Идентичность: юность и кризис

Эти два высказывания и биографии их авторов выявляют несколько параметров идентичности и в то же время позволяют объяснить, почему эта проблема столь всеобъемлюща и все же столь трудноуловима. Ведь(й*ы имеем Дело с процессом, "локализованным" в ядре индивидуальной, но также и общественной культуры, с процессом, который в действительности устанавливает идентичность этих двух идентичноетеJQ Если сейчас остановиться и перечислить несколько минимальных усдозий постижения сложного феномена идентичности, стоит начать со следующего (и давайте сделаем это не спеша): с точки зрения психологии формирование идентичности предполагает про-

31

цесс одновременного отражения и наблюдения, процесс, протекающий на всех уровнях психической деятельности, посредством которого индивид оценивает себя с точки зрения того, как другие, по его мнению, оценивают его в сравнении с собой и в рамках значимой для них типологии; в то же время он оценивает их суждения о нем с точки зрения того, как он воспринимает себя в сравнении с ними и с типами, значимыми для него. К счастью, этот процесс протекает большей частью подсознательно - за исключением тех случаев, когда и внутренние условия и внешние обстоятельства усиливают болезненное или восторженное "сознание идентичности".

Далее, описанный процесс находится в постоянном изменении и развитии: в наиболее благоприятном варианте это процесс постоянной дифференциации, и он становится все более содержательным по мере того, как расширяется круг значимых для индивида лиц: от матери до всего человечества. Он начинается где-то во время первой "настоящей" "встречи" матери и ребенка - двух людей, познающих друг друга через прикосновение6, и не "кончается" до тех пор, пока в человеке не гаснет способность узнавать другого. Но, как уже указывалось, этот процесс в юности обычно претерпевает кризис, который во многом определяется предшествующими событиями и влияет на многие из последующих. И наконец, теперь мы видим, что, говоря об идентичности, нельзя отделить (как я пытался показать в "Молодом Лютере")?кризис идентичности" отдельного человека от современных ему исторических кризисов, поскольку они помогают понять друг друга и действительно взаимосвязаны. В сущности, взаимосвязь между психологией и обществом, между развитием отдельного человека и историей, по отношению к которой формирование идентичности играет роль прототипа^ может быть осмыслена только как род психологической относительности. Здесь важно следующее: безусловно, просто поочередно исполняемые "роли", обыкновенные неловкие "внешние проявления" или напряженные "позы" не составляют сути, хотя могут стать доминирующими аспектами того, что сегодня называют "поисками идентичности". Ввиду всего этого было бы явно неправильно переносить на изучаемое нами некоторые термины индивидуальной и социальной психологии, часто применяемые к

32

идентичности или к расстройствам идентичности, - такие, как представление о себе, образ "я", самоуважение - с одной стороны, и конфликт ролей, утрата роли - с другой, хотя на данный момент объединение усилий - лучший метод исследования этих общих проблем. Но данному подходу не хватает теории развития человека, которая попыталась бы подойти ближе к явлению, выясняя его истоки и направление. Ведь идентичность - это не то, что "создается" в результате "победы", это не доспехи, не нечто статичное и неизменное.

С другой стороны, традиционный психоанализ не в состоянии целиком постичь идентичность, потому что он не выработал терминологии, описывающей среду. Определенные приемы психоаналитического рассуждения, приемы рассмотрения среды как "внешнего мира" или "объективного мира" не учитывают ее всеобъемлющей реальности.

Немецкие этологи ввели термин "Umvelt", обозначающий не просто окружающую среду, но среду, существующую в человеке. И действительно, с точки зрения развития "прошлое" окружение всегда присутствует в нас; а поскольку мы живем в процессе постоянного превращения настоящего в "прошлое", мы никогда - даже в момент рождения - не сталкиваемся со средой - людьми, которые избежали воздействия какой-либо другой среды. Итак, одной из методологических предпосылок постижения идентичности является психоанализ, изощренный настолько, что он может учитывать среду; другой предпосылкой является социальная психология, изощренная в психоанализе; во взаимодействии они, очевидно, создали бы новую науку, которой пришлось бы располагать своим собственным историческим кругозором. Пока же мы можем лишь попытаться понять, где эпизод из прошлого или этап нормального развития, этап истории болезни или биографическое событие проясняются, если предположить развитие идентичности. И разумеется, это поможет детально зафиксировать, почему и как именно данное обстоятельство проясняется.

Но, признав необходимость исторической перспективы, мы сталкиваемся с вероятностью того, что процитированные мной в качестве ключевых высказывания действительно говорят о формировании идентичности, зависящем от условий существования малоподвижного среднего класса.

33

3-798

Правда, и Джеймс и Фрейд принадлежали к среднему классу раннеиндустриальной эпохи, когда он мигрировал из сельской местности в города и из города в город, и Джеймс был, конечно, сыном иммигранта. Тем не менее их клиники и их исследования, их научные и медицинские связи, будучи революционными в академическом смысле, были чрезвычайно стабильны в том, что касалось морали и идеалов. Возможно, то, что "принимается за само собой разумеющееся" (так Фрейд описал свое отношение к морали), предрешает и область успешных дерзаний. И они дерзали, революционеры из среднего класса XIX века: Дарвин утверждал родство человека с его животными предками; Маркс показал, что сама ментальность среднего класса является классово обусловленной, а Фрейд соотнес наши идеалы и само сознание с бессознательной психической жизнью.

С тех пор войны на почве национальной розни, политические революции и духовные бунты подорвали традиционные основы человеческой идентичности. Чтобы найти примеры совершенно иного понимания связи позитивного и негативного в идентичности, достаточно обратить взгляд в другую сторону - на современных американских негритянских писателей. Что, если ни помыслы ушедших поколений, ни ресурсы современного общества не способны изменить негативный образ меньшинства, сложившийся у "сплоченного большинства"? Тогда, видимо, творческая идентичность должна принять негативный образ в качестве основного пути к спасению. И вот у негритянских писателей мы видим почти ритуальные заявления о "невнятности", "невидимости", "безымянности", "безликости" - "пустота безликих лиц, беззвучных голосов вне истории", по выражению Ральфа Эллисона. Но серьезные негритянские писатели продолжают писать и пишут сильно, потому что литература, даже говоря о пропасти небытия, может помочь выздоровлению общества7. Негативный образ, как мы увидим, вообще характерен для эксплуатируемых. Не случайно один из самых интересных документов об освобождении Индии получил "отрицательное" название: "Автобиография неизвестного индуса". Неудивительно, что молодые люди, не склонные к литературной рефлексии, могут вместить в себя столь глубокую негативную идентичность лишь путем агрессии, а то и вспышек насилия.

34

Заглянем теперь из глубины ушедшего двадцатилетия вперед и, забыв о теориях и клиниках, всмотримся в современную молодежь. Молодежь во все времена - это не только шумные и заметные люди, но и тихие страдальцы, становящиеся объектом внимания психиатров или литераторов. В самой экзотической части молодого поколения мы наблюдаем обострение "сознания идентичности", которое, кажется, опрокидывает не только наши представления о позитивной и негативной идентичности, но и представление о явном и латентном поведении, о сознательных и бессознательных процессах. То, что нам представляется весьма относительным, ими проявляется как релятивистская "позиция".