Страница 45 из 86
В целом конфликты наших пациентов нашли более тонкое выражение, нежели отказ от личностной идентичности. Вместо этого они выбирают негативную идентификацию, то есть идентичность, извращенно основанную на всех тех ' идентификациях и ролях, которые на критических стадиях развития представлялись им наиболее нежелательными или опасными и в то же время наиболее реальными. Например, мать, потерявшая старшего сына, вследствие сложного чувства вины никогда не была способна проявить по отношению к остальным своим детям такую же почти религиозную преданность, какую она дарила памяти своего мертвого ребенка, развивая у одного из своих сыновей фатальную убежденность, что быть больным или
184
мертвым - лучший путь к признанию, нежели быть живым и здоровым. Мать, бессознательно испытывающая амбивалентные чувства по отношению к своему брату-алкоголику, снова и снова избирательно обращается только к тем чертам своего сына, которые, как ей кажется, указывают на повторение судьбы ее брата; в результате эта "негативная" идентичность иногда кажется сыну более реальной, чем все его естественные попытки быть хорошим. Ему пришлось немало потрудиться, чтобы стать пьяницей, и он пришел к состоянию острого паралича выбора.
В других случаях негативная идентичность диктуется * необходимостью найти свою нишу и защититься от чрезвычайных идеалов, либо требуемых болезненными амбициями родителей, либо актуализированных вышестоящими авторитетами. В обоих случаях родительские слабости и невыраженные желания осознаются ребенком с катастрофической ясностью. Дочь человека прекрасной репутации убежала из колледжа и была арестована как проститутка в негритянском квартале южного города, в то время как дочь влиятельного негритянского проповедника была найдена среди наркоманов в Чикаго. В этих случаях принципиально важно понять, что главная роль в этой игре принадлежит насмешке и мести родителям за их претензии, ибо белая девушка реально не занималась проституцией, а цветная девушка не стала настоящей наркоманкой. Нет необходимости говорить о том, что каждая из них окунулась в маргинальную социальную сферу, предоставляя офицерам полиции и психиатрическим службам решать, как обозначить такое поведение. Аналогичный случай произошел с юношей из небольшого городка, доставленным в психиатрическую клинику в качестве гомосексуалиста. В процессе обследования создалось впечатление, что юноше удалось завоевать эту репутацию, вовсе не совершая актов гомосексуализма, не считая одного, произошедшего намного раньше, когда он был изнасилован более старшими ребятами.
Подобный этим выбор негативной идентичности представляет собой отчаянную попытку вновь овладеть ситуа-# Цией, в которой различные элементы позитивной идентичности подавляют друг друга. Анализ такого выбора позволяет выявить ряд условий, при которых пациенту оказывается легче достичь идентичности через тотальную идентификацию с тем, кем он меньше всего должен стать,
185
чем бороться за ощущение реальности приемлемых ролей, для овладения которыми он не имеет внутренних средств. Утверждение молодого человека о том, что "я скорее буду совершенно незащищенным, чем немного защищенным" и молодой женщины о том, что "по крайней мере в канаве я гений", отражают то облегчение, которое следует за тотальным выбором негативной идентичности. Конечно, такое облегчение часто ищется коллективно в кликах и бандах молодых гомосексуалистов, наркоманов и социальных циников.
Сюда необходимо также включить некоторые формы снобизма верхних классов, поскольку иногда они позволяют отрицать спутанность идентичности, обращаясь к тому, что молодой человек не заработал самостоятельно, а именно к богатству родителей, происхождению, славе либо к таким вещам, как стиль или форма искусства. Но здесь тоже есть снобизм "ниже нижнего", который основан на гордости за достижение сходства с ничтожеством. В любом случае многие больные и отчаявшиеся старшие подростки, столкнувшиеся с конфликтом, скорее проявят себя никем или кем-то тотально ничтожным или даже мертвым, и это будет их свободным выбором, чем кем-то неопределенным. В гл. II мы попытались показать склонность людей к "тотальной" переориентации в тех случаях, когда реинтеграция в относительную "целостность" кажется невозможной, что обычно происходит на критических стадиях развития. Однако здесь мы не можем обсуждать те случаи переориентации, которые ведут к психотическому разрыву14.
Специфические факторы семьи и детства
Обследуя пациентов с некоторыми патогенетическими тенденциями, мы склонны спрашивать себя, что общего у них с их родителями. Я думаю, можно сказать, что в наших случаях общим для значительного числа матерей является ряд черт, прямо не зависящих от их реального социального статуса. Во-первых, это провозглашаемое стремление к власти, претенциозность или намерение "держаться за что-то". Они, как правило, склонны отвергать понятия чести и интеллектуальности в пользу видимости здоровья или статуса, благопристойности и "счастья"; фактически они пытаются заставить своих детей претендовать на "природную" и "правильную" социаль-
186
ность. Во-вторых, они обладают специфическим качеством проницательной вездесущности; их обычные голоса, равно как и тишайшие вздохи, на деле оказываются острыми, занудными или раздражающими, от которых нигде нет убежища.
Одного из наших пациентов на протяжении всего детства мучал один и тот же повторяющийся сон о паре ножниц, кругами летающих по комнате. Ножницы в данном случае символизировали голос матери, резкий и режущий слух. Матери, подобные этой, любят своих детей, но любят отчаянно и назойливо. Они сами настолько изголодались по одобрению и признанию, что изводят своих малышей бесконечными жалобами, особенно по поводу отцов, почти умоляя детей оправдать свое материнское существование их собственным существованием. Они очень ревнивы и весьма чувствительны к чужой ревности. Для нас особенно важно, что матери слишком ревнивы к любому проявлению идентификации ребенка с отцом или, что еще хуже, к тому, что ребенок строит свою идентичность на идентичности отца. Необходимо добавить, что эти матери максимально сосредоточены на нашем пациенте. За постоянными жалобами матери о том, что отец не смог сделать из нее женщину, стоит жалоба, глубоко ощущаемая как матерью, так и ребенком, что пациенту не удалось сделать из нее мать. Неизбежен вывод о том, что наши пациенты в свою очередь с самого начала своей жизни глубоко ранили своих матерей, отстраняясь от них вследствие полной непереносимости того, что на первый взгляд кажется лишь различиями в темпераменте. Между тем эти различия оказываются только крайним выражением сущностного сходства; это дает мне основания полагать, что общим для выраженного стремления пациента к уходу или неосознанному действию и отчаянной социальной навязчивостью матери является общая социальная уязвимость.
То, что я здесь описываю, является, в своих менее выраженных формах, настолько типичным, что не может считаться единственной причиной болезни ребенка, тем более что на все дети из одной семьи страдают в равной степени. Необходимо также помнить, что к моменту, когда мы встречаемся с подобными матерями, они уже обладают двойной защитой. Но я думаю, мы можем с уверенностью сказать, что здесь мы вновь встречаемся с реципрокной
187
негативной реакцией матери и ребенка, являющейся злокачественной противоположностью взаимности.
Отцы, преуспевающие по службе, дома не могут противостоять своим женам в силу чрезвычайной зависимости от них. Отсюда и возникающее у них чувство глубокой ревности по отношению к своим детям. Их инициатива и целостность либо подавляются назойливостью жены, либо пытаются обойти ее, испытывая при этом чувство вины, в результате чего мать становится все более несчастной, унылой и "жертвенной" в требованиях ко всем своим детям или к некоторым из них.