Страница 2 из 72
И в то же время горечь моих, как мне казалось, незаслуженных переживаний облегчалась каким-то недобрым, злорадным чувством: «А все же я был прав, когда давал отвод Пию сто десятому».
Нестерович был не только начдивом, которому подчинялась 13-я бригада, но и начальником Перекопского боевого участка. Высшая власть! Человек волевой и решительный не станет попусту бросаться словами. И все же у нас теплилась надежда. Ведь судьи перед вынесением приговора будут разбираться в обстоятельствах дела. Расстреливают врагов и то не всегда и не всех. А мы со Шротасом не шпионы, не мародеры, не белогвардейцы. За нашими плечами немало атак, десятки боев, тяжелые походы. И это известно, если не Нестеровичу, то нашим друзьям и товарищам, командиру и комиссару бригады. Разве их не волнует наша участь? Нет, не может этого быть!
Поздно ночью 15 апреля, после тягостного двадцатичасового ожидания, нас доставили в штаб боевого участка. Там в накуренном помещении уже собрался «полевой суд». Он состоял из Нестеровича, Микулина, Генде.
Лишь мы переступили порог, Нестерович оглушил нас раскатистым басом:
— О! Явились орлы! Скажите спасибо вот им, — указал он зажатым в руке циркулем на членов суда, — иначе подсек бы я вам крылья. Для примера, конечно...
Да, я не ошибся в старших товарищах. Микулин, воспитанный в интеллигентной передовой семье, располагал к себе мужественным благородством. Ему претила любая несправедливость. Комиссар, лодзинский пролетарий, коммунист с 1905 года, бывший царский артиллерист-фейерверкер Альберт Генде, душа нашей бригады, тоже был не из тех, кто равнодушно проходит мимо беды товарища.
— Лошадь на четырех ногах и та спотыкается, — подбадривая нас улыбкой, сказал Микулин. — За промах бьют, но не убивают, товарищ начдив. Таким гвардейцам место на коне, а не под конем...
— К тому же Алатырский полк поработал сегодня на славу, — добавил Генде. — И полк, и его командир Самойлов...
Тут комиссар многозначительно посмотрел на меня. Казалось, его взгляд выражал раскаяние: мол, вот же, не вняв совету, поставили во главе полка не того, кого следовало...
Нестерович, взмахнув повелительно циркулем, услал стражу. Вмиг стало легче дышать.
— Прощаю вас, — сказал грозный начдив. — Но пример все же нужен. Властью начальника боеучастка я вас разжаловал... Еще будут бои на Перекопе. Вот и искупайте свою вину...
Еще сильнее чувствуешь, как хороша жизнь, когда, хоть и ненадолго, столкнешься носом к носу с угрозой смерти. Есть все же правда, хорошая, светлая правда на нашей земле! Есть хорошие люди, есть настоящие товарищи! А главное, если и придется отдать жизнь, то по крайней мере с оружием в руках, в борьбе за правое дело, в схватке с врагом.
В качестве рядового я попал в Московский кавалерийский полк, в 3-й эскадрон Дмитрия Швеца. Лихой рубака, он сразу же после подъема, уладив эскадронные дела, принимался точить клинок и брить голову. «Мои предки — сечевики, — заявлял Швец у походного точила, — а у запорожца сабля должна быть острой и лоб голый».
Председатель коммунистической ячейки нашего эскадрона Георгий Сазыкин, рабочий Невского завода, участвовал в штурме Зимнего дворца. Худенький, с приятным умным лицом, черноглазый, он пользовался всеобщей любовью. На отдыхе он созывал партийцев и каждому давал отдельное задание. Себе брал самое сложное. В эскадроне все время чувствовалось влияние коммунистов, В бою они первыми бросались в атаку на врага.
Сазыкин участвовал во всех боях червонного казачества, куда после влился Московский полк. Ходил он в проскуровский, тарнопольский, стрыйский рейды. Одним из первых в августе 1920 года прорвался в город Стрый через мосты, оборонявшиеся белопольской пехотой. С пулеметчиком Семеном Богдановым[2] освободил заключенных из стрыйской тюрьмы. Впоследствии Георгий Павлович Сазыкин был комиссаром 3-го червонно-казачьего полка[3].
В мае под Перекопом наступило затишье. В новой части меня, как и других рядовых бойцов, наряжали для патрулирования Черноморского побережья.
Командование войск Перекопского участка, занятое подготовкой штурма вражеских укреплений, ослабило наблюдение за своим побережьем. Этим воспользовались белогвардейцы. 15 апреля, как раз в тот день, когда мы со Шротасом жестоко поплатились за свою неопытность, они в Хорлах высадили десант во главе с генералом Витковским. В полках Витковского под ружьем стояли офицеры-золотопогонники, сынки помещиков и капиталистов. Взводами командовали капитаны, а ротами — полковники.
Захватив кусок твердой земли, офицерский десант отбросил слабые части береговой обороны и нанес удар пехотной бригаде Германовича. Витковский нацеливался на тылы перекопской группы войск и на позиции советской тяжелой артиллерии.
Вот тут-то и была поднята по тревоге червонно-казачья дивизия Примакова. Штаб-трубачи вихрем носились по улицам Строгановки, Владимировки, Перво-Константиновки, Чаплинки — по всему охваченному тревогой побережью.
В то утро горнисты дивизии, среди которых были и безусые подростки, и седоголовые ветераны (один из этих славных стариканов, усач Рудый, в прошлом состоял штаб-трубачом при Николае Николаевиче, царском дядюшке,), не трубили ни бодрого «Подъема», «и лирической «Седловки», ни строгого «Сбора».
В то утро на просторах Таврической степи трубачи трубили лишь одну мелодию — сигнал «Тревога»:
Та-та-та-та, та-та-та-та...
Тревогу трубят,
Скорей седлай коня,
Но без суеты,
Оружье оправь,
Себя осмотри,
Тихо на сборное место коня веди,
Стой смирно и приказа жди...
Полкам червонных казаков не пришлось тогда ни долго оставаться на сборном месте, ни долго ждать приказа. Послушные сигналам трубы, под командой своего молодого начдива, будоража степную тишину гулким Топотом копыт, понеслись они с севера на юг, к Преображенке — фальцфейновской вотчине, и дальше — к Хорлам.
Когда начдив Примаков вел своих всадников навстречу белогвардейскому десанту, над степью звучали лишь два сигнала, хорошо усвоенные не только бесстрашными кавалеристами, но и их лошадьми. Это был сигнал галопа:
Всадники, двигайте ваших коней
В поле галопом резвей...
и сигнал карьера:
Скачи, лети стрелой!
Атакованный червонными казаками сначала в чистом поле, а затем на Преображенском кладбище, десант генерала Витковского понес большие потери, и лишь ценой огромных усилий ему удалось прорваться к своим в Перекоп.
В том страшном бою хорошо поработали лихие пушкари из батареи Сергея Лозовского.
В этот день, сраженный осколком снаряда, погиб командир 4-го червоннл-казачьего полка Илья Гончаренко. Другим осколком был ранен комиссар бригады Савва Макарович Иванина, тот самый, который в 1906 году взбунтовал заключенных козелецкой тюрьмы.
После 15 апреля командование, опасаясь повторных вылазок белогвардейцев, усилило наблюдение за морскими подступами к нашему расположению. Днем и ночью конные патрули контролировали участок побережья от Хорлов до Скадовска. Всю ночь мы, патрульные, следуя глухими прибрежными тропками, наблюдали за морем, а вернувшись на рассвете в эскадрон, чистили и кормили коней, после чего до вечера спали.
В конце мая бригада Микулина вошла в состав 8-й червонно-казачьей дивизии. Алатырский полк стал пятым, а Московский — шестым червонно-казачьим полком. Вернулся в строй Демичев. Разжалованный Пий сто десятый получил снова пулеметный эскадрон.
Внук крепостного
С Виталием Марковичем Примаковым — «железным рыцарем», как называли его в своих песнях слепые лирники Украины, пришлось мне тесно общаться и во время гражданской войны, и довольно часто после нее. Раскрывая в беседах с нами революционное прошлое, он умел быстро овладевать всеобщим вниманием.
2
С. П. Богданов ныне пенсионер, живет в Ленинграде.
3
Г. П. Сазыкин в настоящее время возглавляет в Ленинграде крупный строительный трест, является членом Октябрьского райкома КПСС.