Страница 16 из 86
а именно во время жизни на подводной лодке.
j Во время службы на подводной лодке эмоциональная
i гибкость и социальная находчивость членов команды под-
] вергаются суровой проверке. Мечты о геройстве и фал-
лические локомоторные фантазии, с которыми молодой
' доброволец приступает к службе на подводной лодке, в
обстановке повседневной рутинной работы, ежедневного пребывания в замкнутом пространстве, и при том, что, выполняя свои обязанности на борту, он становится слеп, глух и нем, в целом оказываются иллюзорными. Крайняя степень зависимости членов команды друг от друга, общая ответственность за поддержание нормальных условий жизни при длительных и серьезных лишениях - все это вскоре вытесняет старые фантазии. Команда и капитан образуют симбиоз, управляемый не только официальными инструкциями. С поразительным тактом и природной муд-
* ростью заключается молчаливое соглашение, по которому
капитан становится чувствительной системой, мозгом и со
вестью всего этого подводного организма, состоящего из
тонко настроенных механизмов и людей. По этому согла
шению члены команды мобилизуют в себе компенсаторные
* механизмы, позволяющие им переносить однообразие жиз
ни и в то же время быть в постоянной боевой готовности
(например, совместное потребление обильной пищи). Та-
61
кая общая автоматическая адаптация к экстремальной обстановке на первый взгляд имеет "психоаналитический смысл"; здесь прослеживается очевидная регрессия к первобытной стае и к некой речевой летаргии. У психиатров не так уж редко лишь на основании аналогий возникают подозрения в том, что целые подразделения, команды, профессиональные группы людей движимы главным образом гомосексуальными или психопатическими склонностями; и действительно, бывали случаи, когда индивиды, заподозренные в явном гомосексуализме, подвергались со стороны команды подводной лодки крайне презрительному и жестокому обращению. И все же, если мы опять спросим себя, почему люди выбирают такую жизнь, почему они не уходят, несмотря на ее невероятное однообразие и на то, что временами она сопряжена с большой опасностью, и особенно как им удается выполнять свои обязанности, сохраняя хорошую физическую форму, не унывая, иногда героически, - удовлетворительного функционального ответа у нас нет.
То, что объединяет моряка-подводника, работающего индейца и растущего ребенка со всеми людьми, отождествляющими себя с тем, чем они занимаются в данный момент или в данном месте, сродни тому "промежуточному состоянию", которое, как мы надеемся, сохранят наши дети, став взрослыми, и которого с восстановлением синтезирующей функции "эго" достигнут наши пациенты. Когда это состояние достигнуто, игры становятся более изобретательными, здоровье - пышущим, сексуальность проявляется свободнее, а в работе появляется больше смысла. Таким образом, нам нужны понятия, которые про-} t лили бы свет на взаимодополнительность синтеза "эго"( i и социальной организации, дальнейшее развитие кото^) / рых - цель любой психотерапевтической деятельности, общественной и индивидуальной.
2. Патология "эго" и исторические перемены
^vB распоряжении ребенка много возможностей идентифицировать себя более или менее экспериментальным путем с реальными или воображаемыми людьми обоего пола, с различными привычками, свойствами, идеями, профес-
62
сиями. Иногда кризисный момент заставляет его сделать решительный выбор. Но (каждый данный исторический пе-риод предлагает ограниченный набор социально значимых моделей, которые могут успешно сочетаться в процессе идентификации. Их приемлемость зависит от того, насколько они удовлетворяют одновременно потребностям созревающего организма, способу синтеза "эго" и требованиям данной культуры.
/Ужасная интенсивность проявления невротических симптомов или преступных склонностей многих детей может выражать потребность незрелого "эго" в защите от бездумного "руководства" или наказания. То, что наблюдателю может показаться особенно сильным проявлением полового инстинкта, часто лишь отчаянная мольба позволить синтезировать и сублимировать "эго" единственно возможным для ребенка способом? Поэтому можно предположить, что наши молодые пациенты отреагируют лишь на такое лечение, которое поможет им добрать недостающие или упорядочить существующие элементы формирующейся идентичности. В процессе лечения и воспитания можно попытаться заменить нежелательные идентификации на более приемлемые, но изначальное направление, в котором идет формирование идентичности, остается неизменным.
?5Г вспоминаю об одном немецком солдате, который эмигрировал в Америку из-за того, что не принимал нацизма, или наоборот - потому, что был неприемлем для нацистов. Его маленький сын во время отъезда в Америку еще не мог впитать в себя нацистские теории, и, как большинство детей, он американизировался быстро и легко. Но через какое-то время у него начался невротический бунт против любых авторитетов. То, что он говорил о "старшем поколении", и то, как он это говорил, совершенно очевидно восходило к нацистским сочинениям, которых он никогда не читал; его поведение было бессознательным индивидуальным бунтом по образцу бунта гитлеровской молодежи. Поверхностный анализ показал, что мальчик, идентифицируя себя с лозунгами молодежи гитлеровского времени, идентифицировал себя с врагами отца^
Родители решили послать его в военное училище. Я ожидал бурного протеста. Но как только на него надели форму и пообещали золотые нашивки, он сильно изме-
63
нился. Как будто эта армейская символика произвела в его внутреннем устройстве внезапную и решительную перемену. Мальчик бессознательно стал членом гитлерюген-да американского образца, курсантом военной школы. Отец, обыкновенное гражданское лицо, теперь был не опасен и вообще не имел значения.
Однако когда-то именно отец и те, кто играл его роль, бессознательно (особенно рассказывая о подвигах времен Первой мировой войны) способствовали формированию у мальчика военного идеала - составного элемента групповой идентичности многих европейцев, а для немцев имеющего особое значение: принадлежности к малочисленной группе этнически чистых немцев-профессионалов. Как историческое средоточие многих более частных идентификаций, идентичность военных продолжает по-прежнему доминировать даже у тех, в ком в результате политических событий она не успела сформироваться.
(Есть более тонкие способы заставить детей считать образцами добра и зла исторических персонажей или живых людей - мелкие проявления эмоций, например любви, гордости, гнева, вины, тревоги, сексуальной напряженности. Именно эти проявления, а не просто слова, или стоящее за ними значение, или философия дают ребенку понятие о том, что в этом мире действительно значимо, то есть о переменных величинах группового пространства-времени и о жизненной перспективе. Столь же трудноуловимы охватывающие семью мелкие социоэкономиче-ские и культурные страхи, вызывающие регрессию индивидов к инфантильному искуплению, возврат к примитивным этическим установкам. Когда такие страхи функционально и во времени совпадают с одним из психосексуальных кризисов ребенка, они играют важную роль в "выборе" симптомов, ибо в любом неврозе проявляются и общие страхи, и личная тревога, и соматическая напряженность^ Но это значит, как и в приведенном выше примере, что какой-нибудь {симптом может сочетать в себе индивидуальную и историческую регрессию^В результате в нашей культуре, один из элементом которой - комплекс вины, случаются не только индивидуальные регрессии к раннему чувству вины и стремлению искупить ее, но и реакционный возврат к содержанию и форме исторически более ранних и жестких принципов поведения. Когда со-