Страница 14 из 23
– Марина! – воскликнула гневно Орися, сжав кулак.
– Что? Можешь донести своему Роберту и Хариху. А я плюю на них! Тьфу!..
– Да будет! – смущенно проговорила Галя; ей было стыдно за Орисю и почему-то жалко ее. Что случилось с ней? Как объяснить ее внезапное и ничем не оправданное перерождение?
– Не плюй в колодец, Марина! Еще придется тебе из него воды напиться! – сказала Орися. – Вспомнишь мое слова!..
– Не тебе пророчить!
Марина поддела коромысло и пошла. Орися, словно побитая, медленно надела на крючок ведро и опустила его вниз.
– Почему ты молчишь? – спросила тихо Галя. – Тебе, видно, нечего сказать?.. Ну что ж…
Галя отошла на несколько шагов. Ее остановил Орисин голос:
– Галя! Прошу тебя… Не думай так обо мне… Иначе я… повешусь или утоплюсь!
Галя посмотрела в Орисины глаза, налитые слезами, и удивленно развела руками.
– Галя!
Ушла и эта, положив обе руки на коромысло. Исчезла за горой.
Неподалеку, в лозах, журчал ручеек, неся свои воды к Ворскле. Из наполненных ведер в колодец падали прозрачные капли. Капали и слезы Орисины, смешиваясь с чистой водой…
Орися все выглядывала и выглядывала Василия в окно. Да, Василия. Ни о каком Роберте она и думать не хочет. И пусть люди говорят, что хотят, а на улице она появляется не с немецким холуем, переводчиком Робертом, а с советским разведчиком, с лейтенантом Красной Армии. Эта мысль не дает стыду сжечь ее перед односельчанами. Эта мысль заложила ей уши, чтобы не слышать, когда женщины говорят: «И кто бы мог подумать, что Орися станет немецкой шлюхой!» Дожила! Даже Омелько и тот стал добрее. «Мы же вроде свои», – сказал он, зайдя на минуту во время обеда в избу Сегеды. «Свои». Волк тебе свой! А подруги? Не только Марина и Галя, все дивчата отвернулись от Ориси. Страшно показаться на улице.
Тяжко жить так на свете.
Наступил вечер, а Василия все не было. Не случилось ли с ним какой беды? Беды не ищи, она сама тебя найдет. А за Василием она так и ходит по пятам…
Орися сварила кулеш, поджарила на конопляном масле луковицу, вылила эту приправу в горшочек. В хате вкусно запахло. Ел ли сегодня Василий?..
– Мама! Может, есть какая работа? – спросила дочь, открывая дверь.
– Подмажешь пол, под припечком подмасти… А я, пожалуй, пойду покопаюсь немного в огороде. Если Омелько стал приятелем, то можно и о своем огороде позаботиться, – сказала мать каким-то насмешливым голосом.
– Замолчите хоть вы! Идите уж…
– Накроешь кулеш крышкой, чтобы не остыл. Может, и Роберт твой придет вечером голодный, – говорила мать, надевая рваную гейшу, в которой Орися ходила в экономию.
Мать ушла. Орися еще слышала шарканье двух лопат, которые мать очищала от грязи, потом что-то дзинькнуло, и еще через минуту фигура Марфы Сегеды исчезла за огородными воротами.
Как только на улице раздавалось урчание машины, Орися подбегала к окну, всматриваясь, не комендантова ли это легковушка. Но проезжали грузовики с солдатами, с грузами, тянулись длинноствольные пушки, а машины Хариха все не было и не было.
Но вот промчалась и она. Орися успела заметить Василия: он сидел с краю. От сердца отлегло. Она даже стала напевать, подмазывая глиной пол. А помыв руки, подошла к зеркалу и долго смотрела на себя.
Как ей к лицу было бы белое шелковое платье, фата, венок. Тогда люди говорили бы: «Красивая молодая у лейтенанта Василия! Да и он как тополь…» Она зажмурила глаза и глубоко вздохнула, скрестив руки на высокой груди. Мечты! Мечты! Только и радости, что вы приходите к Орисе такими легкими, как венчальная фата, розовыми, как цветы в венке.
Она услышала шаги и бросилась навстречу Василию.
– Как ездилось?
– По дороге домой я достал на винокуренном заводе канистру спирту! – похвалился Василий. – В Люстдорфе вина же много было. Его колонисты, как воду, пили. Привык и я, – он улыбнулся.
– Так завод не работает же…
– Но человек, который был кладовщиком, остался. Если спирта нет в цистернах и погребах, то есть дома у кладовщика. Зимой винокуренный гнал спирт… Гость Хариха похвалил за находчивость. Харих ему литров пять запаковал, себя не обидел, да еще офицерам своим дал литра с три, – рассказывал Василий и достал из кармана две бутылки.
– А это для чего? – удивилась Орися.
– Чтоб мать залила очи Омельке. Добрее станет. А одну спрячь на всякий случай. И дай мне чистую тетрадь…
– Возьми в столе наполовину исписанную, – сказала Орися, подготавливая патефон.
Василий меж тем переворачивал листочки тетради.
– Как же это ты «счастье» по-русски написала через «щ»?
– И сама не знаю. Спутала, – покраснела Орися. – Неверно написала, значит, и в хате счастья нет…
Василий что-то озабоченно подсчитывал и подсчитывал, а Орися смотрела, как вертелась черная пластинка, Василий сжег лишние бумажки.
– Сюда идет лейтенант Майер! – предупредила Орися.
– Поставь «Андрюшу»!..
И Василий, подхватив Орисю, пустился в пляс.
Майер зашел раскрасневшийся, возбужденный, глаза его осовели.
– Хо-хо! – засмеялся он, увидев молодую пару. – Роберт! Мы решили, как только уедет оберет Тиссен, устроить банкет… Приглашаем и тебя. Приходи со своей девушкой.
– А вы далеко, господин лейтенант?
– Харих приказал подыскать квартиру для офицеров-танкистов. Зайду к полицаю и пойдем с ним. В наших краях будет танковая армия. Это не шутка, господин Гохберг.
– Огромная сила, господин Майер!
– Ну, красотка, как он танцует? – подмигнув, спросил Орисю Майер.
Орися и без перевода понимала немецкого офицера и ответила:
– Зеер гут!
– Хо-хо!.. – засмеялся Майер и вышел из хаты.
– Черт его принес! Не дают спокойно работать! – сердито пожаловался Василий, снова усаживаясь за стол…
– Полицай Данько идет! – снова предупредила девушка.
– Составление текста я закончил, – поднялся Василий. – А этому чего еще надо?..
– Не к нам – прошел мимо! Еще завести какую-нибудь?
– Сейчас пойду и сыграю на другом патефоне, – задумчиво ответил Василий, надевая фуражку.
Он взял Орисю за плечи и нежно прошептал:
– Что бы я без тебя делал? Милая моя!..
– Уж и милая… То танцуй с ним, то крути патефон.
Он виновато усмехнулся и прижался к ее щеке.
– Вот так бы и стоял, вот так бы и шел с тобою рядом через всю жизнь.
– И я… – шептала счастливая девушка.
– Да вот сейчас надо проскочить на чердак… – вдруг совсем другим тоном сказал он. – Будешь на погребне. А в случае чего – я вниз… Не сердись, Орися!..
Через полчаса они вернулись в светлицу. Мать неторопливо ела кулеш.
– Может, и ты бы перекусил?.. – спросила она Орисиного товарища. – Или немецкий харч вкуснее? – пошутила старая, скривив губы.
– Мама! – дочь бросила на нее сердитый взгляд.
– Да он не станет обижаться…
– Конечно! Доброй ночи вам!
– Проводи в сени. А то еще за деревянное корыто зацепится, – сказала мать и кинула в рот крошки хлеба, тщательно сметенные со стола.
– А почему корыто стоит? Оно же висело в сенях?
Мать засмеялась и промолчала. Это была ее конспирация, на случай, если забредет в сени непрошеный гость. От матери ведь не скроешь. Мать чувствовала, что Орисю и Василия волновали не только важные государственные дела. Она видела, что дочь влюбилась в Василия. А сейчас не время, ой не время про любовь думать.
В сенях было темно. Василий остановился, задержав руку девушки.
– Орися! Ты придешь хоть на часок на вечеринку, о которой говорил Майер?..
– Ни за что!
– Правильно. Лучше тебе не приходить.
Он хотел обнять ее, но она отстранилась.
– Иди, Василек, отдыхай…
Он не ответил. Да, трудно ему жить двойной жизнью и с таким напряжением. На щеках он чувствовал теплые девичьи руки.
– Иди, милый! – шептала Орися, открывая дверь. – Ты не сердишься?
И услыхала грустное и тихое: «Нет…»