Державин

Позднее, в 1801 году, Державин на основании приобретенного опыта составил проект устава третейского совестного суда, в котором видел средство сократить «ябеды» и добиться скорого решения гражданских дел. Заслуживают внимания статьи устава, в которых говорится о гласности суда — в зал заседания предполагалось допускать посторонних лиц, то есть зрителей и слушателей, приговоры суда должны были печататься в ведомостях, можно было публиковать замечания на решения суда и т. д. Документ был представлен Александру I, но не получил утверждения «чрез пронырства завистников» автора, как говорит Державин, придававший проекту большое значение. В стихотворении «Лебедь», посвященном итогам своей деятельности, Державин в числе других заслуг упоминает и о составлении правил третейского совестного суда:

Понадобилось немного месяцев, чтобы Державин вполне разобрался в обстановке нового царствования и заявил о своем разочаровании. Никаких законов в России по-прежнему не соблюдалось, павловские вельможи оказались более хищными грабителями, чем екатерининские, государственные дела были в забросе.

Державин не мог молчать об этом. В 1798 году он выступил с прямым поучением царю. В стихах «На рождение великого князя Михаила Павловича» он заявил о том, что «мира царь — есть раб господень», что

И напрасно Павел думает жестокостями утвердить свой трон, напрасно он рассыпает угрозы и наказания;

Державин не сомневался в том, что Павел был хищником и тираном на престоле, в нем крепла уверенность, что власть полубезумца-императора долго продлиться не может. Однако он выполнял свои обязанности, стараясь, по мере сил, исправлять зло, исходившее с высоты престола.

В 1799 году Державин был командирован в Шклов Могилевской губернии для рассмотрения жалоб на владельца имения С. Г. Зорича. Щедро одаренный Екатериной II, Зорич жил богатым князьком в своих обширных поместьях и заставлял завидовать себе менее удачливых приобретателей. Давая ход жалобам на Зорича, царский наперсник Кутайсов намеревался прижать его настолько, чтобы он продал имение. На это Кутайсов намекал Державину. Приехав на место и разобравшись в обстановке, Державин установил, что Зорич, в свою очередь, мог выдвигать встречные обвинения против жалобщиков и не заслуживал предания суду. В таком духе он составил свой доклад, чем Кутайсов был весьма недоволен.

В эту поездку Державин одновременно провел следствие в связи с оказанным крестьянами одной из деревень сопротивлением полиции. Он выяснил причину недовольства. Белорусское население Могилевской губернии было просто не осведомлено о земельных законах и защищало свои старые права. Державин взял сторону крестьян и, возвратившись в Петербург, заявил в сенате о том, что необходимо упорядочить земельное законодательство и оповестить о нем народ. Однако доклад его был оставлен без внимания. Рассказывая об этих годах своей службы в «Записках», Державин замечает: «С сожалением или стыдом признаться должен, что никто ни о чем касательно общего блага Отечества, кроме своих собственных польз и роскоши, не пекся; то и было правление, так сказать, в летаргии или в параличе… Одумаются ли правительствующие головы и приложат ли всевозможное истинное попечение о должном во всех частях правления порядке и непоколебимости отечества…»

В следующем, 1800 году Державин вновь был направлен в Белоруссию для борьбы с голодом, охватившим этот край. Ему предстояло принять меры для поддержки населения, накормить народ и устранить возможное повторение голодовок. Задача была трудной и в условиях крепостнической России, разумеется, неосуществимой. Державин не представлял себе, что суть дела не в отдельных мероприятиях, а во всей системе крепостного хозяйства, он не усомнился в возможности решения задачи и поспешил в Белоруссию, где провел несколько месяцев — с июня по октябрь 1800 года. Имея большие права, уполномоченный облегчить положение белорусского крестьянства, Державин распорядился конфисковать хлеб у богатых владельцев и раздать бедным крестьянам заимообразно.

Вскоре Державин столкнулся с одной из причин крестьянской нищеты — неимоверными господскими поборами. В одной из деревень, принадлежавших великому гетману литовскому Огинскому, зайдя в избы, Державин увидел, что крестьяне едят пареную траву. Тощие, бледные, они выглядели живыми мертвецами. Оказалось, что Огинский не только не ссудил хлебом своих крестьян, но взыскал с них в этом голодном году по два рубля серебром за освобождение от повинности — посылки подвод для господского дома.

Державин пришел в ярость и своею властью распорядился взять имения Огинского в опеку, за счет помещика закупить хлеб и раздать его крестьянам.

Смелый поступок Державина по отношению к одному из крупнейших богачей имел хорошие результаты: остальные помещики стали принимать меры для прокормления своих крестьян — распечатывали запасные магазины и покупали хлеб в соседних губерниях. Хлеб, конечно, раздавался в долг, за него пришлось потом втрое отрабатывать барину, но прежде всего надо было спастись от голодной смерти, и народ принимал господские условия.

Державин приостановил вывоз белорусского зерна за границу, добился раздачи государственным крестьянам хлеба из казенных магазинов и энергично боролся с винокурением. Эти меры спасли жизнь многим крестьянам. Помещики и арендаторы, недовольные действиями Державина, затронувшими их интересы, принялись жаловаться на него в Петербург, не останавливаясь перед клеветой и лжесвидетельством, но успеха не имели.

Наблюдательный и умный Державин понял, что голод в Белоруссии имеет причиною вовсе не климатические или почвенные условия и не стихийные бедствия. В одних округах царил голод, в других недостатка в хлебе не ощущалось. Все зависело от распределения хлеба, от размеров ограбления крестьян помещиками, арендаторами, скупщиками, кабатчиками и всеми, кто жадно тянул руку к тощему крестьянскому кошельку.

Державин заметил это и постарался облегчить положение белорусских крестьян, но над общими причинами явления он не задумывался. В обширном документе, представленном сенату в 1800 году, Державин подробно излагает причины, повлекшие, по его мнению, недостаток хлеба в западных губерниях, и меры, которыми с ним нужно бороться. Ряд наблюдений его отличается верностью, предложения носят практический характер, но везде речь идет о частностях. О том, что порочной была вся система и именно она не позволяла предотвратить народные бедствия, а наоборот, их усиливала, Державин, разумеется, не догадывался.

Перед поездкой в Белоруссию Державин получил еще одно поручение. Павел щедро раздаривал земли и крестьян своим любимцам и скоро дошло до того, что дарить стало почти нечего. Между тем государственные земли в Белоруссии, поделенные на староства, были розданы в аренду различным хозяевам, там числилось более восьмидесяти тысяч крестьян. Этот лакомый кусок бывший брадобрей Кутайсов, вошедший теперь в великую силу, задумал переделить сызнова. Но для этого требовалось согнать с земли арендаторов.

Кутайсов поручил Державину проверить все арендованные староства и, придираясь к малейшим упущениям, беспощадно расторгать контракты. Он не постеснялся пообещать, в случае успеха, тысячу-другую крестьян подарить Державину.

Во время поездки Державин поверял староства, но все его заключения были благоприятны для арендаторов. Кутайсову не удалось заполучить ни одного расторгнутого договора — Державин с негодованием отверг предлагавшиеся им уловки и посулы. Зато по возвращении Кутайсов постарался настроить Павла против Державина, и тот даже не принял его отчета, сказав генерал-прокурору Обольянинову: