Имя его неизвестно

Гауптман Харих и служащие комендатуры проводили Тиссена только под вечер следующего дня и облегченно вздохнули. Хотя оберст по профессии был инженером и приезжал по делам строительства оборонительных рубежей, он нагнал страху на немного флегматичного коменданта и его подчиненных. Гауптман Харих решил навести железную дисциплину в комендатуре. О банкете, который собирался устроить лейтенант Майер и его друзья, в эти дни нельзя было и заикнуться. Харих разогнал всех офицеров и солдат на оборонные объекты, где они обязаны были дневать и ночевать. Начальство требовало усиленной работы. Лагерей военнопленных, откуда можно было бы черпать рабочую силу, поблизости не было, а превращать местность в «неприступную крепость» надо.

– Вы понимаете, Гохберг? – делился своими заботами с переводчиком Харих. – Известно, что украинский народ трудолюбивый. А работать на рубежах не хочет. Расстреливать каждого десятого, как советовал оберст? Не выйдет. Пленных русских солдат отправили в тыл, да они и ни к чему – похожи на мертвецов. Вся надежда на своих солдат и саперов. А мне звонят, требуют, угрожают… Будто я факир: взмахну палочкой – и Белгородско-Харьковский плацдарм уже «крепость»! Вот вызывают на кустовое совещание.

– Сочувствую, – усмехнулся Роберт. Он предупредительно вытащил из кармана три почтовых открытки и положил их на стол перед Харихом.

– О! – отвлекся тот от рубежей, забыв о крепости и начальстве, которое вызывало его на завтра. – Чудесно! Ворскла. А это? – читал капитан по складам: – Запорожский хутор… Село… Прелестные виды. Где вы их взяли?

– У своей любовницы. В альбоме. Ворскла – это их воспетая в песнях речка. Город, куда вас вызывают, тоже на Ворскле, – говорил Роберт.

– Прелестно! – смягчился гауптман. – Да, прошу вас: я совсем замерз. Позаботьтесь, чтобы протопили мою комнату. Омелько это может сделать.

– Есть! – ответил Роберт, вытянувшись перед комендантом.

– Майера я отослал, а теперь хоть самому готовь сведения, – не то спросил, не то приказал комендант, поглядывая на переводчика и потирая руки.

«Что это? Проверка?.. Так я и брошусь к твоим бумагам! Жди! А может, ему просто лень сидеть над отчетами?..» – напрягал свою мысль Василий.

Переступив с ноги на ногу, он опросил:

– Можно идти?

– Идите.

Роберт направился к полицаю Омельке. Тот был дома, хлопотал по хозяйству.

– Почему в шинели? Весна на дворе! – поздоровавшись, спросил Роберт.

– Весна! Какая там у мужика весна! Вот руки чуть не закоченели, – пожаловался Омелько. – Погреться бы, так дома и капли нет.

– У меня немного есть! – ударил по карману Роберт.

– Спиртик? – у Омельки даже глаза расширились, и он почесал кончик носа. – Он у меня с утра чешется, чует, чует близко чарку. Прошу, будьте гостем… Жены сейчас нет. Но сало, яйца и лук найдутся, все первейшая закуска! Надо уметь жить при любой власти…

Омелько засуетился в хате. Под припечком он достал из черной формы для хлеба яйца, затем побежал в сени и вернулся с большим куском сала и с луковицами.

– Чего бы еще?

– Да ничего больше не надо.

– Чистый? – допытывался Омелько, поглядывая на бутылку.

– Наичистейший, девяносто шесть градусов.

– Я привык не смешивать с водой, а то спирт сразу становится теплым. Лучше запить потом. О!.. Да вы изрядно, – говорил Омелько, а сам смотрел жадными глазами и шмыгал носом.

– Пейте на здоровье…

– А вы?..

– И я немножко… Я на голову слабый. Да еще вечером у нас работа с комендантом. А комендант, сам знаешь, не любит, когда его помощники в чарку заглядывают, – он прикусил губу, поняв, что сказал лишнего.

– Вы, немцы, все такие!.. Выпил с наперсток – и с копыт… В Одессе привыкли к виноградному кваску. Разве это вино?

Омелько опрокинул чарку, запил водой и погладил по животу:

– Аж дух захватывает. Видно, что чистый… Кушайте, – потчевал он гостя, закусывая салом и луком.

– Комендант просил, чтобы кто-нибудь из надежных ребят протопил его дом, – рассеянно проговорил Роберт.

– Надежного парня надо? – Омелько перестал жевать и удивленно поглядел на Роберта. – Кого бы послать? А что, если я?..

– Можешь и ты…

– Вот спасибо. У самого капитана! А ну, еще по одной пропустим.

Омелько выпил еще полчарки. «Льет, как в бездонную бочку», – подумал Василий.

– У самого капитана! Будет сделано, господин Роберт.

– Капитан человек уже пожилой…

– Ну! – не дал и договорить Омелько, положив обе руки на грудь Роберту. – Если я взялся, будет порядок… О чем речь! Вытоплю печь и сам трубу закрою. Для капитана, да не сделать!..

И он запел:

Роберт уже побаивался, что полицай совсем опьянел. Но тот был в своей форме – веселился, однако разума не терял.

Вечером Роберт зашел на квартиру коменданта. Омелько сидел около огня. Тепло и спирт совсем разморили его.

– Ой, смотри, увидит тебя Харих таким – беда будет! – напомнил Роберт.

– Как будто уже дотлело, – прищурил пьяные глаза полицай, приглядываясь к углям.

– Закрывай трубу и пойди скажи дежурному, что ты свое сделал, – посоветовал Роберт.

– Точно! Самому капитану Омелько услужил. Хе! Самому капитану…

– Молодец! – похвалил Роберт, взяв полицая за плечи. – Так и солдату скажи. А капитану под градусом не попадайся на глаза.

Омелько вышел.

…Возле крыльца квартиры коменданта Хариха стоял солдат и сладко позевывал. Была как раз та ранняя утренняя пора, когда часовому, который стоял с трех до семи часов, очень хотелось спать.

– Так рано, господин Роберт, – высунул он из-под поднятого воротника свой нос.

– Гауптман вчера говорил, чтобы я пришел пораньше. Нам в путь надо собираться, – сказал Роберт и словно ненароком спросил:– А господин Харих давно выходил из помещения?

– Они ночью не выходят… – усмехнулся солдат.

Постучали в окно, но комендант не отозвался. Роберт забарабанил в стекло сильнее. Молчание. Часовой и переводчик переглянулись и начали стучать каблуками в дверь.

«Неужто угорел так, что и подняться не может?» – подумал Роберт. Просунув руку в незапертую форточку, он освободил от засовов оконные рамы и потянул их к себе. Окно открылось, и Роберт с часовым залезли в комнату.

Харих лежал без сознания, согнувшись, с раскрытым ртом. На губах его выступила желтоватая пена.

Солдат начал шептать слова молитвы.

– Господин Харих! – тряс коменданта за плечи Роберт. – Открой настежь двери и другое окно… – распорядился он. – Что с вами, господин Харих?..

– Хороший был гауптман! – безнадежно мял овою фуражку часовой.

– Хороший! – передразнил Роберт солдата. – Спасать человека надо!..

Роберт встревожился не на шутку. Смерть коменданта сейчас была ни к чему. Харих как будто уже стал доверять своему переводчику. Он пригодился бы еще разведчику. А теперь гестаповцы начнут выяснять причину смерти коменданта, нитка потянется к полицаю Омельке, а от того, возможно, и к пану Роберту. Это было ужасно! Василий сделал только первые робкие шаги в работе. Он может еще многое узнать для командования. Тут формируется танковая армия. Где будут основные силы армии? Это станет известно в свое время. Ах, какая неприятность!.. Этот Харих оказался слаб на голову, совсем как котенок.

Гохберг разостлал перед открытой дверью ковер, вместе с солдатом положил на него обмякшее тело коменданта и принялся делать ему искусственное дыхание.

Так прошло десять минут; комендант наконец, приоткрыл левый глаз.

– Что? – спросил он шепотом, увидев перед глазами лицо переводчика Гохберга. – Где я?..

– Если бы не господин переводчик, вы бы умерли! – проговорил солдат, подавая коменданту пузырек с нашатырным спиртом. – Понюхайте, будьте любезны…

Харих так чихнул, что часовой даже вздрогнул.