков есть ребята, которые, взрослея, мечтают о том же, что и сильные… и я не сомневаюсь ни секунды, что малый, сидящий сейчас передо мной, Джон Смит, – из таких. Им тоже грезятся власть, деньги, слава и красавицы подружки. Субъекты типа нашего Джона с возрастом инстинктивно понимают, что язык – это орудие, как меч или ружье. При умелом обращении он помогает… ну, может, не столько достигать, но зато отлично кромсать – в том числе людей… и ребят, что оказались по ту сторону разлома, в партии сильных. Вот какова природа либералов! Идеология? Экономика? Социальная справедливость? Это всего лишь их парадные платья. Политическое кредо появляется у них в шестилетнем возрасте на школьном дворе. Они оказались в лагере слабых и отныне вечно будут ненавидеть сильных. Вот почему среди журналистов так много либералов! Одни и те же события на школьном дворе подталкивают их к писаному слову и к «либерализму». Проще простого! Вот тебе и ирония! Если в журналистике мечтаешь словом добиться власти, одного красноречия мало. Нужно содержание, новый материал, нужны… новости, одним словом… и их ты должен выискивать сам. Ты, из партии слабаков, можешь развить в себе такую похоть к новой информации, что в итоге будешь вытворять фокусы, от которых побледнеет любой из сильных. Будешь лезть в опасные дела с опасными людьми… и ловить кайф. Пойдешь на риск один, без всякой страховки… и охотно! Ты, хлюпик по природе, явишься к самым отъявленным злодеям с требованиями. «У тебя есть сведения, которые мне нужны. И я должен их получить! И я их получу!»::::::